А в честь чего он?
А просто так. Денег в конце побольше чтоб отдали.
То есть он благотворительный у вас?
У вас У нас! Как налоги попробуешь повысить так не дай бог, а как аукцион да чтобы мастер тоже поучаствовал так все такие сразу деятельные, невозможно
Томас вздохнул. Вот так вот в шесть утра ехидные женщины на твоей же кухне побуждают тебя творить безумства.
Анна поставила чашку на стол и впервые взглянула без усмешки. Томас тоже смотрел внимательно-внимательно: вот сейчас она выскажет то самое, для чего делала крюк через полгорода.
Как там воля последняя отца-то вашего? Насчет Приюта вот которая? Не жмет нигде?
А почему она должна мне где-то жать?
А потому, что одной только рыбы мы им отправили уже черт знает сколько. Анна теперь смотрела так сердито, будто бы Томас битый час ей возражал. И всякой там картошки и гороха А на другой стороне что? Завещание отца? А сколько времени нам их вот так вот обеспечивать этого он не написал, нет? А чего так?
Томас молчал, ждал новых аргументов, и тогда Анна резко посерьезнела и сказала отрывисто:
Если ты их не позовешь, меня Инесса с костями сожрет. И тебя туда же.
Ох, Инесса! В Асне считалось, что в Приюте живут колдуны и ведьмы, и раз в несколько месяцев матери города неизменно собирались тревожной стаей и шли к Томасу с требованием Приют закрыть. Была еще другая стая, злобная, желчные вдовушки, встопорщенное кружево, и уж их-то не проведешь, они-то знали! Какие в наш век колдуны и ведьмы, когда в Приюте явно свил гнездо разврат. Вдовушки были старыми, не очень старыми
Нет, отвечал Томас и им, и матерям, я сожалею, но Приют закрыть нельзя. Последняя воля отца. Увы, никак.
Вы хотите сказать, что ваш отец мог искренне любить вот эту гадость?
Увы, увы, всем сердцем и душой.
Томас и сам был бы очень-очень рад, если б отец пожелал что-нибудь получше. Но нет, предсмертная записка, всё честь по чести, к тому же подпись мастера нельзя подделать.
III
Какой банкет, они там обалдели? переспросил Рысь в пустоту не то чтобы возмущенно, а озадаченно. Ему без этого мало веселья?
Кому ему?
Да мастеру нашему обожаемому, кому еще
Рысь хмуро смотрел на письмо у себя руках, надеясь, что не так что-то понял. Пять человек. Где он возьмет пять человек, чтобы и милые, и адекватные, и способные находиться подолгу вне Приюта, и понимающие, когда говорить, когда молчать? «Создать у горожан и г-жи мэра верное представление о физическом и моральном облике». Может, не надо верного-то? «Людей, наиболее полно выражающих концепцию» Рысь представил там среднестатистических приютских девушек, которые говорят «милый» вообще всем, или девочек как они жмутся у стены и не слышат даже прямых вопросов, или мальчиков, которые на всех смотрят сверху вниз, или парней эти хохочут и толкаются
«P. S. Это вопросы вашего снабжения.
P. P. S. Это не моя инициатива».
Ох ты ж господи, умилился Рысь сквозь зубы, как же отлично-то! Чья же она тогда?
В комнате, кроме Рыси, была новенькая, которая подралась (она валялась теперь на постели в гнезде из пледов), и трое парней, которые, собственно, сподвигли ее подраться и теперь чувствовали некоторую неловкость (по крайней мере, Рысь надеялся, что чувствовали).
Утро выдалось отвратное: зарядил дождь, в столовой не хватило хлеба, и после встречи с Яблоком Рысь постоянно мерз. «В нудное утро нудные дела», решил он и честно сгорбился за письменным столом над тетрадкой со всякими расчетами. Нужно было прикинуть, сколько картошки понадобится Приюту в эту зиму, а потом все эти несчастные прикидки отдать мастеру, чтоб он их сдал еще кому-то и в итоге в Приюте были б ужины. Картошка, мясо
В мансарде пахло деревом и сыростью. Рысь привычно пережидал озноб и тошноту и все пытался понять, что имел в виду, когда мучился над тетрадью в прошлый раз. Какая «капуста провал июль»? «Редиска статус»? «Мелкие плюс один минус 0,5»? Иногда появлялся почерк Роуз, и тогда становилось яснее. А вот тут она рисовала на полях какая-то сумка с бахромой, лифчик, бутылка и его, Рыси, неожиданно суровое лицо.
В дверь постучали, причем, судя по звуку, каблуком.
Войдите, разрешил Рысь, не отрывая взгляда от тетради. Должен же в этом быть какой-то смысл?
В дверь медленно, задом, вошла девушка в коротком черном платье и да, на каблуках. Она держала за руки чье-то тело, но Рысь пока не смог распознать чье. Девушка пятилась, пока не появилась ее товарка, тоже в черном, и губы у нее были накрашены черной помадой. Она держала тело за ноги.
Здравствуй, Ксения, сказал Рысь той, второй, с помадой. И ты привет, не помню, как зовут.
Эм, оно там лежало, на полу, пояснила Ксения, сгружая тело на кровать.
Тут-то Рысь понял, кто это, новенькая в куртке.
Не, женский род, сказал и глубоко вздохнул. Лежала, женский род. А так спасибо.
Девушки фыркнули и ушли по своим прерванным делам обе такой походкой, которая призвана сражать. Рысь посмотрел на бесчувственную новенькую, на цепочки цифр, от которых снова отвлекся, и решил, что его не сразит уже ничто. Новенькая дышала очень тихо, и, пока Рысь решал, как ей помочь, вразвалочку вошел Артур и выдал коронный аргумент Приюта:
А чё она?
За Артуром явились Клянусь и Феликс, и Рысь медленно повернулся к ним.
Вообще-то они с Артуром были похожи, но Артур крепче, такой лось в футболке. Он вечно говорил сквозь зубы, штаны болтались на нем чуть ли не на щиколотках, и на этот его дешевый шик часть девушек неизменно покупалась. Если Артурчик шел выгулять силу, то возвращался с бутылкой шампанского и только что не открывал ее зубами. Мог отжаться на одной руке и лихо свистел, сунув в рот два пальца. Клянусь много суетился и еще больше говорил, а Феликс был из той породы людей, которые обожают выводить всех из себя.
Да ну? уточнил Рысь, глядя на Артура в упор. То есть это все она? А ты ничё то есть?
Был в Приюте такой отдельный сорт людей, которым надо всю дорогу проверять его, Рысь, на прочность. А что это он вдруг главный? Мы тоже хотим! Причем они же даже не со зла, никто не со зла, они просто не могут не борзеть а вдруг на этот раз прокатит и он поддастся?
Артур, конечно, был из их числа, и говорить с ним надо было на его языке. Кого-то сила делает не в меру болтливым, кому-то оставляет горстку слов на все случаи жизни. Артур из вторых.
Как это вышло? спросил Рысь тоном пониже и кивнул на кровать. Новенькая так и не очнулась. А щеки бледные, в разводах сажи, вот же горюшко. То есть не то чтобы в Приюте не швырялись силой, но сознание все-таки теряли редко.
Артур потоптался на месте в своих измятых летних туфлях. На одну ногу он надел носок, на вторую нет. Ему бы мяч сейчас гонять, или к девчонкам, или выгуливаться, а не это всё.
Чё, я ничё, начал он снова, я чего, совсем? Я, блин, иду по лестнице, а тут вдруг эта ни с того ни с сего
Так уж ни с того?
Как же Рысь не любил, когда собственный голос делался вдруг таким вот мерзко вкрадчивым, когда переставало быть смешно. Если в Приюте ты утратил чувство юмора все, можешь сразу лечь лицом в ковер, толку будет примерно столько же, радости тоже, а времени сэкономишь Он любил быть одним из них. Он был одним из них ржал не по делу, читал по нескольку раз одну и ту же строчку, в шутку пихался, пил воду из леек, и иногда Роуз швыряла в него шмотки, просто чтоб он уже ушел и не мешал. Обычный парень с переизбытком рыжей силы, который иногда ужасно злится и больше всех вообще-то на себя, но этого никто не замечает.
То есть не то чтобы все случилось в первый раз. Когда в доме живет толпа людей, почти каждого из которых распирает от силы, и половина из этих людей еще подростки, а половина позабыла все на свете, волей-неволей ходишь в ожидании взрыва. Ты можешь всячески их занимать, придумать хор, читать им вслух разные книжки, вводить дежурства по столовой и по кухне, сам подавать пример и мыть посуду но сила все равно будет ждать выхода. Плескаться в их телах и мозгах и оставлять на полу новые подпалины. Сила похожа по цвету на ржавчину и точно так же разъедает личность. Еще есть синяя, но в этой Рысь не разбирался она у Роуз, и у некоторых мелких, и еще у его знакомых старших девушек, которые скажут одну фразу за неделю. Синяя сила глубина, рыжая хохот. Новенькая молчала, будто обладала синей, но дралась рыжей, и это озадачивало.
Видимо, взгляд у Рыси сделался совсем задумчивым, потому что Артур поежился:
Ну ладно, ладно! Ну сказал, что ей куртка велика, так это ж для знакомства, а не это!
Которое?
Ну мы с ребятами были вон Клянусь и Феликс, и вот они спросили, чего она хочет, ну в смысле выпить, может, а она как ответит: «Молока», а Клянусь и скажи, что нет такого алкоголя, и потом еще
Красноречие это хорошо. Для Артура речь про молоко была, наверное, рекордом устного рассказа, он распинался, входил в раж, махал руками, а Рысь тошнило все больше и больше. Воды бы сейчас. И ведь до кучи парни еще ждали, пока Рысь поймет письмо мастера и перескажет.
Что? обозлился, тряхнул головой, будто их взгляды так легко стряхнуть. То есть как сцепиться ни о чем это мы с радостью, а как фигня какая, так мы все переживаем?
А это, между прочим, одностороннее нападение было-то! возмутился Клянусь, которого хлебом не корми дай потрепаться неважно о чем. Полное прозвище его было Я Вам Клянусь, поскольку в первый день он правда клялся всем раз этак двадцать. А сейчас продолжал оправдываться с воодушевлением. Они всё делали с воодушевлением. В смысле, это она в нас кинула своим огнем. Нам-то зачем?
Ага. Еще бы вы в нее ответно кинули. Какого хрена вы вообще ребенка дразните?
Да ну а что этот ребенок бешеный такой!
Она ведется, вот и дразним, весело же.
Ну блин! Мы не хотели.
А чё, а ей помочь-то можно как-нибудь?
И как раз когда Рысь хотел сказать: «Уйдите с глаз моих», с кровати раздалось:
Я вообще-то вас слышу сейчас тоже.
Рысь поглядел на новенькую. Снова на ребят. Серьезно никто ничего не понимает? Откуда-то вдруг потянуло дымом, и Рысь не сразу понял, что это тлеет письмо мастера, которое он смял в руке и не заметил. Ну чего, пускай. Зато вон парни косятся с опаской.
Еще раз, проговорил спокойно, пока бумага медленно скукоживалась, еще раз я увижу краем глаза, что вы к ней лезете или еще к кому-то, кто ведется, будете вместо них лежать в два раза дольше. Это понятно?
Да кто знал, что она ведется!
Теперь знаете.
Он подождал еще возражений не дождался и полез под кровать. Там хранились книги все потрепанные, старые, не те, что приносил нынешний мастер раз в неделю, а те, что отдал в только что созданный Приют его отец что-то забрал из городской библиотеки, что-то из личной, и Рысь за эти годы перечитал их все. Он погладил обложки, вспоминая «Сказание о городе утраченном и мастере его, все потерявшем», «Искусство кружева» (эта вообще про постель), «Белые башни, хрустальные окна» (это про город в центре леса, где нет мастера, самый большой во всем краю и самый главный), «Правдивые приключения разносчика писем».
Новенькая молчала, не сводила с Рыси глаз. Он тоже молча сунул ей «Сказание» и обернулся к приумолкшей троице:
А вы что?..
Артур заржал и первым сцапал «Искусство кружева» то ли кто-то ему уже рассказывал, то ли название рассмешило фиг поймешь. Феликс, маленький, юркий и вечно всех раздражающий, схватил «Башни» и к себе прижал. Я Вам Клянусь, с которым, так сложилось, Рысь общался чаще и больше остальных, сказал одними губами: «Предатель» и скорбно взял «Правдивые приключения»
Я тебе этого не прощу, пообещал, дня три.
Да хоть неделю, сказал Рысь. Валите уже. Через неделю спрошу, я-то все читал.
Серьезно все?
И перечитывал даже.
Приют, наверное, единственное в мире место, где чтение книг было чем-то вроде доблести. Сила мешает сосредотачиваться, рыжая уж точно. Рысь еще помнил, как тащил себя сквозь тексты, кусал кулак и хотел взвыть. Парни ушли, оглядываясь на него с опасливым уважением. Вот и славненько.
Он в рассеянности отхлебнул из пустой чашки а что там было-то?.. и пригорюнился: банкет этот несчастный Еще же в мэрии это пилить через весь город, и приглашение теперь паленым пахнет по кое-чьей милости, ой кто же это был. Рысь оглянулся, не смотрит ли новенькая, и символически ударил себя в скулу. С новенькой, кстати, так и так поговорить Он поднялся и передвинул стул к кровати.
Эй, пссст, позвал первый, пробный раз. Ты что, на книжку вот сейчас обиделась?
Нет, не обиделась.
Ага, а глаза то есть просто так красные, ну ладно. Сама худая, мелкая, а злости как у взрослой. Обычно новенькие либо много плакали, либо требовали вернуть их домой, будто Рысь знал, где это, либо присоединялись к остальным и оглянуться не успеешь, как они дружненько идут со всеми в душ и в столовой кидаются хлебом. Душа в душу! А эта вон дерется в первый день.
Это не считая того, что, если б все пошло, как должно было, никаких новеньких в Приюте не появлялось бы.
Хочешь воды? спросил Рысь, возвращаясь в здесь и сейчас, и новенькая, конечно, сказала:
Не хочу.
Мелкая, острая и грустная. Как щепка.
Щепка, сказал Рысь, пробуя прозвище на вкус, ты вот чего ведь?.. Ты, если будешь так швыряться силой, в один прекрасный день не встанешь просто.
Ну и не встану. Почему это я щепка?
А потому что как после пожара.
До кучи она отвернулась к стенке, свернулась клубком не трогай, мол; пришлось нависнуть над ней как придурку и потрясти. Чем глубже человек в себя уходит после потери или передачи части силы, тем муторней и дольше оправляется.
Щепка, не спи, он говорил и тряс ее, спать вообще вредно.
А вы можете отстать?
Ну и ну. Рысь не помнил даже, когда кто-то вот так совмещал наезд и робкую просьбу в одной фразе.
Ты очень вежлива, но нет, не могу. Послушай, что скажу. Они придурки.
Тут она всем корпусом повернулась к нему и спросила:
Но ведь «придурки» это, эм, плохое слово?
В разных домах по-разному. Ты вот что пойми: они орут ерунду. Что тебе за дело? Иди куда шла. Они сами не слышат, что вопят, но тебе-то себя надо беречь?
А что это вообще было?..
Рысь представил, как Щепка злится, огрызается и как ее же сила вырывается и отшвыривает ее на пол. Особо везучие умудрялись подпалить ковры Рысь шипел от боли, подпалины затягивались, а с Рыси сходили синяки.
Сила вышвыривает людей из родных мест, пояснил Рысь неохотно, когда им исполняется пятнадцать лет, к примеру, или шестнадцать, или двадцать даже. Меня вот тоже вышвырнула. А потом мы всё забываем. И нас забывают. Раньше, до Приюта, мы сходили с ума, и всё на этом. Тебя же кто-то разозлил, когда ты перенеслась?
«Горячие сердца, горячие головы. Мы бы столько могли, если бы не были опасны для мира и для себя, о, сколько б мы могли. Сила редко овладевает человеком, которому не больно от несправедливости и который не хочет жить».
Глаза у Щепки снова повлажнели. «Черт, чем ее отвлечь?» Рысь вспомнил о насущном и спросил:
Ты на банкет случайно не хочешь сходить?
Да как будто меня туда пустят.
А чего нет-то? Он поглядел на нее с новым интересом. Ну а действительно: возраст подходящий, смеется редко, милым никого не называет И силой, главное, сейчас швырнуться просто физически не сможет. Мало в ней силы сейчас. Вот и замечательно. А ты сама-то хочешь?
А не знаю А что там будет? Я вообще-то все испорчу.
Да хоть пляши там, они сами нас позвали, отмахнулся еще раз. Стало весело. Чего-чего они там ждут? Детей в костюмчиках? А вот придет такая Щепка в своей кожанке и выдаст им всю полноту концепции. Первая не дерись, много не ешь, напутствовал и сам же первый ухмыльнулся: Хотя нет, ешь. Пускай думают, что мы трындец какие голодные.
IV
Вот что Томасу никогда не нравилось, так это мэрия облицованное темно-зеленым камнем здание, на диво неуклюжее снаружи и ослепляющее белым цветом внутри. Впрочем, там подавали вкусный кофе. Еще во внутреннем дворе росли вечнозеленые кусты и меж камнями брусчатки пробивалась трава, и в этом-то условном саду Томас сейчас и расхаживал туда-сюда, кивая одинаковым местным служительницам в пышных белых юбках.
Дождя не было, и часть столиков с едой вынесли на улицу. Музыканты устроились здесь же, держали инструменты наготове, но играть торжественно и на публику еще не начали. По правде говоря, и публика-то только-только собиралась. Томас прохаживался по аллеям взад-вперед и обдирал листочки у кустов, растирал в пальцах. Ну где они?..