Родные Киры очень ее любили. Они не хотели, чтобы девочка приезжала сюда, однако та выбрала это странное и суетливое место по своей воле.
Почему? Я хотела спросить ее, но мы уже дошли до лестничной площадки.
Мы оказались перед двумя узорчатыми дверями, слева и справа от них стояло по воину.
Я видела очень мало деревянных дверей за свою жизнь. Там, где я родилась, жителям удобнее закрывать проход занавесками, чтобы пропускать в дом побольше воздуха хотя если ты очень богат или скрытен или то и другое сразу, можно и установить двери.
Один из воинов небрежно кивнул Кире, и она сглотнула, глядя, как створка открывается внутрь. На прощание девочка сжала мою руку.
Не бойся, Тарисай, прошептала Кира. Взгляд ее стал мечтательным. Поначалу будет сложно, но, если нас выберут только представь, чему мы сможем научиться. Все книги мира будут нашими. И все порты камней переноса откроются для нас. Мы практически будем править миром.
А потом она ушла.
Даже если бы дверь распахнулась снова только через несколько часов, мне все равно показалось бы, что моя очередь наступила слишком быстро. Наконец стражники кивнули. Мои ноги подкосились, но меня бесцеремонно втолкнули внутрь.
Дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной.
Я очутилась в комнате, стены которой украшали фиолетовые гобелены. На диванах и креслах с высокими спинками сидели мужчины и женщины. Они о чем-то тихо переговаривались, на их головах блестели одинаковые золотые обручи. Собравшиеся отличались акцентами и телосложением, но почему-то создавалось впечатление, что это настоящая семья. Или даже нечто большее.
Если это только можно вообразить.
Когда я вошла, они одновременно повернули головы выглядело все пугающе. Я вжалась в тень у входа, ожидая, что сейчас они встанут, уподобившись многоглавому чудовищу. Но лишь один из них пошевелился. В центре комнаты в мягком кресле сидел широкоплечий мужчина с глубокими морщинами смеха, прорезавшими уголки глаз. Он был одет в окрашенную воском олуонскую ткань с красными, черными и золотыми узорами. С шеи свисала на шнурке маска слишком маленького размера. Я задумалась о том, для чего она предназначена.
Маска была сделана из черного обсидиана, в форме львиной головы с гривой из двенадцати полосок разного цвета.
Мужчина откинулся на спинку кресла, изучая меня.
Итак, кто тут у нас?
Он говорил радостным баритоном, надеясь меня подбодрить. Лицо мужчины обрамлял венец, похожий на восходящее солнце, вертикальный диск из чистого золота. На высоком изголовье кресла были вырезаны три слова: «Кунлео Оба Вечный».
В памяти тотчас зазвучали лекции учителей. Передо мной был Олугбаде Кунлео. Тот самый Олугбаде Кунлео, биографию которого я месяцами изучала на утомительных уроках генеалогии. Прямой потомок Энобы Совершенного.
Король Олуона, император Аритсара.
Мой язык превратился в свинец.
Не бойся, малышка, выдохнул император. Ополосни руки. Это традиция.
Я заметила позолоченную лохань, сильно пахнущую травами и украшенную изображением пеликанов, священным символом Сказителя Ама. Глаза птиц сверкали сапфирами. Я окунула руки в воду янтарную, как воды зачарованного озера возле усадьбы Бекина. Пальцам стало щекотно, и я вытерла их о тунику, снова отступив в тень.
Хорошо, сказал Олугбаде Кунлео. Но когда он прищурился, глядя на меня через всю комнату, его улыбка увяла. Выйди на свет, дитя.
Что-то знакомое было в его голосе: мелодичный тембр, который заставил меня подчиниться без вопросов. Ноги двинулись вперед. Свет из высокого незастекленного окна упал на мое лицо и присутствующие ахнули.
Великий Ам! выругался какой-то придворный. Она похожа на нее как две капли воды.
Другой придворный хмыкнул:
Невозможно. Даже Леди не настолько безрассудна, чтобы посылать сюда свое дитя.
Вы знаете мою маму? спросила я.
Они подскочили на месте, словно удивленные тем, что я могу говорить. Почему все меня боялись?
Я Тарисай, продолжала я неловко, когда молчание затянулось. Я родилась в Суоне, в усадьбе Бекина. Извините, но зачем я здесь?
Еще одна долгая пауза.
Это ты нам скажи, ответил император сухо.
Я не знаю, Ваше Императорское Величество, призналась я и запнулась. Мои охранники привели меня в Олуон, а матушка сказала, что придет сюда, когда
Император Олугбаде покачал головой. Голос его оставался зловеще спокойным.
Когда что?
Когда придет время, прошептала я. Больше она ничего не говорила.
Олугбаде сложил на груди руки, неподвижно меня разглядывая.
У меня вспотели ладони. Затем император издал короткий смешок. Морщины в уголках его глаз обозначились еще глубже.
Подойди ближе, Тарисай из Суоны.
Я подчинилась, с опаской глядя на императора и его свиту, некоторые из придворных уже схватились за оружие. Император источал запах пальмового масла и апельсинов. Складки одеяния тихо шелестели, а обсидиановая маска свисала с шеи, когда он наклонился к моему уху:
Вот что я думаю, изрек он ровным тоном, словно отец, рассказывающий ребенку сказку на ночь. Полагаю, Леди послала тебя убить меня. Но сначала она пожелала, чтобы ты убила сына императора, наследного принца Экундайо.
Что? Я уставилась на него в ужасе. Ваше Императорское Величество, я не хочу
Но тебе стоит попытаться, перебил он, вытащив нож из-за пояса и вложив его мне в руку. Давай. Попробуй убить меня.
Я задрожала, но император сомкнул мои пальцы вокруг ножа и заставил поднести лезвие к своему горлу.
Попробуй, повторил он с пугающей улыбкой, предупреждающей о последствиях неповиновения.
Кровь отхлынула от моего лица. Крепко зажмурившись, я надавила на лезвие и открыла глаза.
Оно не сдвинулось с места.
Олугбаде заставил меня надавить на рукоять сильнее. И еще раз. Но нож так и не коснулся шеи императора.
Между кожей и лезвием оставалось пространство толщиной в волосок: тонкий невидимый барьер, который не могла разрушить никакая сила.
Олугбаде усмехнулся, отпуская мою руку. Нож со звоном упал на пол.
Ты знаешь, что это, Тарисай? спросил он, показав на маску льва.
После моей неудачной атаки одна из полосок на обсидиановой гриве начала тускло светиться.
Маска, ответила я неуверенно и заметила на ней вырезанное слово «Оба». Из-за нее я не могу вам навредить?
Нет! Олугбаде рассмеялся. Маска всего лишь доказательство моего права на трон Аритсара. Доказательство внутреннего могущества. Каждая полоска на гриве льва символизирует смерть, которой я не могу умереть. А убить меня, добавил он, во всем Аритсаре нет, во всей вселенной! могут только люди, находящиеся сейчас в этой комнате.
Император показал на группу из одиннадцати мужчин и женщин, которые сомкнулись вокруг него, явно желая защитить от меня.
Я не умру, пока это тело не разрушит старость. Такова сила Луча, дитя. Она была у моего отца, а теперь есть и у моего сына. Только Совет Одиннадцати может убить Лучезарного, которого оберегают небеса. И никто не сможет пробиться сквозь барьер. Он холодно улыбнулся. Даже твоя умная Леди.
Глава 4
Песенка, услышанная от караванщиков в Суоне, эхом отдавалась в моей голове:
Совет Одиннадцати? выпалила я. Почему все вокруг постоянно об этом говорят?
Я могла бы услышать, как падает перышко. Придворные, которые уже вернулись на свои места, смотрели на меня, разинув рты.
Ты хорошая актриса, Тарисай из Суоны.
Не думаю, что она играет, сказал бледный мьюец в клетчатой мантии, поглаживая рыжую бороду. Он оглядел меня глубоко посаженными зелеными глазами с некоторой долей веселья. Великий Ам. Леди гениальна.
Олугбаде все еще усмехался, хотя теперь его смех казался несколько натянутым.
Не говори ерунды, Таддас.
Нет, вовсе не ерунда, а действительно гениальна. Таддас покачал головой. Подумай только: Леди знала, что каждый ребенок должен быть чист сердцем. И вырастила дитя в полном невежестве относительно императорского Совета. Если мы не докажем, что она только изображает наивность, то по закону обязаны представить ее принцу Экундайо. Дьявольский план, это точно, однако оригинальный.
Мальчика она увидит только через мой труп, прошипела женщина рядом с Олугбаде.
Ее продолговатое лицо с острым подбородком напоминало наконечник копья. Глаза-бусины переводили взгляд с меня на императора. Судя по акценту, она была из Ниамбы, соседнего с Олуоном королевства, где люди умели предсказывать будущее по звездам.
Олугбаде, ты и близко не подпустишь девочку нет, это существо к нашему сыну.
Таков закон, вмешался Таддас. Божественный закон, Навуси. Она ополоснула руки. Нам как минимум стоит проверить, есть ли у нее Дар, иначе мы не сможем избавиться от нее, не нарушив правил
К демонам правила, огрызнулась Навуси. Если Экундайо возмет это отродье в Совет, Луч не сможет его защитить. С тем же успехом мы можем собственноручно отправить принца на смерть.
Ты уверена, что такова судьба?
Женщина помедлила, поджав губы.
Звезды мне ничего подобного не предсказывали, признала она. Но девочка отродье той женщины.
Таддас вздохнул.
Если мы откажем ей, то нарушим священные традиции. Совет Дайо будет проклят навечно. Вот что ты предлагаешь?
Навуси яростно вцепилась в подлокотники кресла, глядя на меня пронзительным взглядом.
Убийство у нее в крови, прошептала она, и я вздрогнула.
Похоже, сказал чей-то мелодичный голос, нам нужно решить, говорит ли девочка правду. Возможно, мне стоит ее проверить?
Говорила женщина, полулежавшая на диване рядом с Таддасом. Она являлась уроженкой Суоны самый чудесный человек, которого я когда-либо видела. Ее кудри оказались сострижены почти полностью, а на высоких темных скулах блестела золотая пудра. Вдоль носа и на веках у нее были нарисованы белые точки, а с изящной шеи свисал медальон в виде пеликана: такой носили жрецы Ама.
Я Мбали, представилась она. Подойди, Тарисай.
Татуировка на ее подбородке означала, что Мбали гриот. Я читала о них в исторических свитках: гриоты были песенниками-сказителями, знали множество преданий и легенд и считались наиболее почитаемыми из жрецов Ама. Когда я приблизилась, Таддас положил руки на плечи Мбали, будто думал, что я на нее нападу.
Она взяла меня за подбородок, заставляя посмотреть в ее черные глаза, похожие на два зеркала.
Я обмякла, как и всегда при чьих-то прикосновениях. Вдруг у меня закружилась голова, и перед глазами поплыло. В борьбе за контроль я дотронулась до руки Мбали, пытаясь украсть ее историю. Но ментальные щиты жрицы были словно сделаны из алмаза. Ее разум дал отпор и победил.
Мое сознание наполнило спокойствие будто дым накрыл пчелиный улей. Руки безвольно повисли по бокам.
А теперь, сказала Мбали, мы узнаем правду. Тарисай, твоя мать послала тебя сюда для убийства императора?
Я не смогла бы солгать ей, даже если б захотела.
Нет.
Все с облегчением зашептались.
Очень хорошо, продолжила жрица. Значит, она послала тебя сюда для убийства Экундайо, наследного принца Аритсара?
Никогда о нем не слышала, искренне ответила я. До сегодняшнего дня.
Мбали просияла, погладив меня по щеке.
Хвала Аму, выдохнула она. Даже представить больно, что Леди могла использовать в своих целях ребенка. Если твоя душа чиста, мы постараемся, чтобы она такой и осталась.
Я огляделась. Сила Мбали могла убедить почти любого скептика. Лица мужчин и женщин, только что враждебные, теперь смягчились от любопытства за исключением Олугбаде и Навуси, которые до сих пор смотрели с недоверием.
Неважно, насколько она невинна, заметила Навуси, вздернув подбородок. Она не может присоединиться к Совету принца без Дара.
Олугбаде кивнул.
Леди не божество, она не сумела бы спланировать рождение ребенка, наделенного Даром, он слегка наклонился и снисходительно улыбнулся. Видишь ли, есть разница между обычным талантом и Даром. Последнему нельзя научить: это мощная способность, которая сопровождает младенца с первого дня жизни. Мало кто обладает Даром Тем не менее, чтобы все было по закону, мы разрешаем тебе попробовать. Леди научила тебя декламировать стихотворения наизусть? Это довольно популярно! Олугбаде усмехнулся. Или дай угадаю: ты жонглер. Или укротительница гиен.
Матушка ничему меня не научила, возразила я. Но я могу видеть ваши воспоминания.
В комнате вновь воцарилась тишина. На лица придворных вернулся страх.
Ты имеешь в виду, произнес Олугбаде медленно, что можешь представить то, что, по твоему мнению, случилось в прошлом. Истории, которые скармливала тебе мать.
Я отрицательно помотала головой.
Я же говорю, Леди ничего мне не рассказывала. И мне не нравится возвращаться на целые годы назад, от этого болит голова.
Почему бы тебе не показать нам что-нибудь? предложила Мбали.
Я коснулась ее щеки, а она дотронулась до моей. Кожа жрицы была гладкой и прохладной, только татуировка на подбородке пульсировала жаром. Я закрыла глаза. Первое воспоминание, которое я нашла, произошло сегодня утром. Таддас склонялся над Мбали, тепло улыбаясь. Его борода щекотала ей шею. Потом его губы коснулись ее рта и
Я отшатнулась, распахнув глаза.
Ну? Мбали наклонила голову набок.
Я ничего не увидела, пролепетала я. Но попробую еще раз.
Я снова осторожно дотронулась до жрицы, надеясь, что в следующем воспоминании не увижу эти странные игры, в которые играют взрослые. Мне повезло.
Накануне вы были на торжественном вечере, сказала я. Праздник, где присутствовали только император и Совет. На пиршестве было много еды. Вы рассказывали историю. Я покосилась на Олугбаде. И она разозлила Его Императорское Величество.
Жрица застыла, пульс застучал в ее висках.
Девчонка могла узнать кое-что от слуг, выпалила Навуси. Это ничего не доказывает.
Но никто не слышал историю, прошептала Мбали. Никто, кроме членов Совета.
Тогда пусть повторит ее, потребовала Навуси.
Я вновь коснулась щеки Мбали, вызывая в ее памяти частное торжество. Жрица рассказывала историю, аккомпанируя на барабане и держа в руке флягу из козьей шкуры. Она била в барабан то быстрее, то медленнее, и точно так же ее голос становился то громче, то тише.
Мои бедра покачивались в такт музыке, пока я повторяла ее историю.
У фермерского сына есть манговое дерево, эгей. Он держит дерево в горшке возле постели. Такое хрупкое деревце! Он шепчет растению похвалу днем и ночью. Ему нравится, как пахнут ветви, эш-ш, эш-ш. У других детей собаки, козы и курицы. Но не у нашего мальчика: он боится тех, кто может лаять, ау-у, или кусать, цап!
У дерева нет рта. У дерева нет когтей. Дерево зависит от мальчика, и только от него. От воды, которую он дает, пш-ш. От света, р-ра.
«Бедное дерево, шепчет он и гладит ветви. Ты слишком слабое, чтобы плодоносить. Ты не приносишь пользу ферме. Тебя не продать на рынке. Для всех ты бесполезно, кроме меня».
Но ветви дерева растут и крепнут, э-гей! Вверх, вверх, вверх, за одну ночь!
«Бедное дерево, охает сын фермера и срывает единственный плод манго. Удивительно, что ты вообще зацвело».
На следующее утро на дереве уже три манго: за, за, за!
«Ты никогда не сможешь приносить столько плодов, чтобы мы могли продавать их», говорит сын фермера.
Вверх, вверх, ночью наше дерево тянется ввысь. Ветви отбрасывают длинную густую тень. Мальчик смотрит, и его колени дрожат: ди-дун, ди-дун.
«Это всего лишь мое маленькое деревце, говорит он. Без меня оно бы умерло».