Валерий Ковалев
Побег из ада
Моему отцу, Николаю Леонтьевичу Ковалеву,
его другу, Дмитрию Дмитриевичу Вонлярскому,
и всем фронтовикам, прошедшим лагеря
ГУЛАГА посвящается
Глава 1. В поверженной Германии
1. Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени Германского Верховного Командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооруженных сил на суше, на море и в воздухе, а также всех сил, находящихся в настоящее время под немецким командованием Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному Командованию Союзных экспедиционных сил.
2. Германское Верховное Командование немедленно издаст приказы всем немецким командующим сухопутными, морскими и воздушными силами и всем силам, находящимся под германским командованием, прекратить военные действия в 23-01 часа по центрально-европейскому времени 8-го мая 1945 года, остаться на своих местах, где они находятся в это время и полностью разоружиться, передав всё их оружие и военное имущество местным союзным командующим или офицерам, выделенным представителям Союзного Верховного Командования, не разрушать и не причинять никаких повреждений пароходам, судам и самолетам, их двигателям, корпусам и оборудованию, а также машинам, вооружению, аппаратам и всем вообще военно-техническим средствам ведения войны.
3. Германское Верховное Командование немедленно выделит соответствующих командиров и обеспечит выполнение всех дальнейших приказов, изданных Верховным Главнокомандованием Красной Армии и Верховным Командованием Союзных экспедиционных сил.
4. Этот акт не будет являться препятствием к замене его другим генеральным документом о капитуляции, заключенным объединенными нациями или от их имени, применимым к Германии и германским вооруженным силам в целом.
5. В случае, если немецкое Верховное Командование или какие-либо вооруженные силы, находящиеся под его командованием, не будут действовать в соответствии с этим актом о капитуляции, Верховное Командование Красной Армии, а также Верховное Командование Союзных экспедиционных сил, предпримут такие карательные меры, или другие действия, которые они сочтут необходимыми.
6. Этот акт составлен на русском, английском и немецком языках. Только русский и английский тексты являются аутентичными.
Подписано 8 мая 1945 года в городе Берлине.
От имени Германского Верховного Командования: Кейтель, Фриденбург, Штумпф
В присутствии:
По уполномочию Верховного Главнокомандования Красной Армии
По уполномочию Верховного Командующего
экспедиционными силами союзников
Маршала Советского Союза
Главного Маршала Авиации
Г.Жукова
Теддера
При подписании также присутствовали в качестве свидетелей:
Командующий стратегическими
воздушными силами США генерал
Главнокомандующий Французской
армией генерал
Спаатс
Делатр де Тассиньи
(Акт о военной капитуляции)
Стояло лето 45-го. На разбитых улицах и площадях Бреслау копошились немцы под охраной поляков, разбирая баррикады с завалами. На перекрестках махали флажками девушки-регулировщицы, пропуская военную технику, по обочинам неспешно двигалась пехота.
Эй, красивая? Как нам попасть на Мензельштрассе? остановился перед одной из регулировщиц пыльный «джип» с тремя офицерами в кабине. Машина была новая, полученная по ленд-лизу* и с номерным знаком на борту.
Спрашивал молодой майор, сидевший за рулем. Спутники оба капитаны улыбались. Девушка действительна была хороша. Такие нравятся мужчинам.
Повернете налево, два километра прямо, затем перекресток, справа будет она, указала флажком и отвернулась, пропуская колонну танков.
Когда обдав синими выхлопами, та прогрохотала по брусчатке, майор прокричал «спасибо!» и, врубив скорость, крутанул руль. По сторонам замелькали остовы домов с пустыми глазницами окон, изредка встречавшиеся прохожие в цивильном, катящие тележки со скарбом.
Звали его Николай Лосев. Это был рослый широкоплечий офицер с русыми волосами и жесткими серыми глазами под козырьком полевой фуражки. На отглаженной гимнастерке со свежим подворотничком сияли орден Отечественной войны, два Красной Звезды и несколько медалей.
Войну Лосев начал курсантом Подольского пехотного училища в октябре 41-го под Москвой, оставшимся немногим из живых. Получив ранение в плечо, месяц провалялся в госпитале, а зимой стал лейтенантом командиром взвода. В марте следующего года, уже ротным, под Ржевом, попал «под раздачу».
Рота дважды атаковала господствующую высоту в лоб, потеряв три четверти личного состава, приказ о третьей выполнять отказался. Далее были военный трибунал и штрафбат, второе ранение, госпиталь и медаль «За отвагу». А потом реабилитация с предложением продолжить службу командиром штрафной роты.
«Бог не выдаст, свинья не съест» прикинул Лосев и дал согласие. По натуре был вспыльчивый, в поступках быстрый и решительный. Рота, которую принял, состояла из рядовых и бывших младших командиров, а еще заключенных, пожелавших смыть вину кровью.
Она оказалось не подарок. При первом знакомстве офицеры постоянного состава рассказали, что его предшественника застрелили во время атаки в спину, дисциплина была низкой, отмечались факты дезертирства.
Через неделю роту отправили на позиции, там случилось новое «чп». Боевое охранение из трех бывших зеков задержало ночью в степи женщину с двенадцатилетней дочкой, и привели к себе в землянку, где обоих изнасиловали. Утром об этом стало известно Лосеву, он приказал выстроить личный состав, проведя мать перед шеренгами.
Вот эти, показала она пальцем на насильников.
Три шага вперед! приказал ротный, расстегнув кобуру «ТТ».
Двое понурясь вышли, а третий, отказался.
Да пошел ты, харкнул на землю.
В ответ грянул выстрел. Рухнул на землю, посучив ногами, затих.
Подельников Лосев приказал взять под стражу и вместе с женщиной и ребенком отправил в штаб. Вскоре оттуда нагрянул особист на мотоцикле, взяв с него объяснение. Пряча в полевую сумку, спросил, зачем одного расстрелял сам?
Чтоб другим было неповадно, буркнул лейтенант. По военному времени имею право.
Ну-ну, хмыкнул контрразведчик и укатил обратно.
Ночью поступил приказ о начале наступления, утром повел роту в атаку. В спину никто не выстрелил, поставленную задачу штрафники выполнили. Потом были еще бои, переменный состав менялся. Сорок третий год встретил старшим лейтенантом и был принят в ряды ВКП(б).
На Дону получив контузию, попал в госпиталь. После выписки назначили начальником штаба штрафного батальона 1-го Украинского фронта. Во время Львовско-Сандомирской операции* командир батальона погиб при бомбежке, Лосев занял его место. Победу встретил в Бреслау.
И теперь вместе с заместителем Каламбетом и начальником штаба Орешкиным возвращался из штаба дивизии, куда отвозили списки личного состава. Штрафные подразделения упразднялись, переменный состав подлежал реабилитации, с последующим направлением в другие части или демобилизации. Постоянный зачислялся в резерв до особого распоряжения.
В штабе случайно узнали, что на Мензельштрассе поляки открыли ресторан. Орешкин предложил там отобедать.
Командир, ты когда последний раз был в ресторане? спросил майора, когда выйдя из здания, шли к машине.
Не приходилось, пожал тот плечами. Сразу после школы училище, потом война.
А ты? взглянул Орешкин на Каламбета.
За неделю до нее. Обмывал с сослуживцами очередное звание.
Каламбет был самым старшим из троих.
Войну начал капитаном, под Харьковом. За отход с позиции был разжалован в лейтенанты и после этого сам напросился в штрафбат, где дорос до заместителя командира батальона. Орешкин же до недавнего времени являлся ротным, штаб возглавил на подступах к Бреслау. За время совместной службы все притерлись друг другу, отношения были можно сказать, дружеские.
Вскоре выехали к перекрестку, по булыжникам цокал копытами эскадрон казаков.
Сразу за командиром в первом ряду растягивал меха гармошки чубатый парень в кубанке
Ты ждёшь, Лизавета,
От друга привета.
Ты не спишь до рассвета,
Всё грустишь обо мне.
Одержим победу,
К тебе я приеду
На горячем боевом коне!
душевно выводил чистый высокий голос
Одержим победу,
К тебе я приеду
На горячем боевом коне!
дружно потягивала еще полтораста глоток.
Хорошо, поют черти, притормозил Лосев, пропуская всадников, и свернул направо.
Точно Мензельштрассе, указал Орешкин на надпись готической вязью на стене разбитого до нижних этажей дома.
Эта вроде целее других, оценил с заднего сидения Каламбет.
Многие дома на улице действительно сохранились, как и трамвайные пути с посеченными осколками деревьями вдоль нее. На некоторых зеленели листья. Людей на тротуарах было чуть больше, транспорта меньше. Часто попадались открывшиеся магазины и лавки. Иногда «блошиные рынки». Там что-то меняли, продавали и покупали местные обыватели.
Хозяйственный все таки народ фрицы, косился на них Лосев. Вчера воевали, сегодня уже торгуют.
Это силезские немцы. Изначально, в десятом веке, Бреслау звался Вроцлавом, и тут жили поляки. Затем их вытеснили германцы, со знанием дела сказал Орешкин, в прошлом студент истфака.
Тогда ясно, почему город передаем «ляхам»* хмыкнул Каламбет. Они дадут этим силезцам жизни.
Что что, а загребать жар чужими руками умеют, согласился Лосев. Те еще вояки.
Союзников все трое не уважали, на что имелись причины.
Во время Висло Одерской операции армия Войска Польского особой отваги не проявляла, а порой срывала поставленные перед ней задачи. При наступлении на Сандомирском плацдарме в составе 1-го Украинского фронта, ее части не смогли прорвать на порученном участке немецкую оборону. За них это сделали штрафники. Тогда батальон Лосева потерял половину личного состава, и он после боя дал в морду польскому комполка.
На следующий день остатки штрафбата перебросили на другой участок, операция продолжалась. После ее окончания батальон пополнили и дивизия, которой был придан, в составе других двинулась на Бреслау. История последствий не имела.
Вроде то, что нам нужно, сказал Орешкин, заметив на одном из зданий справа, вывеску «Restauracja Konspira».
Юркая машина пересекла трамвайные пути и, развернувшись, подъехала туда.
У тротуара стояли трофейный «опель» и наша «эмка», припарковались рядом. Лосев заглушил двигатель, вышли из кабины, одернув гимнастерки с портупеями, направились к двери. За ней были небольшой холл.
Сдав фуражки гардеробщику, поднялись по ступеням на второй этаж в зал. Под высоким потолком плавал табачный дым, слышался веселый смех и звяк приборов. В центре на небольшой круглой сцене аккордеонист со скрипачом исполняли вальс Шуберта.
Ничего шалман, прямо как у нас в Одессе, растянул в улыбке губы Каламбет.
Рядом тут же возник сухонький официант в белой накрахмаленной куртке, цо паны бажают?
Выпить и поесть, ответил Лосев.
Пшепрашем, указал рукой на освободившийся столик у окна, с которого второй убирал посуду, а когда гости расселись, поспешил выполнять заказ. Спустя короткое время на столе появились холодные закуски, домашней выпечки белый хлеб и графин янтарной зубровки. Каламбет, вынув пробку, тут же наполнил стаканы.
Молча сдвинув, выпили, налегли на закуску.
Как только все съели, официант доставил горячее красный наваристый борщ и рубленые бифштексы с молодым картофелем посыпанным укропом. Под них приняли по второму.
Да, так жить можно, когда закончили обед, оценил Орешкин.
Заказав по чашке кофе, расплатились, дав официанту на чай, закурили и с интересом оглядели зал.
Народу в нем хватало. Советские офицеры различных родов войск, в том числе военные моряки, их польские союзники и даже гражданские. Одни были с женщинами, другие без, все раскрасневшиеся и оживленные.
Веселье нарушило появление польского патруля офицера в чине поручика и двух солдат в конфедератках* с красными повязками на рукавах. Махнув музыкантам рукой (те прекратили играть) старший громко объявил о проверке документов.
Несмотря на окончания войны в городе по ночам стреляли, действовал комендантский час, и солдат поодиночке не увольняли. Бегло просмотрев документы у двух польских жовнежей с дамами за соседним столиком, патрульные подошли к Лосеву с товарищами.
Предъявите ваши, сказал на русском поручик.
Был он среднего роста, угрюмый и с тяжелым взглядом.
Все трое извлекли из нагрудных карманов гимнастерок и протянули удостоверения начальствующего состава РККА*. Сверив фото на них с лицами и полистав, Лосеву с Каламбетом вернул, а последнее задержал, непорядок.
В смысле? удивленно поднял брови Орешкин.
Судя по погонам, вы капитан, а в документе значится старший лейтенант.
Месяц назад присвоили, не успел сменить.
А еще похожи на одного разыскиваемого, процедил поляк. Попрошу проехать в комендатуру.
Слушайте, вы, закипая гневом, поднялся со стула Лосев. Это мой начальник штаба и никуда он не поедет, отобрав удостоверение, вернул Орешкину.
Цо?! пошел пятнами по лицу. Забираю всех троих! И стал расстегивать кобуру.
Не успел. Лосев сгреб за плечи и выкинул в открытое окно.
Матка боска! донесся визг, за ним шлепок.
Один патрульный лапнул на груди ППШ*, не вздумай, выхватили пистолеты Орешкин с Каламбетом.
Кругом наступила тишина.
Все трое покинув зал, быстро спустились по ступеням вниз и, прихватив в гардеробе фуражки, оказались на улице. Под окном, на тротуаре, прохожие поднимали поручика. Голова у того болталась, кто-то звал врача.
Запрыгнули в «джип», взревел мотор и, развернувшись, он покатил обратно.
Вот суки, испортили обед, пряча удостоверение в карман, сказал Орешкин.
А ловко ты его комбат, рассмеялся Каламбет. Надолго запомнит.
Минут через двадцать, миновав центр, выехали на южную окраину.
В десятке километров от нее, в лесу рядом с озером, в брошенном эсэсовцами военном городке дислоцировался батальон. Его списочный состав составлял шестьсот человек, после штурма осталось триста двадцать пять. Остальные, искупив вину, погибли или лежали в госпиталях.
Часовой, подняв шлагбаум, козырнул. «Джип» вкатился на территорию и, описав дугу, остановился перед затененным соснами особняком с красно черепичной крышей. Внизу находился штаб, на втором этаже жили офицеры. Перед зданием серел плац, по сторонам несколько казарм. У них слонялся, дымил махоркой и загорал на травке переменный состав. На спортивной площадке босяком гоняли мяч две команды.
Выйдя из машины, все трое зашли в штаб, дежурный доложил, товарищ майор! Происшествий в батальоне нет. Личный состав отдыхает.
Добро, кивнул Лосев. Поднялись на второй этаж.
Может, искупнемся? предложил Орешкин, когда шли коридором. Вон как запылились. И чихнул.
Не помешает, толкнул одну из дверей комбат. Встречаемся внизу.
Комната, которую занимал, имела два окна и всю нужную для проживания мебель. При драпе оставили бывшие хозяева. Расстегнув ворот гимнастерки, Лосев определил на вешалку планшетку, взял с умывальника кусок мыла и, завернув в вафельное полотенце, направился обратно.