Вакон камо рана, манга-нако!
Дети, загребай!
Сино сирав ри? Квана Сьяман Дзьявехай.
А кто они? спросил Сьяман Дзьявехай.
Сьяпен Лавонас Канира мана ньяпо на, Сьяман Лавонас Кани Сьяман Мавомай.
Сьяпен Лавонас и отцы внуков, Сьяман Лавонас и Сьяман Мавомай.
Сира мана Ньяпо та ри кани япен кехакай.
О, так это отцы внуков и друг!
На Острове людей уже наступила ранняя весна: дует сильный весенний бриз, все живое пробуждается, океан завораживающе спокоен, и каждая жилка каждого мускула дышит жизненной энергией. Есть древняя поговорка, она описывает радость, которую приносит сезон летучей рыбы с февраля по июнь: «Тысячелетиями исполняемые напевы и радость истинной любви возвращаются каждый год в это время. Они передаются душами старших новорожденным младенцам, и поколение за поколением чувствует гордость от бурного течения жизни».
Когда Сьяман Кулалаен думает об этих словах на древнем языке, его душа всегда наполняется неизбывной радостью, готовой вот-вот хлынуть наружу. Сыновья его старшего брата рядом, справа и слева, теперь они уже выросли и унаследовали традиционные навыки, важные для промысла. Еще важнее то, что они оба здоровее и больше любят океан, чем их умерший отец. А Сьяману Кулалаену уже за семьдесят, но он не чувствует ни малейшей усталости даже после долгой гребли.
Он вспоминает.
Сегодня днем, когда закатное солнце было на расстоянии двух полей батата до поверхности моря, он наблюдал поразительное зрелище, когда почти двадцать одноместных и двухместных лодок, все соплеменники из селения Яйо, разом пустились в открытое море из бухты напротив селения Дзиратай. Вся эта милая сердцу картина отражалась в лучах заходящего солнца, необычайно воодушевляя. В бескрайний океан люди выходят для того, чтобы пуститься в плавание вслед за духами летучей рыбы. Интересно, когда лодки с богатым уловом возвратятся обратно, будут ли злые духи ночи тронуты несказанным великолепием этой сцены?
Брошенный в море людьми из селения Дзиратай тот самый Симина Гагатен (Цветочный разбойник) в такой момент, наверное, откуда-то с морской глади наслаждается зрелищем идущих в обратное плавание потомков. Размышляя о произошедшей с ним истории, он чуть заметно улыбнулся. Два племянника сейчас как раз в полном расцвете сил. Длительное плавание на веслах для них лучшая тренировка грудных мышц и рук. Обладая сильным телосложением, они смогут дружить с морем еще много-много лет, преодолевая бурные течения
Сьяман Кулалаен по бесчисленным звездам на небе определил, где они оказались. На обратном пути Остров людей находится с левой стороны. Видно было, что они уже оставили остров Дзимагавуд далеко позади и все ближе подплывают к акватории у берегов своего родного селения.
* * *
Луна, кажется, уже давно уснула, не иначе как глухая ночь, и очаровательная серебристая чешуя летучих рыб поблекла, ведь они покинули свой прежний океан и умерли. Но в этот час в душе у возвращающихся домой смелых воинов вновь загораются огоньки радости, ведь рыбой заполнены целые лодки, а волны по-прежнему плещут о берег, и в их шуме не слышно ни вздоха разочарования. Каждый взмах весла, погруженного в море, каждая капля пота это тяжелая цена, которую необходимо заплатить за выживание, и платить ее надо во время ежегодного сезона летучей рыбы.
На поверхности черного моря, вдалеке и вблизи, без конца доносятся энергичные возгласы «ух!». При полном отсутствии видимости этот дух превыше всего остального, будто на нем держится сама жизнь, и все смелые воины заслужили уважение моря. В этот момент для меня, старика, которого Черные Крылья пригласили в последнее плавание, нет ничего лучше, чем уйти на покой в ореоле славы. Хотя мышцы и расслабились, в костях все еще бьется пульс стремления к жизни.
Ночные небеса чисты, серебряный свет звезд сопровождает смельчаков в обратном плавании, одиночество живет лишь в головах у слабых. Для людей, которые много лет упорно трудились, такие мысли не должны занимать ни одного мозгового сосуда. Вот о чем думаю.
Женщины в селении, как и отправившиеся в ночное плавание мужчины, не спят всю ночь. Хотя им и суждено принять тот факт, что соплеменники должны выдержать испытания океана и принять приглашение Черных Крыльев, однако женское беспокойство иногда намного сильнее, чем предвкушение богатого улова. Правда, мужчины, которые не участвуют в ночном лове, у народа тао вообще не считаются воинами. Так что женщинам остается лишь молча согласиться и забивать свои головы молитвами о «благополучном возвращении».
Темная тень острова постепенно вырастает в размерах. Глядя на Мина Махабтен (созвездие Рыб) к северу от селения, понимаешь, что этот яркий свет лучшая координата на пути домой. Сделав еще четыреста, а может, и пятьсот гребков, прибываем в родную гавань. К этому времени в груди скапливается горячий воздух, готовый вот-вот вырваться наружу. Не знаю, от предвкушения ли славного выхода на покой или от радости богатого улова, но я чувствую, как легко и приятно циркулирует в теле кровь, так же, как когда был молодым и сильным.
Спустя некоторое время звуки весел становятся все более и более громкими, а вдохи и выдохи «ух!..» спереди и сзади, слева и справа все более частыми. Склонившись ниже к воде, я продолжаю работать веслом, поглядывая влево и вправо: вокруг меня более двадцати лодок, их темные тени размеренно следуют в сторону гавани, к родному селению, и с каждой минутой подходят все ближе друг к другу. Тут мои опасения становятся еще серьезнее.
«Ух!..» выдохи звучат так мощно, ведь после уже совершенных трех тысяч гребков, стремясь показать свою мужскую сноровку при приближении к родной гавани, никто не позволяет себе передышки даже на минуту. Обозревая акваторию, я снова оглядываюсь на детей своего умершего брата. Мышцы мои разрываются, сердце горит, а лодки безжалостно рассекают морскую рябь. Для меня, старика, нагрузка в более три тысячи весел превышает предел физических сил. Но когда ты в лодке один, лениться невозможно. Я слышу шумное дыхание братьев все отчетливее и призываю: «Давайте грести сильнее!»
Икон ахай напа, манга-нако, кван ко!
Почти добрались домой, дети! подбадриваю я отцов внуков.
Но, хоть я и бросил этот клич, у меня самого совсем не осталось сил сколько-нибудь ускориться, к тому же борта лодки и так уже почти вровень с морем, и если на беду она захлебнет воды, накренится и потонет, то все будет напрасно.
Сбоку вижу песчаный пляж, над которым поднимается пламя четырех или пяти костров, особенно яркое в эту темную ночь. Видать, дети селения набрали и подожгли сухие ветки, поджидая своих отцов и дедушек из ночного плавания. Эти костры не только знаменуют прибытие в родную гавань, они успокаивают сердца отважных воинов после трудного похода. В этот момент раздается победный зов, пробудивший заснувших у костров детей, чтобы поведать морскому богу о благополучном возвращении мужчин из плавания, чтобы рассказать старикам и женщинам селения радостную весть о богатом улове. Я чувствую, что готов взорваться. Я не могу удержаться, чтобы не спеть по случаю Мивачи (ритуал богатого улова). Обычно я не пою, но на этот раз, стоило мне только выпустить ее из груди, как потрясающая небо и слух песня ритуала Мивачи буквально разлилась на просторе гавани, ну и ну! Близкие звуки старинного песнопения грянули так мощно, будто их подавляли тысячи лет и вот, наконец, они взяли и вырвались на свободу с высоты чернильного неба, со дна чернильного моря, разбудив всех соплеменников. Звезды радуются, морской бог дико смеется, небесный бог тоже улыбается в раю Как-то так, думаю.
Хей Ияя о. Ияя вой ям (поют хором) Засизасинген о павозибен но макарала, Мала-лилимай мала-татарой
Ияяо, Ияя вой ям (поют все вместе хором)Манга-нако, Мангавари (слова ободрения)Дети, о, все дети! Мои младшие братья!
Волноподобная гармония голосов всех воинов рассеивает страх в их сердцах и помогает преодолевать усталость мышц, ведь песни, которые они поют вместе на море и на суше, намного превосходят то воодушевление, что внушают исполняемые в церкви священные песнопения. Я отчетливо слышу дыхание двух моих племянников и чувствую, с какой силой они гребут. Они не просто работают, как надлежит настоящим мужчинам, я понимаю, что они уже принадлежат друзьям моря, душам, объятым морским богом. Решение уйти на покой после сегодняшней ночи вовсе не то, чего человек желает в своем сердце, и это против воли, что тянет бороться с океаном, но Приходится поддаться значению, содержащемуся в слове «старый». Размышляя над этим, я мобилизую все последние оставшиеся силы в своем теле и громко кричу:
Манга-нако!
Дети, гребите же! Гребите!
Манга-вари!
Давайте, дети, гребите же!
Манга-кехакай! кван ко.
Гребите, друзья! призываю я.
Йи!.. Другие воины отвечают, надрывая глотки. И вот я вижу, что темные тени слева и справа внезапно размножились, будто приближаются летящие на малой высоте морские птицы и легко обгоняют меня с помощью всего каких-нибудь четырех или пяти гребков. Пускай то, что лодка до краев завалена летучей рыбой, и может послужить тому оправданием, но все-таки меня обогнали, и я должен признать неопровержимый факт: передние волны поглощены идущими следом. Хорошо еще, что два племянника по-прежнему держатся позади меня, и в моей груди остается хоть сколько-нибудь достоинства.
Глядя вверх на установленный на вершине горы, к северу от селения Мина-морон (на языке тао это слово означает украшение на носу лодки, «весы»), я во все глаза слежу за лодками впереди и позади, справа и слева, только бы не столкнуться. Со всех сторон меня окружают лодки, звуки деревянных весел, вонзающихся в воду, становятся все звонче, как будто гребцы только что вышли в море. Они понимают, что уже всего каких-нибудь тридцать-сорок гребков отделяют их от родной гавани. Я, несомненно, тоже радуюсь этому, а Сьяман Дзьявехай говорит:
Ярава апой я мосок.
Сколько факелов спускается вниз!
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть, вот это зрелище! Думаю, давненько я не видал такой красоты. Вдалеке и вблизи, справа и слева факелы постепенно сливаются в одну колонну, направляясь к берегу. И в эту черную ночь, посреди черного моря и черных теней, трудно сдержать переполняющее меня волнение. От избытка чувств я открываю рот, чтобы снова громко запеть:
Подростки на пляже, ждущие возвращения отважных воинов, чувствуют жар в груди, они тоже хотят поскорее стать морскими бойцами и повторяют за ними слова:
Мия саседка со пачья лологан но макарала
Мия саседка со пачья лологан но макарала
Ияя о. Ияя вой ям (поют хором)Ияя о. И (поют вместе)
Песня эта разносится по небу, оглашая глубокую темную долину, звучит на пути домой для лодок, возвращающихся с лова летучей рыбы. Тут от волнения в моем сердце льются слезы, я не в силах выразить свою благодарность подросткам на пляже за такую добрую встречу Может, они действительно хотят пораньше стать морскими бойцами, бороться с бурными приливами, дать волю той грубой силе, которая таится в их телах. Первый раз в жизни я чувствую, что глухая ночь наполнена такой теплотой. В этом и заключается бесконечная привлекательность сезона чернокрылой летучей рыбы. Хочется надеяться, что она всегда будет следовать указаниям небесных богов, из года в год посещая свои родные края. Так говорю я себе.
Пока пою, успеваю сделать десяток-другой гребков, и тут воины, очарованные видом пламени бесчисленных факелов на берегу, останавливаются. Через некоторое время лодка за лодкой, аккуратно дожидаясь своей очереди, гребцы причаливают к берегу. Все волнение временно улеглось, и, конечно, этот миг больше не повторится, а спустя какое-то время превратится в устное предание.
Каждый старик, если он еще может ходить, выходит навстречу, держа в руках горсть сухих стеблей тростника. Все вместе общими усилиями складывают шесть-семь костров. Молодые приносят несколько сухих бревен потолще, чтобы развести огонь пожарче. Грудные мышцы воинов, освещенные красными и золотыми отсветами костров, идеальными пропорциями напоминают два Лалитана (гладкие камни, используемые для заточки ножей).
При свете пламени старики отчетливо видят, что на каменистом пляже столько рыбы, что и не сосчитать. Она выгружена рядом с каждой лодкой, все взморье метров на тридцать завалено летучей рыбой, а еще полно людьми, скоблящими чешую. Кучи рыбы настолько высокие, что лодкам, вернувшимся позже, уже негде складывать свои уловы, приходится выгружаться чуть поодаль, образуя новые ряды.
Груды летучей рыбы похожи на маленькие серебристо-белые холмы, они высятся один за другим. Языки пламени и яркое сияние у самого берега моря кажется, что это небольшой остров, который был зажжен радостью людей и горит пламенем надежды на выживание рода людского. Лица людей окрашены светом гордости и уверенности в себе. Царит страшная суета, и разговаривают они на языке тао языке, на котором безо всякого бахвальства можно выразить самую суть, передать движения души.
Я неподвижно стою, будто в оцепенении, мои мышцы и кости расслабились, и золотой свет горит передо мной, освещая многочисленные смуглые тени и бессчетные тушки летучих рыб, а фигуры дальше, спереди и сзади, будто приклеены к черному небу и морю. Тысячелетиями эти люди живут на этом острове совершенно свободно, посылая сигналы о жизни. Я думаю, что благочестие этих людей проистекает из их восхищения летучей рыбой. Именно она придает им боевой дух и мужество, чтобы выжить. Я стою и изумленно вспоминаю предупреждения, дошедшие до нас от предков.
Усталые мышцы помогают моей голове думать. Как счастливо вышло, что морской бог блуждал в смиренных молитвах людей. Счастливое возвращение вот настоящий источник счастья для мужчин тао, вышедших в море на лов рыбы, и этот источник составляют две добродетели: «благочестие» и «любовь к морю».
Двое детей старшего брата чистят рыбу, стоя каждый у своей кучи. Их младший брат, еще не женатый, усердно работает вместе с ними. Он говорит, обращаясь ко мне:
Маран-кон, дзика макамо я дзья сидон.
Дядя, прости, что не смог подсобить.
Каро но нонакем мо, манга-нако, чьята амьян сира вари мо.
Понимаю, сынок, зато со мной были твои двоюродные братья.
Почти все жители селения пришли, чтобы окунуться в радостную атмосферу, принесенную хорошим уловом. Хотя ночь по-прежнему чернильного цвета, молодые ребята, взвалив на спину корзины с рыбой, снуют между взморьем и селением. Хоть и темно, но после того, как глаза привыкают к темноте, чешуйки, разбросанные по выложенной булыжниками дорожке, чуть заметно серебрятся маленькими фонариками.
Ойода дзикамвапит я, манга-нако!
Эх, дети, а я-то и не заметил, как вы уже стали мастерами рыбной ловли!
Сино ямакван па дзимо мо маран я, тома чингай до комоновван а Тао.
Да на нашем острове, дядя, таких стариков, как ты, которые могут на равных соперничать с молодыми, раз-два и обчелся.
Камо капира рана я, манга-нако?
Так сколько вы всего-то поймали, дети?
Намен па дзини мивилан, мо маран.
Еще и не считали, дядя.
Капа макаворан мо маран до яма раралав со татала я. Кванда но кадван.
Твоей ветхой лодке нелегко вместить так много рыбы, дядя, слышу похвалу в свой адрес от стоящих рядом.