Еще два «ата» особого значения не имели, писал в предисловии автор. Ибо события книги имели место относительно непосредственно того самого Алихана Букейханова, прапрадеда автора, и его современников.
***
У нас есть ровно восемьдесят лет, заявил Алихан. С 1937-го по 2017-й включительно. Мы должны все досконально расписать. Как всё было. И стало. Наш взгляд на историю. Как она произошла.
Это сложная задача, отвечал Алихану соавтор Ахмет, У нас есть официальная история. А ты предлагаешь ее фактически его речь замедлилась в неуверенности, он наморщил нос под очками, переписать
Икзактли! ответил энергично Алихан. Мы должны встать, так сказать, по ту сторону баррикад.
Каких баррикад? недоумение спросил Ахмет.
Баррикад, которыми заставлена наша многострадальная, обнищалая история.
Они вышли из зала "Boke" гостиницы "Alash", в которой проходили некоторые из собраний Совета. Перед ними открывался изумительный майский вечер: столичный Оринбург, полноводная река Орал с множеством паромов, небольших яхт и увеселительных катамаранов, белые лебеди, водные ресторанчики. На берегу кейтеринг, еще ресторанчики, парковая зона с благородными деревьями, а чуть поодаль монумент Независимости 370-метровая стела с орлом на вершине, установленная в 1997 году, в честь юбилея этой самой независимости.
Молодые люди продолжили разговор прямо на ступенях отеля.
Очень сложная эпоха, задумчиво сказал Ахмет. Старые времена, много событий, мало документированной информации. Мы не потянем контекст, антураж, реалии того времени. Плюс, опять же, история. Наука же. Клио тебе муза, может быть, а мне немощная сестра, больная неизвестным и неизлечимым заболеванием.
Брат музы. Аполлон Байтурсунский, и Алихан звучно засмеялся, глядя на интеллигентного субтильного друга в тяжелых круглых очках. Ничего, среброокий, призовём твою старшенькую сестрицу Каллиопу, у тебя с ней отношения получше. Уколим общество острым жалом «Комарика»8. И тогда, он указал на стелу с орлом, взовьёмся стаей гордых птиц мы в синеву, как писал твой незабвенный предок. Как там было? «Будь счастлив, мой Ахмет!»9
***
На правом берегу Орала, чуть поодаль от пляжа Алтынкум, среди густой зеленой рощи стоял дом Бокехановых. Двухэтажный особняк в русском стиле, выкрашенный белой краской, он возвышался горделивым лебедем на берегу небольшого пруда, в котором отражался вечнозеленый изумруд здешних сосен.
Бокеханов и Байтурсынов расположились на веранде, чуть нависавшей над этим прудом. Хозяин приказал принести чая с пряниками и меиз-орик, сушеными фруктами. Друзья удобно расположились в плетеных креслах, расстегнули воротники своих мундиров и продолжили разговор.
Надо, чтобы книга раскрывала героизм строителей Алаш, их добродетели и ценности. Без прошлого нет будущего, энергично излагал Ахмет.
Давай ещё Абая приплетём. Кто обезглавил Кенесары, заразил Шокана и опечалил Асана Кайгы?10
Русские?
Толпа! У толпы нет ума. «Сумей направить толпу на путь истинный,» на лице Алихана заиграла довольная от своего остроумия улыбка.
Ахмет нахмурился.
Опять ты про «моего предка», издеваешься, проворчал он себе под нос, а ведь я хочу, чтобы был смысл. Мораль. Назидание.
Бокеханов прыснул. «Абаизмы,» подумал он, но видя серьезное расположение друга и зная его обидчивость, решил все-таки вернуться к более серьезному обсуждению темы. Он сказал:
Предок твоего предка был бай Турсун. Моего хан Боке. Мораль у них была М-м-м он замялся, феодальная? буржуазная? национал-либералистическая? И это ничего, мы пережили этот период, довольно сложный и спорный период нашей истории, начало, становление нашего государства. В Японии тоже был милитаризм стали империей. Мы же стали Европой.
К чему ты клонишь? недоуменно спросил Ахмет, поправляя свои круглые очки, то и дело съезжавшие с его носа.
Я к тому, что алашизм двадцатых, ревущий о-о-о ему так понравилась эта связка слов, что он на миг потерял мысль, о национальном государстве с «правыми» идеалами, и современное наше государство, интегрированное в общеевропейскую парадигму, не совсем одно и то же. И извлекать из истории кости, он взял в руки большой желтый плод сушеного абрикоса, разделил на две половинки и показал большую бурую косточку, выдавая их за плоды, неправильно. Это ясно и неоспоримо так же, как свет луны ночью и сияние солнца днем.
Согласен, отвечал Ахмет, но мы с тобой слишком воспитанны, культурны, образованны, интеллигентны. Мы знаем и чувствуем всю нашу историю во всей её толще, довлеющей над нами. А народ, и молодые поколения особенно, я чувствую и вижу это здесь и там, народ живёт на энергии инерции достижений двадцатых-тридцатых-сороковых плюс питается ненавистью к оккупантам-русским и их возврату к «совку». А своего, чего-то нового наша идеология не порождает. Ты же тоже видишь это, Али!
Ахметик, история всего лишь история, и мы её пока ещё не пишем сами, а описываем, как что было с нашими достопочтенными дедами.
Ты себе противоречишь, поднялся с кресла Ахмет, ты же сам призывал призвать он замялся, Каллиопу.
Нет, я призывал Каллиопу на помощь творческому процессу, не более. Но если ты настаиваешь на том, чтобы «Перед рассветом» светила в будущее, нам надо опираться на более современные ценности.
А они у нас есть. Рассвет еще впереди. А сейчас самый тёмный час.
Хунгират
Хунгираты обладали обширными культурными связями, достаточно развитыми для довольно молодого государства с вполне определенной политической повесткой. Они контактировали с семиреченскими казахами, через таразитов с киргизами, с жанаалашским государством, с туркменами через свою кзылординскую ветвь, монголами (по зову исторической памяти), а также с русскими и узбеками. Культурная диффузия между хунгиратами и узбеками началась задолго до появления собственно хунгиратского государства и продолжалась на протяжении всей их истории. В Узбекистане проживало от 50 до 80 тысяч этнических хунгиратов (точные сведения по данному вопросу отсутствовали ввиду слабой осведомленности хунгиратов о своем общем числе, быстрым и неконтролируемым демографическим ростом начала века, отсутствием у узбеков шежире, в результате чего невозможно было определить, являются те или иные махалля в Ферганской долине узбекскими, хунгиратскими или какими-либо ещё всех причисляли к титульной узбекской нации), в Хунгиратском каганате на момент его появления по меньшей мере 340 тысяч узбеков, не считая трудовых мигрантов и «казахов», переписанных или переписавшихся в них в разное (докаганатское) время и по разным причинам. В дальнейшем данные глубокие взаимодействия между этносами только упрочились несмотря на то, что Узбекистан так и не открыл границ с Каганатом для свободной миграции между странами.
В смысле социального расслоения псевдокастовая иерархия, предложенная хунгиратами с титульным правом её возглавлять, узбекам, жившим в городах и сёлах хунгиратских земель, была весьма удобна. Будучи хорошо организованной, традиционной, патриархальной структурой, монолитности которой завидовали все казахи, обладая при этом чёткой системой ценностей (oz uy = oz mahalla = Ozbekiston), выдающимися организационными, хозяйственными способностями, ремесленно-строительными навыками, а также умением наживать и управлять капиталом, узбеки не стали кшатриями при хунгиратах-брахманах, но своеобразной этнической буржуазией ростовщически-олигархического толка, как примерно еврейская ростовщическая буржуазия во времена Второй Французской республики и Второй же империи. Узбеки при хунгиратах, как отмечает исследователь, были примерно тем же, что и хунгираты в масштабах Казахстана, обширной, сплочённой группой, более динамичной, более адаптированной в розничной экономике, коммерции и собственному дело в противовес остальной, менее «шустрой» части народа [источник не указан].
В Узбекистане же хунгираты, напротив, пребывали в состоянии пролетариата, всё ещё эксплуатируемого, но уже достаточно зрелого для больших свершений и предпосылок для воссоединения с собственным этническим большинством через границу на севере. Увы, хотя формально и символически их репатриационным устремлениям оказывалась всяческая поддержка (каган лично бывал в Узбекистане, вёл переговоры с местными властями, посещал хунгиратские махалля, а также давал феерические концерты с аншлагами на главных аренах крупнейших узбекских городов, тем самым эффектно пополняя собственную казну), на деле с официальным Ташкентом существовал тайный акт о обоюдном сдерживании: казахские узбеки не покидают Каганат, а узбекские хунгираты остаются в своих территориальных анклавах.
Первый каган выступил также с рядом общественных инициатив, которые были наполнены стремлением к укреплению связей между двумя народами (год Узбекистана в Каганате, упоминавшиеся выше собственные турне по Узбекистану) и постоянно эксплуатировал тезис о едином центре цивилизации Средней Азии, где братские народы узбеков и хунгиратов объединены общей судьбой, общими ценностями и общим будущим. Тамерлана он считал/называл «великим общим предком», барласов «протохунгиратами» (что, в сущности, не имело никакой исторической обоснованности), а Ташкент колыбелью этой самой единой цивилизации. В числе его инициатив было создание совместного хунгиратско-узбекского производства доступного кино и ТВ, в котором, по его замыслу, должны были сочетаться хунгиратские капиталы, узбекистанская кинопрозводственная инфраструктура и общий, понятный обоим народам и таргетируемый на оба народа контент, который мог бы окупаться именно при объединении аудитории двух государств в единый рынок развлечений, как традиционно кинопрокатный и телевизионный, так и онлайновый.
С онлайном у хунгиратов было довольно плохо. Интернет, после обретения суверенитета, испытал мгновенную экономическую, а следом и политическую инфляцию в весьма чувствительных масштабах.
Структура потребления интернет-контента хунгиратов до и сразу после образования Каганата существенно не отличалась от общеказахской: преобладали большие глобальные сервисы вроде большой двойки Google-YouTube и Facebook-Instagram; далее шло заметное количество русскоязычного и производимого в России контента, включая большую двойку Яндекс и Mail.ru Group; следом располагался контент локального производства, известный как Казнет, причём без каких либо топовых контент-агрегаторов/продюсеров, полностью многополярный в своей бесполярности. Российские операторы транзитного интернета выполняли двоякую функцию: доставки Рунета и транспорта глобального трафика. Часть глобального трафика кэшировалось, но для обновления кэшей все равно требовалось международное соединение в глобальную сеть. Казнет жил сам по себе в пределах Казахстана, никуда не экспортируясь, но при этом ориентируясь полностью на внутреннее потребление. Соотношение всех трех слоев контента в общем трафике к абоненту составляло примерно 50, 25 и 25%. Пока г-н Айдарбеков не "наступил на горло всем чужим песням" и не ограничил (временно) суммарный объем потребляемого внешнего трафика на 50%, изменив тем самым соотношение до 37,5, 12,5 и 50% соответственно. Кэш качал и раздавал трафик исправно, учитывая уровень присутствия самого кагана, а также всей культурно-политической верхушки в YouTube и Instagram; пропускной способности каналов на Россию (транзитом через Алаш) хватало на его наполнение. Локальный контент, производимый преимущественно у семиреченских казахов (в Каганате не было собственных больших платформ), был доступен по оптике вдоль дороги на старую Алматы. Рунет грузился слабовато, но это было меньшей из проблем ввиду достаточно низкого проникновения русского языка (территория Каганата была на момент образования самой нерусскоговорящей среди регионов Казахстана, впоследствии эта тенденция ещё более укреплялась). Узбекский и казахский контент превалировали.
Но через какое-то время последствия бебибума начала 2000-х дали о себе знать. Подросло поколение, для которого YouTube был что пелёнки для мозгов, и которое требовало больше и больше контента, короткого и чрезвычайно разнообразного контента, практически не кэшируемого. И, как показала практика, не воспроизводимого локально. Младохунгираты ориентировались исключительно по цветам и формам иконок приложений на своих экранах, в самом раннем возрасте переставая кликать только красный квадратик со значком , и расходовали экранное время (а также трафик) на россыпь видеоферм всех доступных форматов (классика, 3D, иммерсивка, многопоточная интерактивка/групповые коммуникации и т.д.), которые разрабатывались, становились популярными и хостились в Корее, Китае, Индии, США, Узбекистане где угодно, но не в Хунгиратском каганате и даже не в Семиречье.
YouTube с его кэшами никак не мог угнаться за модой на функционал и новые и новые форматы. Постаревшему Айбарбекову нечего было предложить взамен. 0,8 млн молодых людей, никогда не посещавших ни одного онлайн-концерта К.А., более того, не смотревших ни одного его клипа до конца (суммарно более 120 млн просмотров на YouTube) и не слушавших ни одной его песни (суммарно менее 600 тысяч прослушиваний в музыкальном стриминговом сервисе Humn (вероятно, от англ. hymn + hunn), популярном среди хунгиратской молодежи), ежеминутно генерировала 1,5 млн хитов на загрузку коротких видео, то есть, почти 2 видео на пользователя в минуту, и ни одно из них не было сгенерировано или закэшировано на серверах в Шымкенте, культурной столице Средней Азии11.
Сауенджусан
В темноте алопламенное, зловещее пятно продолговатой формы медленно разделяется на два рубиновых огонька. Это глаза, маленькие, круглые, близко посаженные, дикие, мерцающие холодным блеском в темноте. Взгляд тупой и полный злобы, но незаинтересованный. Взгляд как бы исподлобья: голова то поднимается, то опускается ритмичными движениями. В промежутках видны желтые, похожие на семена в томате или паприке, клыки. Маленькие уши заострены. Напоминает собаку или волка, гиену, пожирающую падаль. Но это не гиена и не волк. Это свинья, большая, хищная, наводящая ужас свинья. Свинья, снятая на видео с дрона-разведчика «Eagle». Ее мощные челюсти кромсают мягкую, влажную плоть, а клыки методично разрывают ее. Кажется, они сейчас прорвут белый войлок, на который проецируется видеоизображение, снятое с дрона.
Видео заканчивается, проектор гаснет и в большом просторном шатре Райымбека становится темно. Темно и тихо на протяжении красноречиво долгой минуты, пока наконец вышедший первым из оцепенения хозяин не просит подать свет. Его гости один за одним тяжело вздыхают; иные шепчут: "Астапыралла Кудай сактасын"; напряжение медленно выветривается из шатра.
Наконец слово берёт Райымбек:
На нашу землю совершено нападение. говорит он громогласно. Нас, мусульманский народ, полновластных хозяев земель Семиречья, пытаются запугать, прогнать или уничтожить. Грязные чудовищные животные неверных, иноземных захватчиков одним своим появлением пятнают нашу священную землю. Этому должен быть положен конец. Мы должны объявить святой джихад, джихад меча, китайским захватчикам
Тут его прерывают:
Райымбек ага, а вы муфти? Или хотя бы молда?