Это старая история. Те офицеры, которых до сих пор мы видели, выглядят симпатичными. При этом эта пани Вера ведь жена генерала. Если она дарит вам симпатию, то и нам, наверное, не позволит причинять вред
Токажевский взглянул на него с замешательством.
Теперь говоришь, как ребёнок, совершенно не знающий жизни, произнёс он. Действительно, Вера обведёт мужа вокруг пальца, так как это хитрая бестия. Но может ли она знать, что происходит в полку, и имеет ли возможность заметить отдельного рекрута? Даже генерал этого не узрит, так как на сегодня капрал является более важным, чем он. На это ты не можешь рассчитывать.
Черский потёр пальцами лоб, как будто хотел лучше уложить переваливающиеся в голове мысли.
Да, на это надеяться нельзя подтвердил он подавленно. И будет ли в этом Благовещенске иначе? Наверное, нет. До этой поры никто из наших там не погиб, потому что их ещё не было. А кто поручится, что там не произойдёт то, что делалось некогда в Омске?..
Токажевский добродушно толкнул его в бок.
Не вешай носа, Янек! заговорил он, силясь казаться весёлым. Пережили мы столько, переживём больше. Самое главное: не терять духа. Хочешь остаться в Омске? Можно. Как это, однако, устроить?
Может, попросить пани Веру о заступничестве?
Токажевский долго гладил свою патриархальную бороду.
Нет, на этой дороге мы ничего не добьёмся, ответил он в смущении. Она обратится к мужу, возьмёт его даже в ежовые рукавицы, и он возьмётся энергично. Но что из этого? Нужно знать здешние отношения У тебя приказ, выданный от имени царя, а это и для генерала вещь святая. Он будет должен послать прошение в служебном порядке. А знаешь, что это означает? Что скорее окажешься в Благовещенске, чем получишь ответ. Потому ты завтра отсюда отправишься, скорее всего. Об этом позаботятся жандармы.
В глазах Черского мелькнул протест, но он быстро уступил место покорности и чувству собственного бессилия. Токажевский наблюдал за ним бдительно.
Ты должен выработать в себе больше спокойствия, заметил он доброжелательно. Без него здесь не снискаешь чью-либо симпатию. «У тебя есть при себе, спросил он внезапно, немного денег?»
Черский подтвердил кивком головы. Токажевский снова погладил бороду.
Да, это единственный совет, если хочешь здесь непременно остаться произнёс он, борясь с какими-то мыслями. Где генерал не поможет, там рубль всегда пособит. Нужно дать на лапу кому-нибудь из чиновников, он и царский приказ соответствующим образом отменит. Опасаюсь, только задёшево не уладишь этого дела Много ли у тебя наличных денег?
Двести рублей.
Гм, такая сумма действительно может замутить взгляд наивернейшего из подданных Хорошо, попробуем. Пойдёшь сам, потому что мою бороду заставили бы заплатить вдвое дороже, если бы я появился рядом с тобой. Помни: однако, нужно торговаться! Предложи сто рублей. А кому их вручить? Гм, это хлопоты Без Попова не обойдёшься
Он задумался на мгновение и остановился.
Всё, идём! добавил он, набирая энергии. Попов купил мне пропуск в город, а ты ведь, как рекрут, можешь передвигаться свободно. Следовательно, воспользуемся оказией. Дело неотложное.
Они доложили старосте о своём уходе и вскоре оказались на улице. Черский осмотрелся лихорадочно, как если бы кого-то или чего-то искал. Однако сразу сморщил лоб, на лице отразилось глубокое разочарование. Вчера видел он здесь толпы, пунцовая роза смутила его мысли, не замечал он вокруг себя ничего. Сегодня та самая улица казалась именно такой, какой была в действительности: серой, пустынной, изредка застроенной, полной пыли, немощёной улицей чиновничье-войскового пропитанного сонливостью и скукой сибирского городка. Прохожих было немного, и те, которые появлялись, не выглядели интересно; если не носили мундира, зачастую пошатываясь.
Зато цветы в окнах выглядели богаче и красивей. Ничего удивительного, солнце сегодня светило сильней, а его золотистый блеск проникал сквозь оконные стёкла и добавлял лепесткам свежести. Черский, первоначально немного ошеломлённый малопривлекательным видом, повеселел, и теперь не спускал с них восторженных глаз. Он видел их всюду: и в зажиточных домах, и в бедных мазанках, в подвальных комнатушках и на мансардах напротив крепости и в Ильинском предместье, до которого они вскоре добрались. Вели они его, как маяк, как цветистый шлях, от которого невозможно было оторвать глаз. Он пробивался через них: мысленно собирался внутрь, искал тепла и уюта. Шёл и шёл, и радовался, что эта дорога ещё не закончилась. Поэтому, когда Токажевский неожиданно остановился, он почувствовал это как болезненный укол.
Мы на месте, с трудом понял он эти слова. Обрадуется старик нашему прибытию!
Попов действительно обрадовался. Тотчас покинул контору, где они его отыскали, повёл в частную квартиру, угостил, а когда узнал, с чем прибыли, не только посоветовал, но написал тотчас рекомендательное письмо к одному из местных сановников.
Наверное, уладит! заявил он решительно. Стоит он дорого, это правда, но можно на него полностью положиться. А сейчас ему как раз нужны деньги. Черский ушёл. Токажевский грустно взглянул на двери.
Я постоянно не уверен, не было бы ему, лучше в Благовещенске, вздохнул он. Эх, пропадает наша молодёжь!.. Если бы не эта Сибирь, поступил он, может, сейчас в университет, стал бы когда хорошим учёным. А здесь что? Обычный солдат. Может до конца жизни не добиться даже нашивки
Напрасно беспокоишься. Если парень способный, то отличится. Мало ли польских генералов в нашей армии?
Они начали беседовать на эту тему, всё чаще упоминались разные фамилии. После этого Попов живо заинтересовался восстанием. Токажевский почувствовал себя в своей стихии и не заметил, как миновал час. Затих внезапно.
Что-то долго не возвращается, пробормотал он. Лишь бы не вышло из этого, какой глупости!.. С такими сановниками никогда ничего не известно.
Попов пренебрежительно махнул рукой.
С этим не будет хлопот, отрезал он. Если не возвращается, это значит, что дело будет улажено благополучно. А что немного задерживается Чему удивляешься? Для подписания такой бумаги потребуется не одна голова.
Он рассмеялся, подвинул закуски, наполнил рюмки. Снова пробежал час, прошёл также следующий. Токажевский перестал глядеть на часы. Вспоминал оживлённо свои омские истории и так воодушевился этой темой, что почти удивился, когда наконец открылись двери. Появился Черский. Он пыхал энергией, в его движениях чувствовалась уверенность в себе, глаза блестели счастьем.
Улажено! воскликнул он с порога, вытаскивая из кармана какой-то документ. Остаюсь в Омске!
Токажевский лихорадочным движением вырвал у него из руки документ.
Фью, фью восхитился он его содержанием. Ни в чём тут нет недостатка. Хорошая работа. Сколько заплатил за него?
Двести рублей. Он столько хотел, отдал сразу!
Токажевский внезапно помрачнел.
Сдаётся, что столько было у тебя в кармане сказал он протяжно. Сколько у тебя осталось, в самом деле?
Пятьдесят копеек!
Черский сиял. Токажевский становился всё более мрачным.
Легкомысленный юноша, его голос звучал сурово и серьёзно. Говорил тебе перед уходом: нужно торговаться. Хотя бы десять рублей нужно было оставить на мелкие расходы. В Сибири никогда не отдают всё до последней копейки.
Эх, какое это имеет значение! Со дня на день получу деньги из дому. Есть мать, есть сестра, есть шурин, большое поместье.
И, однако, ты легкомысленный, подтвердил Токажевский с нажимом. Из дому пришлют или не пришлют. Różnie się plecie na tym Bożym świecie1 Когда должен появиться в казармах?
Ещё сегодня!
Вот видишь! Пойдёшь туда вскоре и с чем? С пустыми руками? Без бутылки для унтер-офицеров? Как тебя там примут?
Черский растерялся. Об этом он действительно не подумал. Сразу исчезло всё его веселье. Вздрогнули у него нервно щёки. Попов заметил это, тотчас же усмехнулся добродушно и подошёл к стоящему рядом буфету.
Эх, это мелочи, что пренебрёг он этим вопросом. Пособили тебе с документами, следовательно, и с этим не будет хлопот. Прошу взять это.
Он вынул две бутылки коньяка и поставил на стол. Черский посмотрел на него нерешительно.
Прошу забрать их с собой, ободрил старик дружелюбно. Шимон Себастианович прав: с унтер-офицерами нужно быть в хороших отношениях.
На лице Черского появился легкий румянец. До этой поры его жизнь складывалась так, что он только оказывал людям материальные услуги.
Хорошо, возьму! ответил он порывисто. Очевидно, рассчитаюсь, когда только получу деньги из дому. Вскоре должны прийти.
Хорошо, хорошо Дал я от сердца и не жду уплаты. Если, однако, получу её, пригодится, потому что смогу помочь другому. А что, если найдётся другой рекрут, который будет иметь только пятьдесят копеек в кармане?
Токажевский рассмеялся и начал прощаться. Когда они снова оказались в тюремной камере, не застали там всех: рекруты ушли. Черский, узнав об этом, также начал собирать свои манатки. Вытащил из-под нар сундук. Вынул из него мундир, который получил в Тобольске, и разгладил его с явной неохотой.
Наверное, нужно поблагодарить! произнёс он, бросая на Токажевского неуверенный взгляд.
Нужно
Он переоделся, старую одежду сложил в сундук. Однако не закрыл его и в течение долгого времени всматривался в задумчивости в его содержимое. Что-то ему ещё не давало покоя, как будто опасался, что о чём-то забыл, что чего-то постоянно не хватает. Наклонился и выпрямился, глаза забегали беспокойно. Наклонился снова, но на этот раз сильно, до земли. Сунул потаённым движением руку под нары, что-то там нащупал и вытянул. В бутылке с водой оказалась роза. Была она сегодня даже более красивой, чем вчера, благодарно расправила лепестки, в этом душном помещении её запах казался намного более сильным. Он взял её аккуратно пальцами, положил в сундук и захлопнул крышку.
Вокруг раздался смех. В это мгновение он оказался предметом всеобщего внимания, люди заметили всё. Из замешательства, которого он не успел скрыть, они сделали выводы.
Вот и нашёл возлюбленную! сказал кто-то. Едва оказался в Омске, уже закидывают цветами.
А как ловко скрывал! вмешался кто-то другой. Никто ничего не заметил, а он спал с розой в течение целой ночи. Счастливец. Такой не пропадёт в Омске.
Всех охватила весёлость. Приблизился Токажевский. Он один не смеялся. На сосредоточенном, сильно теперь осунувшемся лице рисовалась глубокая серьёзность.
Кто тебе это дал? спросил он медленно.
Черский пожал плечами, притворяясь беспечным.
Получил на улице, ответил он. Дала мне какая-то девушка вместо гостинца.
Девушка? Наверное, красивая девушка, не правда ли? Значит, это ради неё решил остаться здесь. Для неё лишился всех денег?
В помещении стихло, сильнее, всё убедительнее произносимые вопросы произвели на всех большое впечатление. Черский зарделся и свесил голову, как школяр, пойманный с поличным.
Янек, Токажевский предостерегающе, поднял вверх палец, запомни хорошо, что я скажу теперь! Мы уходим на каторгу, ты остаёшься здесь. Ты должен быть первым, должен стать исключительным солдатом, который переймёт отсюда всё хорошее. А знаешь, для чего? Для будущей борьбы нам понадобятся не только горячие сердца, но и отличные командиры, умеющие руководить в огне! Как для нас каторга, так для тебя единственной доступной школой будет этот омский батальон. Следовательно, ты должен этим воспользоваться!
В помещении воцарилась тишина. Это были необыкновенные слова.
Из этого следует единственный вывод: у тебя нет ни минуты на отдых! Токажевский говорил со всё возрастающим волнением. Нельзя мечтать и нельзя ни с кем связываться. Потому что твоя родина не здесь. Кто женится, растворится в русском море и будет утрачен для нас навсегда. Следовательно, это первый наказ польскому изгнаннику: ходи среди людей и делай в Сибири как можно больше хорошего, чтобы нас ценили люди, помни, однако, что ты на этой земле только прохожий.
Он умолк и полной грудью набрал воздух. Немного погодя он в задумчивости всматривался в побледневшее лицо царского рекрута. Но его взгляд внезапно смягчился.
Я набросил тяжёлое бремя на твои не приученные ещё для трудов плечи, произнёс он мягко. Старайся устоять А эту розу лучше всего выбросить сразу, пусть она напрасно не занимает твои мысли. Сожги, именно в этой тюремной печи!
Он тяжело положил руку на его плечи. Черский послушно открыл сундук и вынул цветок. На волю вырвался ошеломляющий чувства аромат, как живое закружилось перед глазами красивое, приветливое, улыбающееся личико. Черский тяжело выпрямился и огляделся вокруг. В него вглядывались с напряжением, в каком-то торжественном сосредоточении, как будто от того, что он сейчас сделает, зависела их жизнь. Он стиснул крепко губы, его плечи дрогнули лихорадочно. Однако немного погодя он шагнул спокойно вперёд.
В печь кто-то недавно подбросил, хорошо высохшие дрова горели ярко. Он бросил на них розу и смотрел. Лепестки молниеносно съёжились, как возглас боли, раздалось резкое шипение испаряющейся быстро влаги. Цветок потемнел, уменьшил свои размеры и превратился в небольшой черноватый шарик. Он вздрагивал несколько раз, вырисовывались всё более длинные трещины, и неожиданно изменил цвет: раскалился до красноты, потерял формы и, как золотистый огонь, прыгнул вверх.
Черский отодвинулся. На его застывшем в этот момент лице показалась почти старческая серьёзность.
3
Совет Токажевского оказался правильным: коньяк произвёл на унтер-офицеров самое благоприятное впечатление, другие рекруты, ориентирующиеся уже немного в городских отношениях, также пришли не с пустыми руками, таким образом, жизнь в казармах начала складываться сносно. Хотя и в упражнениях не было недостатка, а неустанные марши, бега, смотры, порой изрядно давали о себе знать, но к этому были все подготовлены. Известно: войско требует усилий. Зато пропитание было превосходным, и обращение начальников также ни в чём нельзя было упрекнуть. Умели они заметить более слабых, взять на себя заботу о них, побудить к настойчивости. Черский удивлялся всё более. Ожидал разлада, авантюр, трагедий, о которых слышал неоднократно. А в это время не было никаких хлопот, и если бы не труд, день превратился бы, собственно, в идиллию. Первоначально полагал он, что это результат подарков. Однако по мере того, как пригляделся, приходил всё более к заключению, что скрывается за этим хорошо продуманный воспитательный метод. Кто-то там наблюдал сверху, кто-то отлично понимал душу рекрута. И благодаря этому методу добивался превосходных результатов: люди быстро набирали ловкости, выравнивали силы и всё легче поддавались войсковой команде.
В середине октября, как обычно в этих окрестностях, выпали обильные снега и прижал мороз. Служба становилась всё более обременительной, изменилась степь. Киргизские юрты отодвинулись на юг. На гладкой теперь, как стол, покрытой белизной равнине возникла пустыня.
И сразу, как по мановению волшебной палочки, изменилась также жизнь в казармах. До этой поры поляков было немного, так как попадали сюда подобно Черскому, только путём особого покровительства. Теперь же они начали наплывать большой волной, как вздыбившаяся река, перед которой внезапно открыли плотины. Для них сформировали отдельный, пятый батальон. Перевели в него также и тех, которые прибыли раньше. Переменилось всё: роты, взводы, помещения, низшие и высшие командиры. И когда каким-то утром Черский снова встал в шеренгу, увидел перед собой совершенно другие лица. Те, которых видел прежде, выглядели по-другому, на каждом, пусть и глубоко, таилась хоть частица добродушия, в этих же нельзя было отыскать ничего более, чем грубость и хамство.