Мужик наш, он, конечно, того, дикий, особливо когда пьяный, но ведь все равно не зверь, не без внутренней души. Так что остановились они, бить-ломать перестали, стянули кафтан, да барыню им накрыли, от соблазна, да и так, на всякий случай, от сквозняков, то есть. Правда, забрали шторы с гостиной, извинились, как смогли, ну и потупив глаза, вернулись в деревню в великой тоске. И такая это была тоска, такая тоска. Горькая поперек горла встала, а за дальними холмами, нарисовался он самый, Конец света, весь как есть.
Такая тоска для нашего мужика самая опасная, потому что в ней бездна бесовская, заглянув в которую иной в монастырь идет со страху, иной в разбойники, а те, которые послабже или с недугами внутренними, так и вовсе, мрут без причины. А мужики тем временем молча разошлись по домам, молча же достали чистые рубахи и белые подштанники. Бани затопили, и это несмотря, что до субботы еще целых три дня оставалось. И пока бабы, замолчав от страха, потому как, и им не доводилось видеть столь адской картины, даже и не знали куда лучше спрятаться, поэтому просто перебегали из одного угла в другой, да за занавесками прятались. Мужики же и веревки приготовили, и мыльцем запаслись. Иные же дров нанесли побольше, да возле порога тщательной поленницей сложили. А другие, засев во дворе, насвистывая незнакомые посвисты, принялись косы отбивать, да точилом их править. И такая тишина встала над деревней, такая тишина. Ни птичка, ни скотинка не рискнула в такой критический момент подать голос, потому как было бы то знаком, опосля которого ничего уже остановить невозможно
В ту пору, на другом краю деревни жил дедок один, местные звали его Сучок. Привезла его в деревню Ольга Матвеевна в свои молодые годы, было это еще перед свадьбой, в ее первую столичную поездку. Сейчас уже и не вспомнить, чем тогда еще молодой и горячей барыне Ольге приглянулся молодой Сучок. Хотя, конечно, соображения всякие имелись, только, как теперь их проверить, если главных участников в живых уже и нет, а некоторые вещи человеческая память вообще плохо сохраняет. Так, например, уже и не узнать, какое имя получил Сучок от своих родителей, а нынешнее дали ему местные бабы, шепотом, конечно, а вот же, прижилось. Так вот, к тому моменту Сучок был самый настоящий дед, ходил с костылем, коим имел привычку размахивать, будучи в великом раздражении. Вел свое немудрящее хозяйство, числился в одиноких, хотя злые языки, а других в деревне и не найдется, чесали про то, что сучок старика еще очень даже пристраивается к известным бабским местам. А мужики только плечами пожимали, мол, от нас не убудет, а одинокому старику, почему бы напоследок не потешиться.
Так вот, Сучок этот, а дело было в церкви, куда бабы сбежались голосить по поводу странного поведения своих мужиков, открыл глаза, прислушался к бабским воплям и сказал, что знает, как можно все дело исправить.
Где-то через час, перед его домом собралось все деревенское обчество.
Слушайте, сирые, раз нам и барыня не помощница одна у нас дорога. Идти к самому царю-батюшке и просить его заступничества, или, хотя бы мудрого совета.
Мужики сначала хотели его на смех поднять. Да оно и понятно, как это возможно вообще, из их деревни, из глухомани медвежьей, идти к самому царю, да еще его и просить. Хотели даже сначала делом обидеть старика, но Сучок костылей своей размахался и заорал:
Дурни вы, а кто же как не царь нам поможет?! Мы его верные подданные. Подати платили, молодцов в солдаты посылали, бунтов и разбоя не чинили. Так ведь?
Так-то, оно конечно так, что мы, нехристи какие?!
Вот-вот, за царское здравие, и за здравие министров молимся.
Молимся, конечно.
А как же
Вот, а я о чем говорю, продолжил дед, если мы добрые люди, почему же царю-батюшке о нас, горемычных, не позаботиться? Пошевелите своей мозгой. Надо только бумагу правильно написать, да человека верного послать, чтобы и с умом был, и честный
И такой тут гвалт поднялся, даже и не понятно с чего, орали все, что мужики, что бабы, ну и конечно мальцы, ну, последние, правда, просто с перепугу. Пришлось выжидать, пока шум угомонится
Тута, продолжил Сучок, важен подход. Первое, надо составить бумагу, а это дело серьезное, на ногах не решишь, поэтому, бабы геть, домой, хозяйством заниматься! И мелких прихватите, чтобы почем зря по улице не шастали, потому как, дело намечается очень серьезное и не короткое.
Самый большой дом в деревне, не считая конечно, барских хором, был у попа, батюшки Калистрата. К нему-то народ, всем числом и направился. Батюшка Калистрат был мужик с понятием, сам в свое время крестьянствовал, выслушал их на пороге, бороду почесал, да и пригласил в дом, в самую большую комнату.
Проходите, присаживайтесь, где место найдете.
Спасибо, батюшка Калистрат, ты бы и сам, присоединился бы к нам, глядишь, подскажешь правильное слово, предложили мужики.
Спасибо, на добром слове, и на доверии, конечно, поклонился поп, но я от дел мирских напрочь отошел. Однако, пока вы тут делом занимаетесь, я за вас непременно помолюсь, а там, глядишь, Господь подскажет, что делать.
Спасибо тебе, батюшка
Я попадье скомандовал, чтобы она самовар поставила, хмельного не предлагаю, потому как понимаю, что разговор пойдет серьезный
На том и порешили. Отец Калистрат молиться пошел, попадья его, мать Ефросинья, то есть, вскорости и самовар подала. А мужики, к тому времени и без хмельного гудели пуще разбуженного пчелиного роя. Перво-наперво, беды свои вспомнили, насчитали общим число сотни полторы и приуныли. Тут, правда, сразу надо сказать, считать они, так себе мастера были, ну еще первый десяток без ошибок, ну второй, если по трезвой голове, а уж что подалее, так вообще тьма кромешная. Чуть было не подрались, но опять Сучок встрял.
Не дело так, мужики, не дело. Уже вечереет, а мы только попусту воздух мелем. Не так надо.
А как, спрашивается.
А вот правильно было бы, сразу человека сюда посадить, чтобы он сразу же, за нами и записывал
Грамотеев, понятное дело, в деревне выбор небольшой, пришлось снова к батюшке обращаться, тот спорить не стал, только предупредил, что в светском алфавите не силен, больше церковный разумеет, но для памяти достаточно будет и этого. Матушка Ефросинья к тому моменту уже третий самовар кипятила, так оно, с чайком да матерком, дело с мертвой точки и сдвинулось
Мужики, между тем, уже следующим кругом по своим бедам пошли, словно запомнить стараются, или, к примеру, от повторений этих, бед их крестьянских меньше становиться. В общем, дело за полночь. Кое-кто уже дремать настроился, а иные, уже и выспаться успели, и поновой в разговор встряли. А дело-то, как было в самом начале, так все там же и стоит. Тут ведь нашего мужика знать надо, он, когда серьезный разговор затевает, то на одном месте мыслью удержаться не может, он ведь обо всем поговорит, и про урожай, и про скотину, которая то болеет, то мрет, то плодиться перестает. Опять же про молодых, потому как, поколение молодое, раз от раза, все бестолковее становиться, все непочтительнее. За баб, надо пару слов замолвить, которые, тоже, зверь беспородный, чудной, но в хозяйстве, все-таки нужный. Ну и так далее, и тому подобное. Это собраниеисключением не стало, начали за здравие, по упокою прошлись, а конца по-прежнему, не видно. Не известно, чем бы все закончилось, однако, вмешался отец Калистрат
Отложил бумагу, поднялся, оглядел общество, а мужики расхристанные сидят, мокрые все, в глазах туман, и дух невозможный, тяжелый
Ну что, мужички, поинтересовался батюшка, оглядывая собравшихся, решили мы вопрос, а то мне пора молиться пришла?
Какой вопрос, переспрашивают ошалевшие мужики, и удивленно так, чисто дети, смотрят на отца Калистрата.
Ой, лапота, ой, бестолковые, вздохнул батюшка Калистрат, вы зачем ко мне просились? Зачем меня писать заставляли, почему от хмельного отказались, а, сирые?
Дык мы это
Ну, того
А
А чего это мы, правда
Одним словом, ничего они в первый раз так и не решили. Да и во второй раз тоже просидели с обеда до глубокой ночи без всяких перерывов, да только запутались в словах своих, не говоря уж про мысли, так ни к чему полезному и не пришли. Потребовался третий раз, тут уж сам Бог велел разобраться. Пришли они опять к отцу Калистрату, расселись мирно, спокойно и заговорили, наконец-то, о деле, уложились всего-то в полдня. Оставалось только красиво переписать бумагу, а для этого
Глава 3.
А вот этот в любой истории есть, его даже и звать по-другому могут, но он есть всегда. Конечно! Какая может быть история, если нет Ивана, и хорошо бы, чтобы непременно Ивана Дурака
Этот Иван проживал в избушке на самом краю барского сада. Хотя, как проживал больше лежал под яблоней, а иногда под грушей или вишней-черешней, зависело от того, что на тот момент поспело. Пробовал лежать в малине, так комары-мошки заели, в крыжовнике слишком много иголок оказалось, так что лакомился он ими мимоходом. Правда, поначалу на Ивана возлагали кое-какие надежды, может даже намеревались к должности какой пристроить, обучали счету, грамоте и письму, а что касается барыни, матери Клепатры, так она хотела обучить Ивана еще кое-какой науке, но оказалось что годков Ивану маловато, пришлось отложить. Хотя, в свои шестнадцать смотрелся он статным, да еще и красивым парнем, на которого было грех не позариться. Что именно остановило Ольгу Матвеевну, неизвестно, но почему-то смущал ее Иванушка. Вот и погнала она его прочь со двора, подальше от соблазна, а кроме того, сильно он напоминал ей одного офицера, с которым она то ли по молодости, то ли по замужнему одиночеству была в связи
Так что должности Иван не получил, зато осталась при нем грамота. А так как был он сверх меры ленив, крестьянского труда знать не хотел, так и стал он кормиться с этой самой грамоты. Письмо в столицу отписать, расписку какую, или, там, жалобу пожалостливее, а то и посвидетельствовать при какой серьезной сделке все шли к нему. Ну и за грамотность, и за умение чертить на бумаге всякие каракули, стали звать его любовно Иван Дурак. Так вот и получилось, по шальному делу получил Иван и фамилию, и место, да и сытный приварок заодно. Но была при всем этом одна странность, вся барская семья к Ивану относилась с повышенной нежностью. За безделье не корили, от солдатской повинности берегли, а в иную минуту, могли ни за что и рублем наградить.
Вот был с Иваном, к примеру, такой конфуз. Пошел как-то Иван в лесок, потребовалась ему для хозяйства палка тяжелая, да длинная, что-то вроде оглобли. Стоит он, значит, на полянке, выбирает подходящую. Вдруг, слышит лай, топот, свист. Оглянулся в испуге, примериваясь в какую сторону стрекача задать, и видит, как через поле перед лесом несется барская охота. Наученный смолоду, решил Иван, убраться подалее, да не успел. Вылетел ему прямо под ноги огромный рыжий комок. Иван и задуматься не успел, наподдал рыжему, не со зла, от растерянности, да и выбил у зверя дух. А тут уж и барыня подоспела с провожатыми.
А, Иван, узнала она своего холопа.
Точно так, барыня, Иван голову опустил, руки свесил, взгляд потупил, исполнил, одним словом, все нужные формальности.
Что делаешь здесь?
Да вот, барыня, дрын искал.
А не видели ли ты, Иван здесь лисы, рыжей такой.
Видел, барыня.
И куда она побежала?
Так это, никуда она не побежала, стукнулась об меня, и упала замертво, пробормотал Иван, раздумывая, сильно ли будет сердиться барыня, за то, что прибил он по глупости барскую забаву
Тут следует добавить, был у тех сомнений весьма серьезный резон. Было дело, когда он учился грамоте, да разным другим премудростям, наткнулась на него, таким же вот образом, барская французская болонка, барыня тогда сильно гневалась. У Ивана даже спина зачесалась, припомнил он, как барыня собственной рукой отмерила ему десяток ударов кнутом.
И где же она?
Да вон лежит, не поднимая глаз, указал Иван рукой.
Сама стукнулась, неожиданно рассмеялась барыня.
Поглупела, видно со страха, ну и того, стукнулась, в общем
Врет шельма, но как складно, барыня была в настроении положительном, поэтому дала команду дворовым подобрать лису, а Ивану дать рубль на водку.
Едва барыня с дворней скрылась из виду, Иван перекрестился торопливо и выдохнул.
Пронесло, значит, в этот раз, пробормотал он задумчиво, разглядывая новехонький, блестящий рубль, мало, что при своем, так еще и с наваром
Хмыкнул Иван, повеселел, начисто забыл про дрын и дела хозяйственные, и прямиком направился трактир. Хотел, как и приказала барыня, пропить награду. И вошел, и зубом цыкнул, подзывая хозяина, да не тут-то было. Трактирщик посмотрел внимательно на Ивана, зыркнул цыганским, пронзительным глазом и нежно так спросил:
Ты, любезный, чего приперся-то?
Да вот, уважаемый, пожаловала барыня рубль и велела напиться, в подтверждении этого, Иван достал деньгу и показал ее трактирщику.
И за что же это барыня так к тебе благосклонна?
Так я для нее лису поймал, вот она меня и отблагодарила.
А что же ты, трактирщик взглянул поверх Ивана, а потом подступил к нему вплотную и зашипел страшным шепотом, потрох вонючий, хочешь благодетельницу свою, барыню нашу, подвести под царский суд?
Да господь с тобой, не хочу, да и зачем, да я и не думал, забормотал в страхе Иван.
А что же ты делаешь-то?
А что я делаю, понизил голос Иван.
Ты что, дурак?
Ну да, фамилия у меня такая, а ты откуда знаешь?
Грамотой что ли владеешь?
Ну да.
А что же ты, зараза, Указ царский не читал.
Какой Указ?
А такой, что если нет тебе двадцати одного года от роду, то никто тебе в трактире, ни в каком другом торговом месте, водки не нальет.
Вон оно как бывает
Ты погоди собачиться, Иван смахнул пыль со скамейки и пригласил присесть трактирщика, ты, уважаемый, сядь рядом и скажи мне бестолковому, что это за Указ такой. Я о нем ничего не слышал.
Ладно, согласился трактирщик, предварительно осмотревшись и убедившись, что в помещении пусто, присел рядом и заговорил, неделю назад, подписал царь Указ, что лицам моложе двадцати одного года, водку не продавать, и в трактире не наливать. А кроме того, отправил по городам российским, наблюдателей тайных, для проверки, как его Указ исполняется.
Вот тебе и раз, огорчился Иван, пропала деньга.
Дурак ты, Иван и правильная твоя фамилия. На эту деньгу, кроме водки можно много чего купить
А что мне надо-то, у меня все есть
Есть у тебя все, расхохотался трактирщик, да ты хоть на рубаху свою посмотри, дырка на дырке! А про штаны даже и говорить не буду, грязные, драные, да вонючие
Иван оглядел наряд, и огорченно покачал головой, трактирщик был прав, дыр на рубахе было больше чем целой ткани. Да и лапти, если говорить правду, только числились лаптями, а на деле, были так выбросить за пригорок, да забыть.
Добрый человек, спасибо тебе, поклонился Иван Дурак трактирщику.
Да не за что, иди с Господом, отмахнулся торгаш, но присоветовал, а ты потом, обновки напяль, да сходи на барский двор, скажи спасибо барыне, а потом тихонько предупреди ее об Указе. Ответь добром на добро. Соображаешь, дурья твоя башка?
Поклонился Иван Дурак еще раз трактирщику за науку, пожелал удачи в коммерции и пошел, следуя умному совету, в скобяную лавку. Вышел навстречу купец, толстый, бородатый, а глаз темный, хитрый настоящий торговец.
Что хочешь, голодранец?
А ты не торопись меня крестить-то, ты ж не знаешь, с чем я пришел, огрызнулся Иван.
И с чем же?
Да вот надоело голодранцем ходить, кличут обидно, всякие бородатые.