Вернувшись к мотоциклу, я бросил плащ в коляску, ударил ногой по стартеру и сорвался с места.
Он гнался за мной, крича и размахивая руками. Я наблюдал за ним в зеркало заднего вида, пока он не споткнулся и не упал, взбив лицом облако серебристого пепла.
Лишь тогда я вернулся.
Я медленно описывал около него круги, пока он поднимался с земли.
Я воровал! заорал он. Я убил человека! Я не ходил в костел! Я нападал на других! Я вымогал дань! И это шантажировал! Я сидел в тюрьме! Я ругался! Я изменял жене! В Великий пост! Я работал в воскресенье! Я дал пинка монашке!
Хватит, прервал я его, останавливая Марлен и выключая двигатель. Я что, похож на ксендза? Я не исповедую. И не осуждаю. Только перевожу на другую сторону.
А меня переведешь?
Ты должен заплатить мне обол.
Это еще что?
Древние греки верили, что мир живых и мир мертвых разделяет река времени, Стикс. Можно переплыть на другую сторону, но для этого нужно заплатить перевозчику обол. Такая греческая монета. Поэтому в рот умершему клали деньги. У тебя случайно ничего нет во рту?
В Греции уже евро ошеломленно пробормотал он.
Можно и евро, услужливо согласился я. Евро, доллары, злотые, золото, информация, иены, облигации, программное обеспечение что угодно. Но ты должен заплатить перевозчику.
Он ощупал карманы, усердно поддакивая, и наконец нашел Ка своего бумажника.
Нет, сынок, сказал я. Ты мертв, а я возвращаюсь в тот мир. Мне нужны настоящие деньги. На той стороне.
У меня был бумажник.
Его забрали твои дружки, объяснил я, присаживаясь на седло Марлен.
Сардель и Клапан? Вот сволочи! Обобрали меня мертвого?!
А зачем добру пропадать? спросил я.
Ну не знаю. Он словно увял.
У тебя не было никакой заначки на черный день?
Была, дома.
Вламываться не стану, сообщил я. Соображай.
Акции! Акции подойдут?
Подойдут. Сколько?
Полторы тысячи акций Олебанка. Стоили по пятьдесят злотых! Пойдешь к одному типу, его звать Корбач, Ясек Корбач, он работает в инвестиционном фонде «Гриф», назовешь ему пароль «фуфло» и скажешь, что тебя прислал Бекон. И он заплатит тебе за них наличными.
Иди-ка сюда. Хочу увидеть твои глаза может, заливаешь? Не забывай, ты умер. Я могу тебя отправить не только наверх.
Я достал обрез из кобуры. У клиента округлились глаза.
Нет! Богом клянусь! Пароль «фуфло»! Нет!
Он не врал. В его ауре мерцал лишь страх. С него и так хватило в конце концов, сегодня его уже однажды застрелили.
И я его перевел.
Иди к свету сказал я.
Всегда так говорю.
Когда я возвращался домой, на лесной тропе кто-то стоял. Черный силуэт в треугольной шляпе, закутанный в короткий плащ и в сапогах выше колен, опирался на воткнутую в землю рапиру. Альдерон.
Конкурент.
До определенной степени он не отличался от меня. Мы встретились недавно, года четыре назад. Я разозлился, поскольку считал, что этот мир принадлежит мне одному. Сперва мы игнорировали друг друга, а потом я считал его последней сволочью.
А еще чуть позже я нашел его в мире живых. На самом деле его звали Блажей.
Ему было всего четырнадцать лет.
И пять из них он лежал в коме, живя, по сути, лишь в Междумирье. Здесь он был не бледным скелетом, подключенным к проводам, а воином по имени Альдерон. С тех пор мне его жаль, но я никогда не подавал виду. Он не знает того, что знаю я.
Альдерон редко кого-то переводит. Он хочет очистить страну Полусна от демонов. Но если он и переводит кого-нибудь, то даром.
Портя мне весь бизнес.
Он показал открытую правую руку, в которой не было оружия. Я слез с мотоцикла и показал ему свою.
Я знал, что тебя тут найду, заявил Альдерон. Переводил кого-то?
Я кивнул.
Дорого?
Не лезь в чужой карман, буркнул я. Может, ты и миллионер, а мне нужно на что-то жить. К тому же таковы принципы.
Ты сам их придумал, ответил он. Оболом называлась мелкая монета.
Я уже переводил за пять злотых. Чего тебе надо, Альдерон?
Что-то происходит. Заметил?
Кивнув, я достал из кармана гильзу и бросил ему. Он подставил руку в толстой перчатке.
Видел когда-нибудь подобное?
Он подцепил большим пальцем свинцовую пробку и понюхал, затем поморщился и снова заткнул гильзу, кашляя и махая около лица другой рукой.
Гадость, сказал он. Видел. Сегодня уже три. Новые. Но, по-моему, это мыслеформа.
Такая большая? Ерунда! Это демон.
Ну да. Ведет себя как демон, выглядит так же. Но рожден из человека. Они не нападают, только прочесывают город, будто что-то ищут.
Ты был тут в прошлую пятницу?
Он молча кивнул.
Умерла девушка. Ее убили, причем весьма пакостно. Ты переводил ее или, может, видел, как она перешла сама? В центре, около площади Свободы.
Он покачал головой.
Я ничего не видел. Во всяком случае, не переход. Зато я видел толпу демонов и мыслеформ. Они вели себя как стая, именно в центре. Раньше я такого не встречал. Там были и эти твои богомолы. И множество птицеголовых. Если эта девушка была там, могла на них напороться.
Обрати на нее внимание. Брюнетка, худая, молодая. Если она тебе встретится, дай знать.
Какая-то важная персона?
Девушка моего родственника. И, возможно, причина этого бардака.
Он нахмурился, но промолчал.
Пока, Альдерон. Я ударил по стартеру. Бедный парнишка. Его в любой день могут отключить, и тогда я сам его переведу. Даром.
К черту принципы.
Покрывавший улицы пепел высоко поднимался за колесами клубящейся пеленой. Пепел и пыль. И ничего больше.
Выспавшись, я с самого утра поехал в инвестиционный фонд «Гриф». Пан Корбач принял меня не слишком доброжелательно, пока не услышал пароль «фуфло». Он предложил сделать перевод на банковский счет, но я объяснил, что в силу ситуации, в которой находится Бекон, это вряд ли возможно, к тому же я спешу. Корбач налил мне кофе, а через полчаса выдал деньги. У него тряслись руки.
«Фуфло» оказалось стоимостью почти в шестьдесят тысяч, в сотенных банкнотах, упакованных в перетянутые бандеролями пачки. В обычный конверт они не поместились, высыпавшись на стол. В конце концов он запихал их в большой конверт для документов и завернул в пакет величиной с кирпич.
Затем он торопливо проводил меня до двери, попросив обязательно передать привет Бекону.
Я заверил его, что сделаю это при ближайшей возможности.
Вернувшись домой, я спустился в подвал.
Там у меня есть помещение, замаскированное фальшивой стеной и защищенное огнеупорной дверью. Внутри подвальные стеллажи из «Икеи» для самостоятельной сборки, а на них картонные коробки, в которых я держу оболы. Они рассортированы по номиналам; бижутерия покоится в выстеленных бархатом футлярах, еще есть банки с царскими пятирублевками, шнуры с нанизанными на них кольцами, а также коробки из-под обуви, где оказывается томпак, фальшивые деньги и прочие бесполезные предметы. Попадаются и такие. Также у меня есть бельевая корзина, в которую я бросаю испорченные банкноты окровавленные, чем-то залитые или обгоревшие.
Я не скряга.
Я просто понятия не имею об отмывании денег. Не могу же я пойти в банк и внести все это на счет. Поэтому оно лежит на полках.
Возвращаясь наверх, я услышал протяжный стон, почти крик. Мой племянник проснулся и, вероятно, несколько секунд лежал в блаженном неведении, какое обычно бывает утром, а потом на него сокрушительным ударом обрушился прежний кошмар.
Я принес ему стакан воды и несколько таблеток. Новый день новая пилюля.
Потом он сидел в кресле в гостиной, скованный химией, и раскачивался, будто аутист, глядя в пространство, как тогда, на вокзале. Перед ним одиноко и печально стоял завтрак.
Я расхаживал по террасе, глядя на цветущие сливы, и напряженно думал, не в силах усидеть за столиком с кофе и газетой.
Когда я понял, что средства подействовали, пошел поговорить с племянником.
Расскажи мне про свою бывшую жену, потребовал я.
Он не понял, что я имею в виду.
У вас толком не складывалось? С самого начала?
Павел рассказывал неохотно казалось, он уже и сам не знает. Когда-то он думал, что всё в порядке, а потом оказалось, что мгновения, которые он считал почти идеальными, для нее либо ничего не стоили, либо вызывали лишь жалость. Мне это ничего не дало. Новое лицо его бывшей жены, пылающее яростью и ненавистью, заслонило и забило для него все прошлое. Ничего хорошего он не помнил.
Еще до полудня она ему позвонила. Он ходил по гостиной с мобильником у уха и отвечал «да», «нет» и «не знаю», а в ответ из динамика доносилось ритмичное тарахтение шарманки. Судя по ритму голоса, речь шла о перечне решительных и достаточно агрессивных требований. Не знаю, что именно она говорила впрочем, меня это не особо волновало, я лишь изредка отрывал взгляд от газеты.
Маклер Корбач был прав. Акции Олебанка серьезно упали, и сегодняшние продажи приносили лишь потери. Увы, ни я, ни Бекон не могли ждать.
Павел пытался странно спокойным голосом объяснить своей бывшей, что сейчас не лучшее мгновение его жизни. Он стал свидетелем и в каком-то смысле жертвой убийства, провел несколько дней в больнице и ему временно негде жить.
В ответ он получил очередную порцию решительных жужжаний, словно в корпусе телефона была заперта разозленная оса. Тогда он тоже начал на нее орать и в конце концов швырнул куда-то телефон.
На первой странице городской хроники сообщали, что некий ксендз попал под трамвай.
Все началось час спустя. Павел лег, а я сидел в гостиной и просматривал «Мифологию народов Сибири» к четверговой лекции.
Сперва я заметил, что стало темно. Только что светило яркое солнце, и вдруг его свет потускнел, став грязно-желтым, как перед грозой.
Появились птицы тысячи мелких пташек, сбившихся в гигантскую, словно туча, стаю, которая кружила над моим домом, извиваясь кругами и зигзагами, будто единый организм. И оглушительный щебечущий хор. Я ошеломленно смотрел, как они садятся на сливы, сосны и тополя по всему району. Миллионами. Подобно саранче.
Затем по коже побежали мурашки. Поднялись дыбом волоски на предплечьях, будто я провел ладонью перед экраном телевизора.
А потом неожиданно наступил арктический холод.
Внезапно охваченные паникой птицы взлетели, хлопая тысячами крыльев. Ветви вмиг опустели.
Я почувствовал, как нечто идет через гостиную. Ничего не видел, но ощущение было явным. Кто-то шел через мою гостиную.
К моему дому не приближаются даже скексы, даже ноябрьской ночью. Он укреплен словно цитадель.
Тем не менее что-то двигалось по самой середине комнаты, в ясный солнечный день, как ни в чем не бывало. По моему ковру.
Со стены с грохотом упала африканская маска и поползла по полу.
Мимо моей головы внезапно пролетел жадеитовый зеленый Будда, ударившись о дверной косяк. Одна за другой заскрипели ступени, будто нечто тяжелое поднималось наверх.
Я помчался туда, перепрыгивая через две ступеньки. Дверь комнаты, в которой спал Павел, приоткрылась, и оттуда веяло холодом.
Ничто из того, что я до сих пор видел в Междумирье, не осмелилось бы врываться в этот дом.
Внезапно оно ушло. Снова стало тепло, в окна ударили лучи солнца, точно пробившись сквозь тучи.
Оно ушло само, но я чувствовал оно было столь могущественно, что могло бы прямо сейчас растерзать нас обоих в клочья. Если оно заставило потускнеть солнце?!
Мой племянник плакал во сне.
Ничего не оставалось, как ждать сумерек.
Сидя в гостиной и глядя в окно, я решил, что возьму его с собой. Он получит слабую дозу, и с ним ничего не случится. Рядом со мной он в любом случае находился в большей безопасности, чем если бы остался здесь, в доме, который не обеспечивал защиту. Я чувствовал, что присутствие Павла способно мне помочь.
Ему не хотелось пить ту рюмку. Он отказывался, вертел носом. Мне пришлось прибегнуть к словам: «Что, даже с дядей выпить не хочешь?» Тогда он вспомнил, что находится в гостях у сумасшедшего. Сделав глоток, отважно поборол дрожь отвращения, а затем грохнулся головой о стол. Подобного я не встречал даже у азиатов, которые физиологически слабо устойчивы к алкоголю.
В Междумирье мой племянник ошеломленно уставился на лежащее на столе собственное тело, а потом на свои руки.
Ты меня убил, прошептал он. Почему?
Только временно, объяснил я. Ты вышел из своего тела, я тоже. Нам нужно пойти кое-что проверить. Ты хочешь освободиться или нет?
Поскольку я знаю, что сплю, все равно скоро проснусь, с некоторым сомнением проговорил он.
Не так скоро, заверил я его. А теперь слушай внимательно.
Я рассказал ему о крае Полусна и заверил, что, пока он со мной, с ним ничего не случится. Объяснил, что мы ищем Магду, чтобы они оба могли наконец обрести покой.
Павел отважно воспринял мои слова. Убежденность в том, что он спит, очень ему помогала.
Мотоцикл? с некоторым отвращением спросил он. Мотоцикл не слишком подходил для загробного мира.
У всего есть какая-то душа. И у зверей, и у предметов. Это нечто вроде призрака мотоцикла, я называю подобное Ка. Все эти вещи моя одежда, оружие, шлем существуют в реальном мире. Они населены духами, если такое определение больше тебя устраивает. Я забираю с собой их Ка, которые позволяют мне действовать по ту сторону. Они защищают меня, как этот шлем, который когда-то спас жизнь одному солдату и стал его талисманом. Благодаря ему человек вернулся невредимым из Вьетнама. Думаю, я мог бы заниматься тем же самым и без них, но так проще. Это примерно как обладать пистолетом: осознание, что он есть, позволяет чувствовать себя увереннее. Психологический момент. Садись, поедешь в коляске.
Мы выехали в туманный мрачный город призраков и чудовищ. Такая у меня работа.
Это те самые гули? Которые похожи на кошек?
Нет. Это и есть кошки.
Обычные кошки?
Кошки не обычные. Ты не задумывался, почему они столько спят? Бóльшую часть жизни они проводят в Междумирье. Это наш мир кажется им сном.
А почему небо красное?
Заткнись и смотри на Буссоль. Скажешь, когда те кольца начнут двигаться.
Пепел клубился на пустых улицах, над нами висело кроваво-красное небо, доносился лишь размеренный треск двигателя Марлен. Жаль, что я не могу дать рекламный совет заводу-производителю: «На мотоцикле БМВ ты въедешь даже в ад!» Они наверняка были бы в восторге.
Что мы ищем?
Не знаю. В первую очередь, какие-нибудь следы.
Я потянул за рычаг тормоза. Запищали шины. Павел покачнулся в коляске и схватился за крепление для ручного пулемета.
На перекрестке стояли скексы. Один присел на столбе уличного фонаря. Их было четверо.
Плохо.
Я полез в кобуру и, медленно достав обрез, положил его поперек на бензобак. На них это действует слабо, но все лучше, чем ничего.
Павел молчал, бледный как мел, судорожно вцепившись в ручку коляски.
Что это?
Я называю их скексами. Демоны внезапной смерти.
Я видел такого
Знаю.
Скексы начали издавать негромкий, похожий на шепот, шелест. Большие клювы цвета полированной кости задвигались из стороны в сторону. А потом твари отступили, одна за другой слившись с темнотой, и исчезли.
Мы двинулись дальше. Мотоцикл медленно перекатился через перекресток.
На площади у фонтана сидел Альдерон, опираясь на вытащенную из ножен рапиру. Его шляпа лежала рядом, на краю бассейна. Вид у него был крайне усталый. Одну руку он обмотал платком, который успел промокнуть. Капающая на тротуар кровь светилась фосфоресцирующим блеском. Увидев нас, он слабо улыбнулся и поднял раскрытую ладонь без оружия.
Я слез с мотоцикла.
Я ее видел, сказал Альдерон.
Ты видел Магду?!
Нет. Я видел матерь демонов.
Что?!
Каждую ночь она рожает новых демонов. Это женщина из нашего мира, ставшая вратами в этот. Она впустила в себя нечто могущественное. Мы не справимся, Харон.