Да, сэр.
Тогда перейдем к нашим фотографам. Франк Госсадж и Мэри Бьюканен.
Стол был слишком широк для того, чтобы обменяться над ним рукопожатием, поэтому она просто улыбнулась и кивнула обоим. Франк показался ей приятным, но почти непримечательным, а вот Мэри была яркой женщиной лет под сорок с резкими чертами лица, темными, почти по-мужски коротко подстриженными волосами, в идеально сшитом брючном костюме.
Добро пожаловать в «Пикчер Уикли», сказала она, ее шотландский акцент слышался в каждом раскатистом «р». С нетерпением жду совместной работы.
Спасибо, ответила Руби, слишком испуганная пронзительным взглядом и уверенной осанкой мисс Бьюканен, чтобы сказать что-то еще.
А теперь я хочу представить вас мистеру Данливи, нашему библиотекарю.
Руби обменялась улыбками с человеком лет семидесяти, таким хрупким, что, казалось, любой резкий порыв ветра мог сбить его с ног.
Мистер Данливи работает в нашем журнале с момента его образования в 1935 году, и могу сказать, что он знает о журнале больше, чем кто-либо другой, включая и меня.
В этот момент в комнату вошел еще один человек и устроился на стуле рядом с Качем. Довольно красивый, со светло-каштановыми волосами, падавшими на глаза, он выглядел лет на тридцать с небольшим ровесник их редактора. Он протянул ей руку, выдохнул уголком рта дымок сигареты и приглушенно пробормотал «привет».
Рад, что ты присоединился к нам, сухо сказал Кач.
Извини. Телефонный звонок задержал. Это Руби из Америки?
Да, это мисс Саттон. Руби, это заместитель редактора Найджел Вернон, предположительно опоздавший из-за чего-то неотложного.
Извини, не мог не договорить. Через минуту расскажу тебе.
Я не могу ждать. Итак, Руби, наше расписание. Мы начинаем новый номер каждую среду, пока печатается предыдущий. Каждый берет в субботу свободных полдня, не работаем мы и по воскресеньям мы в этот день свободны от поисков тем. Окончательная корректура выходит во вторник вечером, а на следующий день мы начинаем все сначала. Вам такой режим знаком?
Да. Мы в «Америкен» сдаем журнал в печать по четвергам, но в остальном все то же самое.
Тогда вы быстро привыкнете. Хорошо. С этим покончили. Приступаем. Найджел?
Я только что разговаривал с человеком, который был на острове Гернзи на прошлой неделе, за несколько дней до того, как немцы захватили острова в Канале. Он хочет показать нам кое-какие фотографии. Насколько я понимаю, он заснял ущерб, нанесенный в результате бомбовых ударов за несколько дней до начала оккупации. Нужно, чтобы их просмотрело Министерство информации, они могут оказаться подделкой
Давай посмотрим, что они собой представляют, сказал Кач. Если они настоящие, я напишу статью о необходимости принятия решения по демилитаризации островов, о судьбе оставшихся там островитян и так далее
Верно, сказал Найджел, делая какие-то записи и выпуская изо рта облачка дыма.
«Удивительно, что он бумагу перед собой видит», подумала Руби.
«Звезда Арандоры», продолжил Кач. Есть какие соображения?
Руби сделала глубокий вдох и заговорила, прежде чем успела подумать, что лучше бы этого не делать:
А что, если написать о натурализованных итальянцах у вас это так называется? Я говорю о людях, которые родились за границей, но прожили здесь достаточно долго, чтобы считать себя британцами. При таком их количестве наверняка есть истории о разлученных семьях. Высылают людей, которых ничто не связывает с Италией, кроме далеких туманных воспоминаний.
К лагерям нас не подпустят, сказал Питер, но можно сходить в Кларкенуэлл. В соборе Святого Петра, наверно, проводят какие-то службы, и они устраивают какие-то шествия.
Процессию в честь Пресвятой Девы, вставил Кач.
Да, оно самое. Я почти не сомневаюсь, что это состоится в ближайшие выходные.
Хорошо. Бери на себя, Питер.
Руби ощутила укол разочарования, но Питер, судя по всему, знал район, и тема оказалась в надежных руках.
Откуда вы узнали про «Звезду Арандоры»? резко спросил Найджел. Об этом не писали в утренних газетах.
Капитан Беннетт пригласил меня в итальянское кафе вчера вечером. Он говорил с хозяевами о затопленном корабле.
Конечно. Он любит это маленькое кафе, где заправляют макаронники.
Найджел, резко прошипел Кач.
Прошу прощения, сказал Найджел, хотя никакого раскаяния в его голосе не слышалось. Я только хотел сказать, меня ничуть не удивляет, что он вас туда пригласил. Это любимое заведение нашего старого друга. В любом случае у нас уже есть достаточно материала страниц на восемь. Что еще у нас есть?
А как насчет Брайтона? спросила Мэри. Они закрыли пляжи на время войны.
Разве они не заблокировали все пляжи вдоль западного побережья? спросил Найджел. Почему именно о Брайтоне?
Вспомните фотографии. Пирсы заблокированы, вдоль берега колючая проволока, брайтонский Королевский павильон обложен мешками с песком
Кач кивал.
Мне нравится. Давай-ка пошлем тебя и Руби. Только не сегодня обещают дождь. И лучше сделать запрос в местное самоуправление заранее. Иначе какой-нибудь чиновный сукин сын назовет вас пятой колонной. Попросите Ивлин пусть поможет, посоветовал он, обращаясь к Руби. А пока просмотрите наши недавние номера мистер Данливи поделится с вами и проникнитесь атмосферой. Посмотрите свежим глазом нет ли каких дыр, которые нужно заполнить.
Что-нибудь еще? спросил Найджел, стоявший у стола.
Как насчет распространения рационирования на маргарин и чай? спросила Нелл. Можно было бы поговорить с людьми на улице. Поспрашивать, что их волнует больше. Можно получить немало забавных ответов.
Договорились. Бери это, Нелл, сказал Кач. Питер, есть на этой неделе приличные письма?
О, да. Много ярости по поводу фотографий с тонущей «Ланкастрией». Высшая степень бесчувствия, выполняем работу Геббельса за него и прочее, и прочее.
Я думаю, для начала этого достаточно, сказал Найджел. Я позвоню парню с фотографиями Гернзи.
А я позвоню дяде Гарри не даст ли он отбой.
Ее коллеги вернулись к своим столам, а Руби подошла к Питеру, чтобы он разъяснил ей последнее замечание Кача.
Питер? Позвольте спросить кто такой дядя Гарри? Такое странное заявление со стороны Кача. Он и вправду спрашивает разрешения у своего дяди на определенные темы? И вообще кто этот его дядя?
Дядюшка Гарри это наш почтенный издатель. Гарольд Стернс Беннетт.
Ох ты. Он не родственник капитана Беннетта?
Его дядя. Потому и «дядя Гарри». Я его никогда не видел, он живет где-то в Кенте, кажется. Теперь он пенсионер, у него куча денег, и по какой-то причине он хочет тратить их на нас.
Понятно. Ну что ж, пожалуй, я сяду за работу. Как пройти в кабинет мистера Данливи?
Прямо за этой дверью.
Получив все номера «Пикчер Уикли» с сентября 1939 года, Руби принялась читать и делать для себя заметки, и занималась она этим весь остаток утра. В половине первого, когда ее желудок уже начинал ворчать, зазвонил телефон. Его звук так напугал ее, что она чуть не опрокинула чашку с чаем комнатной температуры, которую Питер принес ей несколько часов назад.
Звонил Кач из своего кабинета в конце коридора.
Время ленча, сообщил он. Мы идем в заведение по соседству.
Она схватила шляпку и плащ и последовала за ним по лестнице на улицу и тут же вверх по ступеням справа от их двери.
На Флит-стрит немало мест, где можно поесть, заметил он, но это мое любимое. «Старый колокол». Здесь выпивали каменщики, которые строили церкви по проектам Рена[3]. А теперь сюда наведываются такие старые борзописцы, как я.
«Старый колокол» имел точно такой вид, какой, по ее представлениям, должен был иметь лондонский паб: повсюду темное дерево, полированная медная отделка у стойки, балки на низком потолке, о которые неосмотрительный человек вполне мог разбить лоб, и неулыбчивый бармен, посмотревший на нее весьма подозрительно.
Привет, Пит. Привел вот моего нового корреспондента перекусить. Руби Саттон. Приехала из Америки, будет работать у меня.
Ну, тогда ладно, сказал Пит, хмурясь уже не так сильно. Что будете?
Сандвичи с сыром и чатни и
Чатни кончилось.
Тогда просто с сыром и для меня пинту горького. Вы что будете, Руби? Если не любите пиво, возьмите сидра. Или, может, у них шерри есть.
Спасибо, я только сандвич, а чай в офисе выпью.
Ну что ж, сказал Кач, сев за столик и проглотив половину сандвича. Я о вас почти ничего не знаю. Только то, что Майк Митчелл считает вас хорошим журналистом.
Да и знать-то обо мне особо нечего. Выросла в Нью-Джерси. Там же и училась. После учебы переехала в Нью-Йорк. Мне повезло получила работу в «Америкен».
У нее за время долгого плавания из Нью-Йорка было время, чтобы обдумать и отрепетировать этот ответ, поэтому теперь слова давались ей с благодатной легкостью. Она не сказала ему ни слова неправды все до последнего слова было истиной. Просто она опустила кое-что.
Майк Митчелл прислал несколько вырезок с вашими работами. Неплохо. Вполне зрелые для ваших лет. Не хочу показаться нахальным, но вам, предположительно, нет еще и двадцати пяти.
Двадцать четыре.
И сколько вы проработали в «Америкен»?
Около полугода.
Не очень много. Вероятно, Майк Митчелл очень верит в вас. Вы не знали он собирался дать вам колонку?
Он говорил об этом. Но только если ему понравится то, что я ему буду присылать. Он сказал, что его уже тошнит от обычных историй.
И меня тоже. Поэтому я и не пишу обычных историй.
Я буду стараться.
Он кивнул. На его губах заиграла едва заметная улыбка.
А чем вы занимались, прежде чем стали работать в «Америкен»?
Работала секретарем в страховой компании. Я начала работать там после учебы в секретарском колледже. Это не университет, добавила она, чувствуя, что должна быть полностью откровенной хотя бы в этом вопросе. Она сказала это, и ей сразу же пришло в голову, что Майк Митчелл или кто-то другой из «Америкен» вполне мог сказать Качу, что у нее степень бакалавра, и Кач может решить, что недостаточное образование делает ее непригодной для работы в его журнале.
К ее облегчению, улыбка не сошла с его лица.
Где же вы тогда учились писать?
Я не училась. Я хочу сказать, я читала все, что мне попадалось, и иногда писала истории о случаях, которые мне нравились. Просто для себя. Ну, чтобы понять получается ли у меня.
И этого хватило, чтобы вам дали место в «Америкен», сказал он, впившись в нее взглядом своих светло-голубых глаз.
Она помедлила, не зная: то ли он задает вопрос, то ли констатирует факт. А ей очень, очень хотелось начать работу в «Пикчер Уикли» с чистой страницы, чтобы между ней и Качем не было ничего, кроме правды. И она ждала, смотрела, как он откусывает сандвич, запивает его пивом.
Вы сказали, что выросли в Нью-Джерси? спросил он несколько секунд спустя.
Да. В Нюарке.
И всегда хотели стать журналистом? Не смотрите на меня удивленными глазами. Неужели вам никто раньше не задавал этот вопрос?
Нет. Такими словами нет.
Итак? Когда вы решили стать журналистом?
Не в детстве. Я помню, что некоторое время хотела стать кинозвездой. Потом я прочла книгу об Анне Павловой, и мне захотелось стать балериной. Глупые мечты, как я понимаю теперь. Я любила писать сочинения. Одна из немногих вещей, которые мне нравились в школе.
И какие же истории вы писали? спросил он, доев сандвич и почти допив пиво.
Всегда про девочек, искавших приключений обычно они тайком пробирались на подвернувшийся океанский лайнер. Не самое оригинальное сочинение. Я бы наверняка ужаснулась, если бы сейчас прочла что-то из своей тогдашней писанины. Она откусила кусочек сандвича он был сухой и безвкусный, но ее желудок успокоился.
Когда я училась в вечерней школе, продолжила Руби, я познакомилась с женщиной, которая работала в одном журнале на Манхэттене. Она учила нас печатать на машинке и стенографировать, и общение с ней заставило меня задуматься. Может быть, я могу попробовать себя в чем-то более интересном, чем работать секретарем или делопроизводителем. Может быть, я могу что-то такое, что мне нравится по-настоящему, например, работать журналистом.
Вам и в самом деле нравится?
О да. Я не думаю, что есть работа лучше. И ничуть не преувеличиваю.
И что вам в ней нравится? продолжал он.
Она откусила еще сандвича ей требовалось время, чтобы обдумать ответ.
Мне нравится процесс поиска темы, а потом обдумывания как ее лучше подать. Это похоже на пазл. По крайней мере, мне так кажется. И мне предстоит найти недостающие части. Я надеюсь может быть, это покажется глупым
Он покачал головой и наклонился к Руби, уперевшись локтями в стол между ними.
Дело в том, Руби, что у меня уже есть два штатных корреспондента, которые именно этим и занимаются. Чем вы отличаетесь от них? Что вы можете привнести в эти истории? Кроме вашего интереса, прилежания и тому подобного.
Я не уверена, осторожно сказала Руби, но, думаю, на пользу дела пойдет то, что я человек со стороны. Я не имею прямого отношения к войне так что, может быть, я привнесу новую перспективу?
Он кивнул, хотя, судя по совиному выражению его лица, его не убедил ее трусоватый ответ.
Я прошу прощения, проговорила она. Вопрос справедливый, и вы заслуживаете лучшего ответа. Во всей этой суматохе последних недель со сборами и путешествием я, кроме практических вещей, ни о чем другом не думала. Где я буду жить и как найду себя вот было главное.
Я вас понял. Что ж, подумайте об этом, будет время. Мы все привносим что-то свое в истории, которые рассказываем. Может быть, ваш взгляд со стороны, как вы сказали, и станет изюминкой в том, что вы пишете а может, он приведет к чему-то совсем иному. Но подумать об этом стоит.
5
Только к утру пятницы погода улучшилась достаточно, чтобы Руби и Мэри отправились в Брайтон. Серые небеса в этот день стали сапфирово-голубыми, на них остались лишь тонкие, как паутинка, перышки облаков, и Руби с одобрения Кача собрала необходимые вещи и на метро доехала до вокзала Виктория. Мистер Данливи дал ей историю Брайтона, почитать в дороге, а поскольку скорых поездов в это время дня не было, почти два часа в пути дали ей возможность познакомиться с городом и его историей.
Она купила билет, до отправления оставалось еще десять минут, а Мэри все не было, и Руби начала беспокоиться. Фотограф утром в офисе не появилась, но Ивлин сказала, что она сама или Кач позвонят ей домой. Руби прошла в самую середину билетного зала огромного помещения размером с бейсбольную площадку, оглядела толпу в поисках коллеги и почти сразу ее увидела.
Мэри была женщиной невысокой и особой красотой не отличалась, если сравнивать с голливудской актрисой или светской дамой. Но в ее манере держаться присутствовало что-то, заставлявшее людей оглядываться на нее, что-то привлекающее внимание в уверенной посадке плеч, или, может быть, в спокойной, почти неколебимо бескомпромиссной манере, с какой она разглядывала идущих мимо людей. Словно каждый проходящий был потенциальным объектом ее съемки, а она, художник, стояла в стороне.
Руби знала, что в Нью-Йорке фотографы всегда носят с собой сумку, набитую всякой всячиной, но у Мэри была только камера в футляре, небрежно висевшем на плече. Может быть, она обзавелась какой-то новейшей камерой, которая не требовала ни дополнительных объективов, ни чего-нибудь другого.
Привет, Мэри, окликнула ее Руби, напоминая себе, что нервничать нечего. Вы билет купили?
Да, купила. Готовы?
Готова, ответила Руби.
Она подготовилась к давке в вагоне, к тому, что, может быть, придется стоять, пока они не проедут несколько первых пригородных станций, потому что Найджел наотрез отказался компенсировать их расходы на билеты стоимостью выше третьего класса. К ее удивлению, вагон, в который они сели, был практически пуст. Она уступила Мэри место по ходу поезда, а сама села напротив.