Все верно, насмешливо перебил меня Рультабийль, однако крови нет ни около скважины, ни около засова.
Ну и что из того? возразил я, гордясь своим здравым смыслом. Он отпер дверь и отодвинул засов левой рукой, что вполне естественно: в правую руку он был ранен.
Да ничего он не открывал! вмешался папаша Жак. Мы же не сумасшедшие. Когда дверь подалась, нас тут было четверо.
Какая странная рука! тем не менее продолжал я. Вы только посмотрите, до чего странная!
Рука самая обычная, отозвался Рультабийль, а отпечаток смазан, потому что человек провел ею по стене. Он вытер раненую руку о стену. А ростом он был примерно метр восемьдесят.
Откуда вы знаете?
По высоте отпечатка руки над полом.
Вслед за этим мой друг занялся круглым отверстием, которое пуля проделала в стене.
Пуля летела горизонтально, объявил он. Ствол револьвера не был наклонен ни вверх, ни вниз.
Сказав это, Рультабийль обратил наше внимание на то, что след от пули расположен на несколько сантиметров ниже кровавого отпечатка. Затем, повернувшись к двери, он принялся буквально обнюхивать замочную скважину и засов. Осмотр убедил его, что дверь действительно выломали снаружи, так как замок был заперт, засов задвинут, а скобы их почти сорваны и едва держались на одном шурупе каждая.
Юный сотрудник «Эпок» взглянул на них снова, потом принялся за дверь и, осмотрев ее с обеих сторон, убедился, что отодвинуть или задвинуть засов снаружи было невозможно, а также что ключ вставлен изнутри. Далее он удостоверился, что, когда ключ вставлен изнутри, отпереть дверь другим ключом снаружи нельзя. И наконец, убедившись в том, что дверь не снабжена никаким автоматическим запором, то есть представляет собою самую что ни на есть обычную дверь с весьма надежными замком и засовом, которые оставались закрытыми, он бросил: «Тем лучше!» после чего уселся на пол и поспешно принялся разуваться.
Оставшись в носках, Рультабийль вошел в комнату. Прежде всего он весьма тщательно осмотрел опрокинутую мебель. Мы молча наблюдали за ним. Папаша Жак насмешливо заметил:
Я смотрю, вы, сударь, прямо из кожи вон лезете.
Вы сказали чистую правду, папаша Жак, поднял голову Рультабийль. В тот вечер ваша хозяйка не была причесана на пробор, а вот я, старый дурак, вбил себе это в голову.
Затем со змеиной гибкостью он скользнул под кровать. Папаша Жак продолжал:
И только подумать, сударь, что убийца прятался под кроватью! Он ведь был уже там, когда в десять часов я зашел, чтобы закрыть ставни и зажечь ночник, ведь ни господин Стейнджерсон, ни мадемуазель Матильда, ни я больше из лаборатории не выходили.
А скажите, господин Жак, послышался из-под кровати голос Рультабийля, в котором часу хозяин и мадемуазель последний раз пришли в лабораторию?
В шесть.
Да, он был здесь, это точно, опять зазвучал голос журналиста. К тому же тут больше и спрятаться-то негде А когда вы вошли сюда вчетвером, под кровать вы заглядывали?
Сразу же. Мы ее вверх дном перевернули, прежде чем поставить на место.
А между матрасами смотрели?
На кровати был только один матрас, на который мы положили барышню. Потом привратник и господин Стейнджерсон тут же отнесли ее на этом матрасе в лабораторию. А под ним была лишь металлическая сетка, сквозь которую все видно. Да и не забывайте, сударь, что нас было четверо, ускользнуть от нас ничто не могло комнатка маленькая, мебели почти нет, дверь в павильон закрыта.
Я решил высказать предположение:
А может, он покинул комнату вместе с матрасом? Может, даже в матрасе. Случай столь таинствен, что все возможно! Господин Стейнджерсон и привратник были возбуждены и могли не обратить внимания, что несут двойной вес. А вдруг привратник сообщник? Предположение не хуже и не лучше любого другого, однако оно объясняет многое, например, отсутствие отпечатков ног в лаборатории и передней. Когда мадемуазель несли из лаборатории в замок, перед окном могли ненадолго остановиться, и преступник получил возможность спастись
И что дальше? Дальше-то что? весело рассмеявшись, спросил из-под кровати Рультабийль.
Кто его знает. Всякое возможно, с досадой ответил я, а папаша Жак проговорил:
Эта мысль, сударь, пришла в голову следователю, и он велел хорошенько осмотреть матрас, а потом сам смеялся так же, как смеется сейчас ваш приятель, потому что уж чего-чего, а двойного дна в матрасе не было. Да и потом, если бы в нем был кто-то, мы бы увидели.
В конце концов я тоже рассмеялся над своей глупостью. Но кто может сказать, где начинается и где кончается глупость в подобном деле? Сделать это мог лишь мой друг, да и то
Послушайте-ка! воскликнул он, все еще лежа под кроватью. Похоже, эту циновку снимали.
Да, сударь, подтвердил папаша Жак. Когда мы увидели, что убийцы нет, мы подумали: а вдруг в полу дыра?
Какая там дыра, отозвался Рультабийль. А погреб здесь есть?
Нету. Но это нас не остановило, да и господин следователь, и особенно письмоводитель обнюхали каждую половицу.
Наконец репортер вылез из-под кровати. Глаза его сияли, ноздри раздувались он походил на молодого зверя, возвращающегося с удачной охоты. К тому же он так и остался стоять на четвереньках. Нет, в самом деле, лучшего сравнения для него было не придумать: великолепный охотничий пес, идущий по следу какой-то невероятной дичи! Он вынюхивал следы человека человека, о котором поклялся рассказать своему начальнику, главному редактору «Эпок»: не следует забывать, что наш Жозеф Рультабийль был журналистом.
Так, на четвереньках, он тщательно обшарил всю комнату, осматривая и то немногое, что видели мы, и то, чего мы не видели и чего, похоже, было немало.
Туалетный столик представлял собою просто доску на четырех ножках; укрытием, даже кратковременным, служить он никак не мог. Шкафа не было гардероб м-ль Стейнджерсон находился в замке. Рультабийль принялся исследовать стены, сложенные из кирпичей. Ощупав своими ловкими пальцами желтые обои, он перешел к потолку, до которого добрался, поставив стул на туалетный столик и двигая это сооружение по всей комнате; закончив же с потолком и внимательно осмотрев след второй пули, он приблизился к окну и принялся изучать решетку и ставни: они были прочны и никаких следов взлома не имели. Наконец он удовлетворенно вздохнул и объявил, что теперь спокоен.
Ну как, убедились, что наша бедняжка была крепко заперта, когда ее пытались убить и она звала на помощь? жалобно спросил папаша Жак.
Да, ответил юный репортер, утирая лоб. Могу поклясться, что Желтая комната была закрыта надежно, как сейф.
Собственно говоря, заметил я, именно потому я и считаю, что это самая удивительная загадка, даже если обратиться к загадкам вымышленным. В «Убийстве на улице Морг» Эдгар По ни до чего подобного не додумался. Там тоже человек не мог проникнуть на место преступления, однако же было окно, через которое вошел преступник, оказавшийся обезьяной[5]. Но здесь никакого отверстия нет. Дверь заперта, ставни закрыты и не открывались, окно закрыто и не открывалось муха и та бы не пролетела!
В самом деле, согласился Рультабийль, продолжавший утирать пот, который выступал, казалось, не столько от физических усилий, сколько от возбуждения. В самом деле, это весьма серьезная, интересная и замысловатая загадка.
Даже Божья Коровка, если это она совершила преступление, не могла бы ускользнуть отсюда, продолжал ворчать папаша Жак. Постойте-ка! Слышите? Тихо!
Папаша Жак сделал нам знак замолчать и, протянув руку к стене, за которой вдалеке находился лес, стал к чему-то прислушиваться.
Ушла, сказал он наконец. Когда-нибудь я ее убью Эта зверюга, эта Божья Коровка, приносит несчастье. Каждую ночь она вопит на могиле святой Женевьевы, и никто не осмеливается ее тронуть, все боятся, что матушка Молельщица наведет порчу.
А она большая, эта Божья Коровка?
Да почти с таксу. Какое-то чудище, говорю вам. Меня уже сколько раз спрашивали, не она ли вцепилась когтями барышне в горло. Но ведь Божья Коровка не носит башмаков, не стреляет из револьвера, и такой лапы у нее нет! воскликнул папаша Жак, указывая на кровавый отпечаток. И потом, мы бы ее увидели, так же как человека, и, так же как человек, она оказалась бы заперта и в комнате, и в павильоне!
Вероятно, согласился я. Пока я не увидел Желтую комнату, мне тоже казалось, что, быть может, кошка матушки Молельщицы
И вы тоже? вскричал Рультабийль.
А вы? парировал я.
Что вы, мне это ни на секунду не приходило в голову. Прочитав статью в «Матен», я знал, что ни о каком животном и речи быть не может. Теперь же я уверен, что здесь произошла ужасающая трагедия. Но почему вы ничего не сказали нам о найденном берете и платке, а, папаша Жак?
Но их же забрал следователь, неуверенно ответил тот.
Я не видел ни платка, ни берета, но тем не менее могу сказать вам, как они выглядят, с весьма серьезным видом парировал репортер.
Да вы хитрец, пробормотал папаша Жак и в смущении закашлялся.
Платок большой, голубой в красную полоску, берет поношенный, баскский, вроде этого, сказал Рультабийль, указав на голову старика.
Все верно. Вы просто колдун, промолвил папаша Жак, безуспешно пытаясь рассмеяться. Откуда вы узнали, что платок голубой в красную полоску?
Оттуда, что, не будь он голубым в красную полоску, его вообще не нашли бы.
Не обращая более внимания на папашу Жака, мой друг достал из кармана лист белой бумаги, взял ножницы, нагнулся над отпечатками ног и, наложив листок на один из них, принялся вырезать. Когда он закончил, в руках у него оказался точный бумажный контур подошвы. Он отдал его мне и попросил не терять.
Затем он возвратился к окну и, указав папаше Жаку на Фредерика Ларсана, все еще крутившегося на берегу пруда, с беспокойством поинтересовался, не собирается ли и полицейский прийти поработать в Желтую комнату.
Нет, успокоил его Робер Дарзак, который не произнес ни слова с той минуты, когда Рультабийль передал ему обгорелый обрывок бумаги. Он утверждает, что ему нет нужды осматривать Желтую комнату, так как убийца покинул ее самым обычным образом, и что сегодня вечером он все объяснит.
Услышав эти слова, Рультабийль необычное дело! побледнел.
Неужели Ларсан знает правду, которую я пока только чувствую? пробормотал он. Фредерик Ларсан мастер своего дела, большой мастер, достойный восхищения. Но сегодня требуется нечто большее, чем просто полицейская работа, большее, чем может подсказать опыт. Сегодня требуется логика, понимаете, та самая логика, которой пользовался Господь, когда сказал, что два плюс два будет четыре! Нужно взяться за дело с верного конца.
Мне удалось нагнать друга лишь на пороге павильона.
Ну успокойтесь же, заговорил я. Вы чем-то недовольны?
Напротив, глубоко вздохнув, признался он. Я очень доволен. Мне удалось многое выяснить.
В плане умозрительном или материальном?
Кое-что в умозрительном, а кое-что и в материальном. Вот это, например. Держите.
И он быстрым движением вытащил из жилетного кармана листок бумаги, который положил туда, видимо, во время своей экспедиции под кровать. Я развернул листок и увидел белокурый женский волос.
Глава 8
Следователь допрашивает м-ль Стейнджерсон
Когда пять минут спустя Рультабийль стоял, склонившись над следами, обнаруженными в парке под окном передней, к нам широкими шагами подошел человек, по-видимому, слуга из замка, и крикнул Роберу Дарзаку, выходившему из павильона:
Господин Робер, следователь допрашивает мадемуазель.
Робер Дарзак коротко извинился и побежал к замку, слуга поспешил следом.
Когда труп начинает говорить, заметил я, это становится любопытным.
Мы должны быть там, отозвался мой друг. Поскорее в замок.
Он увлек меня за собой. Однако находившийся в вестибюле замка жандарм не пустил нас на второй этаж. Пришлось ждать.
Тем временем в комнате жертвы покушения происходило следующее. Домашний врач нашел, что м-ль Стейнджерсон гораздо лучше, однако, опасаясь, что в состоянии ее может наступить резкое, возможно, даже фатальное ухудшение, которое не позволит ее допросить, счел своим долгом предупредить об этом следователя, и тот решил немедленно провести короткий допрос. Присутствовали на нем г-н де Марке, письмоводитель, г-н Стейнджерсон и врач. Позже, когда шел процесс, мне удалось достать запись этого допроса. Вот он, во всей его юридической сухости.
«Вопрос. Способны ли вы, сударыня, не особенно себя утомляя, сообщить нам несколько подробностей об этом страшном покушении на вашу жизнь?
Ответ. Я чувствую себя гораздо лучше, сударь, и скажу все, что знаю. Когда я зашла в комнату, ничего необычного я не заметила.
В. Простите, мадемуазель, если позволите, я буду задавать вам вопросы, а вы будете отвечать. Это утомит вас меньше, нежели долгий рассказ.
О. Хорошо, сударь.
В. Скажите, чем вы занимались весь день? Мне бы хотелось, чтобы вы вспомнили как можно более точно и подробно. Я желал бы, мадемуазель, узнать обо всех ваших действиях в тот день, если, конечно, это возможно.
О. Встала я поздно, в десять, потому что мы с отцом накануне поздно вернулись с приема, который давал президент республики в честь делегатов Филадельфийской академии наук. Когда в половине одиннадцатого я вышла из своей комнаты, отец уже трудился в лаборатории. Мы проработали до полудня, затем полчаса погуляли по парку, затем позавтракали в замке. Потом еще одна получасовая прогулка как обычно, до половины второго. После этого мы с отцом вернулись в лабораторию. Там мы застали горничную, пришедшую убраться у меня в спальне. Я заглянула туда, отдала ей несколько мелких распоряжений, и она тотчас ушла, а мы с отцом снова принялись за работу. В пять часов мы вышли из павильона, еще немного погуляли и выпили чаю.
В. Перед тем как выйти в пять часов из павильона, вы заходили в свою комнату?
О. Нет, сударь, но туда по моей просьбе зашел отец, чтобы принести мне шляпку.
В. Он не заметил ничего подозрительного?
Г-н Стейнджерсон. Совершенно ничего, сударь.
В. Впрочем, мы почти уверены, что в это время убийцы под кроватью еще не было. Когда вы уходили, дверь в комнату была заперта на ключ?
М-ль Стейнджерсон. Нет, у нас не было причин ее запирать.
В. На какое время вы с господином Стейнджерсоном покинули павильон в этот раз?
О. Примерно на час.
В. Вот в это время убийца и проник в павильон. Но как? Неизвестно. В парке найдены следы, идущие от окна передней, но следов, которые вели бы туда, нет. Заметили вы, когда уходили, что окно в передней открыто?
О. Не помню.
Г-н Стейнджерсон. Оно было закрыто.
В. А когда вернулись?
М-ль Стейнджерсон. Не обратила внимания.
Г-н Стейнджерсон. Оно было все еще закрыто. Я хорошо помню, что, войдя в павильон, сказал: «Папаша Жак мог бы и открыть окно, пока нас не было!»
В. Странно. Очень странно. Папаша Жак утверждает, что, когда вас не было, он, уходя из домика, открыл окно. Значит, вы вернулись в шесть и принялись за работу?
М-ль Стейнджерсон. Да, сударь.
В. И больше из лаборатории не выходили, пока не отправились к себе в комнату?
Г-н Стейнджерсон. Нет, сударь, ни дочь, ни я. У нас была чрезвычайно срочная работа, поэтому мы не могли терять ни минуты. Обо всем другом мы просто забыли.
В. Вы обедали в лаборатории?
О. Да, по той же причине.
В. Вы, как правило, обедаете в лаборатории?
О. Нет, довольно редко.
В. Мог ли убийца знать, что вы собираетесь обедать в лаборатории?
Г-н Стейнджерсон. Нет, сударь, не думаю. Я решил пообедать с дочерью в лаборатории, только когда мы вернулись туда в шесть часов. Как раз в тот момент к нам подошел мой лесник и ненадолго меня задержал, попросив сходить с ним в ту часть леса, которую я решил вырубить. Я был занят и отложил это на следующий день, а заодно попросил лесника, направлявшегося в замок, предупредить дворецкого, что мы будем обедать в лаборатории. Он ушел выполнять мое поручение, а я присоединился к дочери, которой перед тем отдал ключ от павильона. Она оставила его в дверях снаружи, потому что уже взялась за работу.