После этого я попыталась закрыть крышку чемодана, но тщетно вещи начали выпирать и вываливаться, поэтому я открыла его снова и стала лихорадочно утрамбовывать содержимое, и все равно у меня ничего не получилось. В конце концов это сделал мой отец, применив грубую силу: он надавил на крышку чемодана сверху и замки защелкнулись сами.
Наши взгляды встретились над закрытым чемоданом.
Я бы не уехала, если бы не Линда начала я, но голос изменил мне.
Я сорвала свой плащ с крючка на двери и надела его поверх рубашки и джинсов.
На тебе фартук, сказал отец.
В другое время мы бы от всей души посмеялись над этим. Теперь же в мертвой тишине я протянула руки за спину и развязала ленточки. Сняв с себя фартук, я бросила его на кровать и спросила:
Если я возьму машину и оставлю ее у мотеля, вы с Линдой сможете ее забрать?
Конечно, ответил отец. А потом добавил: Подожди, и скрылся в своей комнате, но тут же появился снова с пригоршней денег измятых и грязных купюр в пять, десять, один доллар. Вот, возьми, сказал отец и сунул деньги в карман моего плаща. Они тебе могут понадобиться.
Но ты начала было я, но именно в этот момент Линда и Митци решили вернуться с пляжа.
Митци испачкала песком весь пол, а Линду, казалось, вдохновило ее непродолжительное приобщение к природе.
О, эти волны, я никогда не видела ничего подобного! Высотой футов в десять, наверное! Тут она заметила мой чемодан, плащ и мое, судя по всему, несчастное лицо. Джейн, что ты делаешь?
Уезжаю.
Куда, ради всего святого?
В Шотландию.
Только не говори, что из-за меня.
Отчасти. В том смысле, что об отце теперь есть кому позаботиться.
Линда, казалось, пришла в замешательство, словно заботиться об отце вовсе и не планировала, но она храбро прикрыла это замешательство улыбкой и, собравшись с духом, сказала:
Ну что ж, рада за тебя. Когда ты едешь?
Сегодня. Сейчас. Я возьму «додж» и доеду до Ла-Кармеллы Я уже начинала пятиться к двери, потому что положение становилось невыносимым. Отец взял мой чемодан и последовал за мной. Я бормотала: Надеюсь, зима будет мягкой. Без сильных бурь. И в холодильнике есть яйца и рыбные консервы
Наконец я задом спустилась по ступенькам крыльца, вышла из дома, повернулась и нырнула под развешанным бельем (догадается ли Линда, что его нужно внести в дом?). Я села за руль «доджа», а отец положил чемодан на заднее сиденье.
Джейн
Но я была не в состоянии прощаться. Машина тронулась с места и уже набирала ход, когда я вдруг вспомнила о Расти. Но было слишком поздно. Он услышал меня, услышал, как хлопнула дверца автомобиля, как завелся мотор, выскочил из дома и понесся за мной, как ядро, выпущенное из пушки, негодующе лая. Он бежал рядом с машиной, прижав уши к голове, рискуя быть задавленным.
Это было последней каплей. Я остановила машину. Мой отец с громким воплем «Расти!» помчался за собакой. Расти встал на задние лапы и начал царапать когтями дверцу машины. Я наклонилась и попыталась оттолкнуть его.
О, Расти, не надо. Отойди. Я не могу тебя взять. Я не могу взять тебя с собой.
Отец, который на самом деле бежал что есть сил, наконец догнал нас. Он сгреб Расти в охапку и теперь стоял рядом с машиной, глядя на меня сверху вниз. В глазах у Расти была обида и упрек, а у отца на лице застыло выражение, которого я не видела никогда прежде и не совсем поняла. Но в тот момент я поняла, что не хочу прощаться ни с одним, ни с другим, и горько разрыдалась.
Ты позаботишься о Расти, правда? проревела я, захлебываясь слезами. Запри его, чтобы он не смог побежать за машиной. Иначе он попадет под колеса И он любит только корм «Красное сердце», и никакой другой И не оставляй его одного на пляже, кто-нибудь может его украсть
Я стала ощупью искать носовой платок. Как обычно, у меня его не оказалось, и, как обычно, отец достал из кармана свой платок и молча дал его мне. Я отерла слезы и высморкалась, а потом протянула руки, привлекла отца к себе и поцеловала, а потом чмокнула Расти и сказала: «До свидания», и отец ответил: «До свидания, мой песик» так он не называл меня с шести лет. И, рыдая пуще прежнего и почти ничего не видя перед собой, я нажала на газ и поехала вперед, не оглядываясь. Но я знала, что они стояли там и провожали меня взглядом, пока я не переехала через гребень холма и не скрылась из виду.
Было без четверти одиннадцать, когда я остановилась у мотеля и подошла к стойке регистрации. Служащий за стойкой посмотрел на мое испачканное и заплаканное лицо без всякого интереса, как будто плачущие женщины были их постоянными клиентами.
Мистер Дэвид Стюарт уже уехал? пробормотала я.
Нет, он еще здесь. Ему нужно расплатиться по телефонному счету.
В каком он номере?
Клерк взглянул на доску с ключами.
В тридцать втором. Затем он обвел взглядом мой плащ, джинсы, запачканные кроссовки и протянул руку к телефону. Вы хотите его увидеть?
Да, пожалуйста.
Я позвоню ему и скажу, что вы сейчас придете. Как вас зовут?
Джейн Марш.
Он кивнул головой в сторону одной из дверей, таким образом показывая мне, куда идти.
Номер тридцать второй, повторил он мне вслед.
Я механически и почти ничего не видя перед собой пошла по застеленному ковром проходу, который вел к большому бассейну с яркой голубой водой. Две женщины лежали в шезлонгах, а их дети плавали и, крича, пытались отнять друг у друга резиновый круг. Не успела я дойти до середины прохода, как увидела Дэвида Стюарта, который спешил мне навстречу. Заметив его, я перешла на бег, чем привлекла внимание двух женщин, и удивила саму себя, бросившись прямо в объятия Дэвида. Он поймал меня и осторожно обнял, а затем отстранил и спросил:
Что случилось?
Ничего не случилось, проговорила я, но, не в силах сдержаться, снова заплакала. Я еду с вами.
Почему?
Я передумала, вот и все.
Но почему?
Я не собиралась ему рассказывать, но тут меня словно прорвало слова хлынули неудержимым потоком.
У папы есть подружка, и она приехала с ним из Лос-Анджелеса И она Она сказала
Дэвид, бросив взгляд на двух хихикающих женщин, произнес:
Пойдемте со мной.
Он отвел меня к себе в номер, втолкнул внутрь и захлопнул за нами дверь.
Теперь рассказывайте.
Я вытерла слезы и, сделав над собой невероятное усилие, заставила себя говорить внятно.
Просто теперь есть кому о нем позаботиться. Поэтому я могу поехать с вами.
Вы сказали ему о письмах?
Да.
Так он был не против того, чтобы вы поехали?
Нет. Он сказал: «Хорошо».
Дэвид замолчал. Я взглянула на него и увидела, что он немного повернул голову и теперь задумчиво смотрел на меня искоса, краем глаза. Впоследствии я выяснила, что эта привычка выработалась у него за долгие годы из-за плохого зрения и очков, которые ему приходилось носить, но в тот момент мне стало не по себе так, словно меня приперли к стенке.
Вы не хотите, чтобы я ехала с вами? сконфуженно спросила я.
Дело не в этом. Просто я еще не настолько хорошо вас знаю и не уверен, что вы говорите правду.
Я была слишком несчастна, чтобы обидеться на это.
Я никогда не лгу, возразила я, но тут же поправилась: А когда делаю это, то у меня глаза начинают бегать и я краснею. Отец правда согласился. И чтобы доказать свои слова, я запустила руку в карман плаща и вытащила оттуда охапку грязных бумажек. Некоторые купюры упали, как старые листья, на ковер. Вот, он даже дал мне денег на всякий случай.
Дэвид наклонился, поднял упавшие купюры и протянул их мне.
Я все же думаю, Джейн, что мне необходимо поговорить с ним, прежде чем мы отправимся в путь. Мы могли бы
Я не смогу снова с ним попрощаться.
Лицо Дэвида смягчилось. Он коснулся моей руки и сказал:
Тогда побудьте здесь. Я вернусь не позже чем через пятнадцать минут.
Обещаете?
Обещаю.
Он ушел, а я стала бесцельно бродить по номеру, который он занимал. Просмотрела газету, затем выглянула из открытой двери, потом направилась в ванную. Там вымыла лицо и руки, причесала волосы и, отыскав простую аптечную резинку, собрала их сзади. После этого вышла из номера, села у бассейна и стала ждать Дэвида. Когда он вернулся, мы погрузили багаж в машину, выехали на шоссе и направились к югу, в Лос-Анджелес. Переночевали мы в мотеле рядом с аэропортом, наутро вылетели в Нью-Йорк, а на следующий вечер в Лондон, и только где-то над Атлантическим океаном я вспомнила о парне, который обещал приехать в следующее воскресенье и научить меня кататься на доске для серфинга.
4
Большую часть жизни я прожила в Лондоне, но теперь, вернувшись в этот город через семь лет, испытала такое чувство, будто никогда раньше здесь не была, так все изменилось. Здание аэропорта, подъездные дороги, линия горизонта, которую загромождали огромные высотные дома, масса транспорта все было иначе. В такси я вжалась в уголок, чемодан лежал у меня под ногами. Стоял такой сильный туман, что уличные фонари все еще горели, а воздух был сырым и холодным я уже и забыла, как это бывает.
Я не спала в самолете, и теперь голова у меня шла кругом от усталости; меня едва не стошнило при виде непривлекательного завтрака, который на борту предлагали по моим часам, которые по-прежнему шли по калифорнийскому времени, в два ночи. После такого путешествия все тело у меня ломило, голова и глаза болели, губы сводило от усталости, а одежду, которая была на мне, я, казалось, носила с начала времен.
Нас окружали рекламные щиты, эстакады, ряды домов. Лондон поглотил нас. На каком-то светофоре такси свернуло в переулок, медленно проехало по довольно тихому району и наконец остановилось рядом с автомобилями, которые были припаркованы перед высокими домами в раннем викторианском стиле, стоявшими полукругом.
Я отрешенно посмотрела на них и подумала: «Интересно, что мне предстоит теперь». Дэвид перегнулся через меня, открыл дверцу и сказал:
Вот здесь мы и выходим.
А? Я посмотрела на него и удивилась: этот мужчина, который разделил со мной изматывающее, на мой взгляд, путешествие нон-стопом через половину земного шара, по-прежнему выглядел ухоженным и спокойным и вел себя непринужденно, так, словно все было у него под контролем.
Я послушно вывалилась из такси и теперь стояла на тротуаре, моргая, как сова, и без конца зевая. Дэвид расплатился с водителем такси и забрал наши чемоданы. Потом он направился к подъезду, к ступенькам, ведущим на самый нижний этаж. Я шла следом за ним. Перила с обеих сторон лестницы были выкрашены черной краской, вымощенная камнем маленькая площадка убрана и выметена, там же стояла деревянная кадка с геранью цветки казались немного покрытыми копотью, но все еще яркими и веселыми. Дэвид достал ключ, желтая дверь открылась внутрь, и я машинально вошла за ним в квартиру.
Она была светлой, а обстановка чем-то напоминала загородный дом. На полу лежали персидские ковры, на диван и кресла были надеты ситцевые чехлы, изящная старинная мебель казалась отполированной до блеска, а над камином висело венецианское зеркало. Я обвела взглядом книги и стопку журналов, застекленную горку с дрезденским фарфором, небольшие гобелены ручной работы А за окнами в дальней части комнаты увидела миниатюрный внутренний двор с садиком, где рос разлапистый платан, окруженный деревянной скамейкой, а в нише, сделанной в стене из полинявшего кирпича, красовалась маленькая статуя.
Я стояла и зевала. Дэвид Стюарт подошел к окну и раскрыл его.
Это ваша квартира? спросила я.
Нет, моей матери, но я останавливаюсь здесь, когда приезжаю в Лондон.
Я рассеянно огляделась:
А где ваша мама? Это прозвучало довольно забавно так, словно я ждала, что она сейчас вылезет из-под дивана, но Дэвид не улыбнулся.
Она сейчас на юге Франции, в отпуске. Давайте же, снимайте плащ и располагайтесь. Я пойду пока приготовлю нам по чашке чая.
С этими словами он исчез за дверью. Я услышала, как открывается кран, как наполняется чайник. Чашка чая. Само это слово было уютным и ласкающим слух. Чашка чая. Я какое-то время возилась с пуговицами плаща и, когда наконец мне удалось их расстегнуть, сняла плащ и бросила его на то, что выглядело как чиппендейловский стул. Затем опустилась на диван. На нем лежали бархатные подушки зеленого цвета; я взяла одну и положила ее под голову. Мне кажется, что я заснула прежде, чем успела оторвать ноги от пола. Я определенно этого не помню.
Когда я проснулась, комнату заливал свет. Длинный луч солнца, танцующий с пылью, как свет прожектора врывался в мое поле зрения. Я зажмурилась, затем пошевелилась, протерла глаза и открыла их снова и тут заметила, что я накрыта пледом, легким и теплым.
В камине потрескивал огонь. Я смотрела на него какое-то время, прежде чем осознала, что он электрический, с бутафорскими дровами, угольками и языками пламени. Но в тот момент он казался мне бесконечно уютным. Я слегка повернула голову и увидела Дэвида. Он сидел в кресле, обложившись газетами и папками. Он успел переодеться теперь на нем была голубая рубашка и кремовый свитер с глубоким треугольным вырезом. Я подумала несколько отрешенно: интересно, он что, один из тех людей, которые вообще не нуждаются в отдыхе? Он услышал, что я пошевелилась, и поднял глаза.
Какой сегодня день недели? спросила я.
Среда. Дэвид выглядел удивленным.
Где мы?
В Лондоне.
Нет, я имею в виду, в каком районе?
В Кенсингтоне.
Мы когда-то жили на Мелбери-роуд, сказала я. Это далеко отсюда?
Да нет. Совсем рядом.
Я немного помолчала, а затем спросила:
Сколько сейчас времени?
Почти пять.
Когда мы поедем в Шотландию? продолжила я допрос.
Сегодня вечером. Я уже забронировал для нас места в спальном вагоне поезда «Роял хайлендер».
Сделав над собой невероятное усилие, я села, зевнула и попыталась прогнать сон. Затем убрала волосы с лица и осторожно спросила:
Наверное, мне нельзя принять ванну?
Разумеется, можно, ответил Дэвид.
Итак, я приняла ванну, набрав горячей воды и бросив в нее пару горстей ароматизированной соли для ванны, которой пользовалась мать Дэвида, он был так добр, что разрешил мне ее взять. Помывшись, я взяла свой чемодан, достала оттуда чистую одежду и оделась, а грязную запихнула в чемодан и каким-то чудесным образом сумела закрыть его. Затем вернулась в гостиную и обнаружила, что Дэвид приготовил чай и принес горячие тосты с маслом и тарелку с шоколадным печеньем не с шоколадным вкусом, какое продается в Америке, а с глазированным настоящим шоколадом.
Это мамино печенье? спросила я.
Нет, я сбегал на улицу и купил его, пока вы спали. За углом есть маленький магазинчик очень удобно, когда нужно срочно что-то купить.
Ваша мама всегда здесь жила?
Отнюдь. Она переехала сюда около года назад. Раньше у нее был загородный дом в Гемпшире, но он стал для нее слишком большим, да и с садом возникало много хлопот, а помочь было некому. Поэтому она продала тот дом, забрала оттуда некоторые любимые вещи и переехала сюда.
Так вот чем объяснялась эта обстановка в квартире, которая была сродни загородному дому. Я посмотрела в окно на маленький садик и сказала:
А сад у нее все же есть.
Да, но совсем небольшой. С ним она легко управляется сама.
Я взяла еще один тост и попробовала представить в подобной ситуации свою бабушку. Но это было невозможно. Бабушку никогда бы не испугали размеры дома или масса дел, которые ей приходилось делать, или трудности, сопряженные с поиском и содержанием поваров и садовников. На самом деле, насколько я помнила, миссис Ламли, кухарка, была с бабушкой всегда; она все время стояла на своих распухших ногах за кухонным столом и раскатывала тесто. И Уилл, садовник, у которого был свой маленький домик и участок земли, где он выращивал картошку, гигантскую морковь и косматые хризантемы.
Так, значит, вы не живете в этой квартире? спросила я снова.
Нет, не живу, но останавливаюсь здесь, когда приезжаю в Лондон, терпеливо ответил Дэвид.
И часто такое случается?
Да, нередко.
А вы видитесь с Синклером?
Да.
Чем он занимается?
Работает в рекламном агентстве. Я думал, вам это известно.
Тут меня вдруг осенило: я же могу позвонить Синклеру! В конце концов, он живет в Лондоне. Мне потребуется совсем немного времени, чтобы узнать его номер. Я уже собралась сделать это, но потом передумала. Я точно не знала, как Синклер отреагирует на мой звонок, и не хотела, чтобы Дэвид Стюарт стал свидетелем возможного конфуза.