Тщетно объяснял я ей, что несчастного щенка просто утопят. Мать была непреклонна. Оставался только один выход. Я давно уже заметил, что, если ей задать гипотетический вопрос, хочет ли она целое гнездо с новорожденными горихвостками, ответ будет резко отрицательным. Однако стоит мне принести в дом такое гнездо, как она начинает колебаться, а затем говорит «да». Стало быть, надо просто поставить ее перед фактом. Я не сомневался, что она не сможет устоять перед щенком с золотистыми бровями и «носочками». И послал семье Кондос записочку с вопросом, могу ли я показать щенка своей матери, и уже на следующий день одна из дочерей-толстух с готовностью его доставила. Я развернул ткань, в которую он был завернут, и с досадой увидел, что мне прислали не того щенка. Я объяснил это дочери, но та возвращалась в деревню и уже ничего не могла поделать. Она посоветовала мне самому отправиться к маме Кондос и поторопиться, так как этим утром мама грозилась от всех от них избавиться. Я вскочил на ослицу и галопом отправился через оливковую рощу.
Когда я приехал на ферму, мама Кондос сидела на солнце и сплетала белые низки из головок чеснока, а вокруг нее, довольно поквохтывая, царапали землю куры. После того как меня обняли, расспросили о здоровье всей семьи и дали тарелку зеленого инжира, я предъявил щенка и объяснил цель своего приезда.
Не тот? воскликнула она, разглядывая тявкающего щенка и тыча в него указательным пальцем. Не тот! Какая же я глупая. О, хо, хо, хо. Я-то думала, что вам понравился с белыми бровками.
Вы уже успели избавиться от остальных? с тревогой спросил я.
Ну да, ответила она рассеянно, продолжая разглядывать щенка. Еще рано утром.
Что ж, сдержанно сказал я. Раз уж не смог заполучить желанного, заберу спасенного.
Нет-нет, я попробую достать для вас того, которого вы хотите. С этими словами она поднялась и подобрала мотыгу с широким лезвием.
Интересно, подумал я, как она собирается достать мне этого щенка, если она от них избавилась? Уж не намерена ли она выкопать труп? Спасибо, не надо. Я готов был заявить об этом вслух, но мама Кондос, бормоча себе под нос, уже уковыляла к соседнему полю, где желтели хрупкие стебли первой кукурузы на растрескавшейся от солнца почве. Оглядевшись, она пару раз махнула мотыгой, и вдруг раздался визг трех щенят, которые отчаянно сучили ножками, а их глаза, уши и розовые рты были забиты комьями земли.
От ужаса я остолбенел. Убедившись, что не того выкопала, она их отбросила и продолжила свое дело. Только сейчас до меня дошел весь кошмар содеянного. В груди как будто лопнул кровавый пузырь ненависти, слезы гнева потекли по щекам. Из своего немалого запаса греческих ругательств я выуживал самые страшные и швырял в лицо маме Кондос. Потом я ее оттолкнул, и она так и села среди кукурузы. Выкрикивая проклятия и призывая в свидетели всех мыслимых святых и богов, я схватил мотыгу и стал быстро, но осторожно откапывать задыхающихся щенят. Мама Кондос молчала, открыв рот, ошеломленная столь внезапным переходом от безмятежности к ярости. Я побросал щенков в рубашку, прихватил Лулу и сохраненного детеныша и отчалил на ослице, продолжая осыпать проклятиями маму Кондос, которая уже успела подняться с земли и бежала за мной с криками: «Золотой мой, что случилось? Почему вы плачете? Да забирайте их всех!»
Я влетел в дом разгоряченный, заплаканный, грязный, прижимая к себе рубашку с живым грузом, а за мной трусила Лулу в восторге от неожиданной вылазки для нее и всего семейства. Мать, как всегда, суетилась на кухне и придумывала деликатесы для Марго, которая на пару дней уехала на материк залечивать очередную сердечную рану. Выслушав мой сбивчивый и негодующий рассказ, мать, естественно, была потрясена.
Невероятно! возмутилась она. Эти крестьяне! Откуда такая жестокость? Похоронить живыми! Первый раз слышу о подобном варварстве. Ты их спас, дорогой, и правильно сделал. И где они теперь?
Резким движением, словно делая харакири, я развернул рубашку, и на стол обрушился каскад трепыхающихся щенков, которые с громким писком стали вслепую расползаться.
Джерри, только не на стол я раскатываю тесто! всполошилась мать. Ох уж эти дети! Нам только не хватало пирогов с грязью. Возьми корзину!
Я принес корзину, и мы их всех туда пересадили.
Бедняжки, сказала мать, разглядывая щенят. Как их много. Сколько? Одиннадцать?! У нас и так много собак. Нет, это невозможно.
Я уже все обдумал, поспешил я ее успокоить. Как только они подрастут, я их раздам в хорошие руки. А пока мне поможет Марго, это ее отвлечет от секса.
Джерри! ужаснулась мать. Не говори таких вещей. От кого ты это услышал?
Ларри сказал, что ей надо отвлечься от секса, и я подумал, что это будет самый лучший выход.
Забудь это, попросила она. Ларри не должен был такое говорить. Марго, она просто просто немного переволновалась. И секс тут ни при чем. Это совсем другое. Что подумают люди, если они от тебя такое услышат? Иди и пристрой щенков в безопасном месте.
Я отнес их под раскидистую оливу неподалеку от веранды, привязал Лулу к дереву и влажной тряпкой оттер щенков от грязи. Решив, что корзина слишком ненадежное место для воспитания потомства, Лулу тут же выкопала между корней нору и одного за другим перенесла туда все семейство. Своего любимца я оттирал особенно долго, чем вызвал его неудовольствие. Я все думал, как мне его назвать, и в конце концов дал ему кличку Лазарь, сокращенно Лаз. Потом я бережно поместил его среди братьев и сестер и отправился за чистой рубашкой, так как эта была вся в грязи и пятнах от мочи.
Когда я пришел к обеду, мать как раз посвящала Лесли и Ларри в историю про щенков.
Невероятно, сказал Лесли. Вряд ли это осознанная жестокость. Скорее они просто не задумываются. Вспомните, как они суют раненых птиц в свой ягдташ. И что было дальше? Джерри их утопил?
Конечно нет! с негодованием воскликнула мать. Он принес их домой.
О господи! сказал Ларри. Еще собаки! У нас и так уже четыре.
Это же щенки, бедняжки.
И сколько их? поинтересовался Лесли.
Одиннадцать, неохотно призналась мать.
Ларри положил нож и вилку и уставился на нее:
Сколько? Одиннадцать? Одиннадцать собак? Ты с ума сошла.
Я же тебе говорю, это щенки еще совсем крохи, разволновалась мать. И Лулу отлично с ними справляется.
Лулу. Это еще кто такая?
Их мать. Очень симпатичная.
То есть целая дюжина собак, черт их подери.
Наверное, сказала мать. Я не считала.
В этом вся наша беда, никто не считает! огрызнулся Ларри. И вот мы уже по колено в помете. Дни творения в худшем варианте. Не успел оглянуться, как из одной совы вырос целый батальон; в каждой комнате сексуально озабоченные голуби, которые озадачили бы саму Мэри Стоупс[2]; в доме пернатых, как в лавке торговца домашней птицей, не говоря уже о змеях и лягушках, которых ведьмам из «Макбета» хватило бы на многие годы. И ко всему этому ты еще добавляешь дюжину собак! Отличный пример помешательства, охватившего нашу семью.
Глупости, Ларри. Ты, как всегда, преувеличиваешь, сказала мать. Столько крика из-за нескольких щенков.
Нескольких? Этот дом превратится в греческий филиал Крафтовской выставки собак. А потом еще выяснится, что все суки, и они разом ощенятся в один прекрасный день. Одна бесконечная собачья оргия.
Кстати. Мать решила сменить тему. Ты не должен говорить на каждом углу, что Марго сексуально озабоченная. Люди могут тебя неправильно понять.
Но это правда. Не вижу причины ее скрывать.
Ты прекрасно понимаешь, о чем идет речь, настаивала на своем мать. Я этого не потерплю. Марго просто романтически настроена. Большая разница.
Когда все эти суки разродятся, они ей составят хорошую компанию.
Всё, Ларри, хватит. Больше никаких разговоров о сексе за столом.
Через пару дней Марго вернулась из своей поездки, загорелая и, судя по всему, с залеченным сердцем. Она безостановочно рассказывала о своем путешествии, сопровождая графическими миниатюрами тех, с кем она познакомилась, и каждый раз заключая это фразой: «Я им говорю: если окажетесь на Корфу, непременно заглядывайте к нам».
Я надеюсь, дорогая, ты пригласила не всех новых знакомых? несколько встревоженно спросила мать.
Конечно нет, мама, отмахнулась Марго, только что поведавшая о греческом моряке, красавце, и его восьми братьях, которых она горячо зазывала в гости. Только ярких. Я подумала, что ты будешь рада ярким людям.
Спасибо, но мне хватает ярких друзей Ларри, холодно сказала мать. И ты туда же.
Эта поездка открыла мне глаза, драматично заключила Марго. Я поняла, что вы все здесь просто загниваете. Это приводит к узости мышления и и изолированности.
Возражать против нежданных гостей не вижу, дорогая, в этом узости мышления. Между прочим, вся готовка на мне.
Какие же они нежданные? заносчиво выпалила Марго. Я ведь их пригласила.
Ну да, сказала мать, чувствуя, что спор зашел в тупик. Если они заранее напишут и предупредят о своем приезде, то конечно.
Само собой, предупредят, холодно заметила Марго. Мои друзья не настолько плохо воспитаны, чтобы приехать без предупреждения.
Она ошиблась.
Как-то я вернулся на виллу, подрумяненный солнцем и страшно голодный после приятно проведенного дня на лодке в поисках тюленей. Я влетел в гостиную, рассчитывая на чай и гигантский шоколадный торт, который мать собиралась испечь, и застал столь удивительную картину, что остановился на пороге с открытым ртом, а собаки, сбившись у моих ног, ощетинились и зарычали от изумления. Мать, неловко пристроившись на подушке, возлежала на полу, осторожно держа в руке веревку, к другому концу которой был привязан черный и весьма резвый барашек. Вокруг матери, скрестив ноги, сидели на подушках свирепого вида старик в феске и три дамы в чадрах. Перед ними на полу были расставлены лимонад, чай и тарелки с печеньем, бутербродами и шоколадным тортом. Когда я вошел в комнату, старик подался вперед, вытащил из-за пояса огромный, богато инкрустированный кинжал и, отрезав себе здоровый кусок торта, засунул его в рот с выражением полнейшего удовольствия. Все это напоминало сцену из «1001 ночи». Мать страдальчески на меня посмотрела.
Дорогой, как хорошо, что ты пришел. В этот момент ей пришлось вступить в борьбу с барашком, который по ошибке скакнул прямо на нее. Эти люди не говорят по-английски.
Я поинтересовался, кто они.
Если бы я знала! в отчаянии сказала мать. Я готовила чай, когда они появились, и вот уже сидят несколько часов. Я не понимаю ни слова из того, что они говорят. Это они настояли, чтобы мы сидели на полу. Я так думаю, что это друзья Марго. Для друзей Ларри они, кажется, не слишком интеллектуальны.
Я наугад заговорил по-гречески, и старик тут же вскочил на ноги, обрадованный тем, что кто-то его понимает. У него был загнутый орлиный нос, большущие седые усы, похожие на покрытый изморозью кукурузный початок, и черные глаза, словно по щелчку, меняющиеся вместе с его настроением. Он был в белой рубахе с красным поясом, за который был заткнут кинжал, мешковатых шароварах, высоких белых хлопчатобумажных носках и красных чаруки туфлях с загнутыми носами, украшенными большими помпонами.
Так вы брат прелестной синьорины? с восхищением возопил он, и крошки от шоколадного торта задрожали на его усах. Для меня это такая честь!
Он прижал меня к себе и расцеловал с таким жаром, что собаки залаяли, явно опасаясь за мое здоровье. Барашек при виде четырех горластых собак в панике забегал вокруг матери, накручивая на нее веревку. Когда Роджер издал особенно яростный рык, бедняга с испуганным «мэ» в поисках спасения бросился к французскому окну, а мать, хлопнувшись на спину, перевернула лимонад и шоколадный торт. Тут началось форменное светопреставление.
Роджер, решив, что турок собирается расправиться с матерью и со мной заодно, набросился на его чаруки и вцепился в помпон. Старик попробовал свободной ногой лягнуть пса и в результате распластался. Женщины, скрестив ноги, по-прежнему сидели на подушках, как изваяния, и только визжали из-под своих яшмаков. Мамина собачка Додо, давно решившая, что бедлам в доме особенно вреден для денди-динмонт-терьера с ее родословной, скорбно завывала в углу. Старый турок, на удивление шустрый для своих лет, выхватил кинжал и делал столь же яростные, сколь и бесполезные выпады против Роджера, который хватал зубами то один помпон, то другой, агрессивно рыча и легко уворачиваясь от острого лезвия. Писун и Рвоткин старались поймать барашка, а мать, предпринимавшая тщетные попытки распутать веревку, выкрикивала отрывочные инструкции в мой адрес.
Барашек! Джерри, лови барашка. Они его убьют! голосила она, вся облитая лимонадом и усыпанная крошками от шоколадного торта.
Дьявольский выродок! Собачье отродье! Мои туфли! Оставь в покое мои туфли! Я тебя убью задушу! пыхтел турок, продолжая размахивать перед носом Роджера кинжалом.
Айи! Айи! Айи! Его туфли! Его туфли! хором визжали женщины, неподвижно восседая на подушках.
Не без труда избежав колотой раны, я оттащил Роджера от вожделенных помпонов и увел его вместе с Писуном и Рвоткиным на веранду. Затем я открыл раздвижные стеклянные двери и запер барашка в столовой в качестве временной меры, пока я буду врачевать душевные раны старого турка. Мать с нервной улыбкой бодро кивала на все, что я говорил, не понимая при этом ни слова, и все пыталась хоть немного отчиститься, но у нее это плохо получалось, поскольку шоколадный торт в этот раз удался ей на славу и по размерам, и по вязкости, крем из него так и сочился, а она, валясь на спину, въехала локтем в самую середину торта. В конце концов мне удалось успокоить старика. Пока мать переодевалась наверху, я наливал бренди турку и его трем женам. При этом я не скупился, и к тому моменту, когда мать вернулась, по крайней мере из-под одной чадры раздавалось слабое икание, а нос у турка сделался пунцовым.
Ваша сестра не знаю, как сказать само волшебство она послана небом. Первый раз вижу такую девушку, говорил турок, с готовностью протягивая свой бокал. У меня, как видите, три жены, но ваша сестра что-то особенное.
Что он сказал? спросила меня мать, с тревогой поглядывая на кинжал. Я ей перевел.
Отвратительный старик, прореагировала она. Марго следовало быть благоразумнее.
Турок осушил бокал и снова протянул, компанейски нам улыбаясь.
Простоватая у вас служанка, сказал он, показав пальцем на мать. Совсем не говорит по-гречески.
Что он сказал? спросила мать.
Я добросовестно перевел.
Наглец! возмутилась мать. Ну, я Марго покажу. Объясни ему, кто я.
Я объяснил, и реакция турка превзошла все ожидания. Он с воплем вскочил, схватил ее за руки и стал покрывать поцелуями. А затем, продолжая их удерживать, как в тисках, и заглядывая ей в глаза, пропел так, что задрожали усы:
Вы мать моего Цветущего Миндаля!
Что он сказал? спросила она дрожащим голосом.
Но прежде чем я успел перевести, турок что-то гаркнул своим женам, и те, впервые оживившись, повскакали со своих подушек, подбежали к матери и, откинув чадру, принялись с необыкновенным подобострастием целовать ей руки.
Зачем они это делают? задохнулась мать. Джерри, скажи им, чтобы они прекратили.
Вернув жен на подушки, турок снова повернулся к матери. Он приобнял ее за плечи мощной ручищей, так что она даже пискнула, а другую выбросил вперед ораторским жестом.