Высокие ставки - Хромова Анна Сергеевна 4 стр.

 Это встретили в штыки?

 Еще как! Вы энергичнее, чем когда бы то ни было, убеждаете меня сделать крупную ставку. Я отказываюсь. Вы явно разочарованы и предупреждаете меня, что я об этом пожалею, потому что лошадь непременно выиграет. Я отвечаю, что обожду до другого раза. Вы говорите, что я совершаю большую ошибку.

 А когда я все это говорил?

 Вчера.

 А сегодня?  спросил Чарли.

 А сегодня мои подозрения разыгрались с новой силой. Сегодня я подумал, что, быть может, вы дадите коню выиграть, если он сможет, специально затем, чтобы доказать мне, что я промахнулся, не поставив на него. Так что в следующий раз вы без труда убедите меня сделать самую крупную ставку.

 Эге-ге!

 Именно. Поэтому сегодня я не сказал вам, что некоторое время назад я, из-за возникших у меня подозрений, открыл кредитный счет на тотализаторе и поставил там тысячу фунтов на свою лошадь.

 Какой вы нехороший!

 Разумеется.

 И ваша лошадь выиграла.

 Он выглядел великолепно.  Я криво улыбнулся.  А после скачки вы мне сказали, что я сам виноват, что не поставил на него. Вы сказали, что предупреждали меня. И что в следующий раз мне стоит слушаться ваших советов.

 И что?

 И тогда,  я вздохнул,  тогда все мои подозрения превратились в уверенность. Я знал, что он обманывал меня и другими способами. По мелочам. Множество мелких предательств. Ничего страшного. Я сказал ему, что следующего раза не будет. Я сказал, что забираю лошадей.

 И что он сказал на это?

 Он не спросил почему.

 О боже!  сказал Чарли.

Глава 3

Я рассказал Чарли обо всем, что произошло в этот день. Постепенно вся веселость оставила его, и под конец он сделался чрезвычайно мрачным.

 И он останется безнаказанным,  сказал Чарли, когда я закончил.

 Да, конечно.

 Вы ведь помните, что его отец член Жокейского клуба?

 Помню.

 Джоди Лидс вне подозрений!

Отец Джоди, Квинтус Лидс, добился высокого положения в мире скачек благодаря тому, что родился пятым сыном пэра, владел несколькими скаковыми лошадьми и был знаком с нужными людьми. Он обладал внушительной внешностью высокий, плотный, красивый,  и его голос и манеры источали глубокую уверенность в себе. Он умел пронизывать людей взором красивых серых глаз, глубокомысленно поджимать губы и таинственно качать головой в ответ на вопросы, показывая, что знает, но не имеет права отвечать. Я про себя думал, что его благородный вид и величественные манеры нечто вроде великолепных портьер, предназначенных для того, чтобы скрывать внутреннюю пустоту. Впрочем, он, несомненно, был человек честный и благонамеренный.

Квинтус весьма гордился Джоди, гордо выпячивая грудь и сияя от радости на ипподромах от Эпсома до Йорка.

С точки зрения Квинтуса, его сын Джоди, энергичный, умный и толковый, не мог сделать ничего дурного. Квинтус верил ему во всем. А он, несмотря на отсутствие мозгов, имел достаточный вес в обществе, чтобы повлиять на мнение официальных лиц.

Как и говорил Джоди, мне не удастся ничего доказать. Если я хотя бы намекну, что он меня обворовывал, Джоди натравит на меня адвокатов и вся махина Жокейского клуба встанет на его сторону.

 И что вы намерены делать?  спросил Чарли.

 Не знаю,  я слабо улыбнулся.  Наверно, ничего.

 Это же несправедливо!

 Любое преступление несправедливо по отношению к жертве.

Чарли сделал гримасу по поводу того, как дурно устроен наш мир, и попросил счет.

На улице мы свернули налево и пошли по Бошам-плейс. Как оказалось, мы оба оставили свои машины за углом, на Уолтон-стрит. Вечер был холодный, облачный, сухой и ветреный. Чарли спрятал уши в воротник пальто и натянул теплые черные кожаные перчатки.

 Ненавижу зиму!  сказал он.

 А я ничего против нее не имею.

 Вы еще молоды,  сказал он.  Вы просто не чувствуете холода.

 Ну, не так уж я и молод. Мне тридцать пять.

 Практически младенец.

Мы свернули за угол, и на нас яростно набросился ледяной, как в Арктике, ветер.

 Ненавижу!  повторил Чарли.

Его машина, большой синий «Ровер-3500», стояла ближе, чем мой «ламборджини». Мы остановились у его машины, и он отпер дверцу. По улице навстречу нам шла девушка в длинном платье. Ветер рвал ее юбку, и ее волосы полоскались на ветру, как знамя.

 Очень содержательный вечер,  сказал Чарли, протягивая мне руку.

 Не то, чего вы ожидали,  сказал я, пожимая ему руку.

 Это, пожалуй, даже интереснее.

Чарли открыл дверцу и сел в машину. Девушка в длинном платье прошла мимо, цокая каблучками по мостовой. Чарли пристегнул ремень, и я захлопнул дверцу.

Девушка остановилась, постояла в нерешительности и вернулась к нам.

 Извините  сказала она.  Я хотела спросить

Она вроде бы передумала и замолчала.

 Не могли бы мы чем-нибудь помочь?  осведомился я.

Американка, лет двадцати с небольшим, и явно ужасно замерзла. На плечах у нее была лишь легкая шелковая шаль, а под ней легкое шелковое платье. Без перчаток. В золотых сандалиях. Золотая сетчатая сумочка. В свете уличных фонарей ее лицо казалось совершенно белым, и она дрожала крупной дрожью.

 Садитесь ко мне в машину,  предложил Чарли, опуская окно,  спрячьтесь от ветра. Девушка покачала головой.

 Наверно, я  Она повернулась, чтобы уйти.

 Не глупите,  сказал я.  Вам нужна помощь. Не отказывайтесь.

 Но

 Скажите, что вам нужно?

Она еще немного поколебалась, потом наконец решилась:

 Мне нужно немного денег!

 И все?  сказал я, выуживая из кармана бумажник.  Сколько?

На такси до Хэмпстеда.

Я достал пятерку:

 Этого хватит?

 Да. Я куда их вам прислать?

 Да не беспокойтесь.

 Нет-нет, я верну!

 Да он это добро пачками считает,  сказал Чарли.  Не обеднеет он от одной пятерки.

 Дело не в этом,  возразила девушка.  Если вы мне не скажете, куда их вернуть, я не возьму.

 Смешно спорить о морали, когда вы совсем замерзли,  сказал я.  Меня зовут Стивен Скотт. Мой адрес Риджентс-парк, Мальтхауз. Присылайте дойдет.

 Спасибо.

 Да давайте я вас сам отвезу. У меня машина.  Я махнул рукой вдоль улицы.

 Нет, спасибо!  ответила девушка.  Как вы думаете, каким образом я влипла в эту передрягу?

 И каким же?

Она плотнее закуталась в свою шаль.

 Я приняла самое обычное приглашение на обед, а потом обнаружила, что обед должен был иметь продолжение. Поэтому я оставила его еще за супом и сбежала и, только выйдя на улицу, обнаружила, что у меня нет с собой денег. Он заехал за мной домой, понимаете?  Она внезапно улыбнулась, показав ровные белые зубы.  Надо ж быть такой дурой!

 Тогда пусть Стивен сходит и поймает вам такси,  предложил Чарли.

 Окей.

На то, чтобы поймать такси, у меня ушло несколько минут, но, когда я вернулся, она по-прежнему стояла на улице, рядом с машиной Чарли, пытаясь укрыться за ней от ветра. Я вылез из такси, она села в него и без долгих разговоров уехала.

 Вот так дураки и ловятся,  заметил Чарли.

 Да нет, она говорила правду.

 Не факт. Откуда вы знаете, что она не выскочит из такси в двух кварталах отсюда и не отправится вытягивать пятерку из очередного сэра Галахада?

Чарли рассмеялся, поднял стекло, махнул мне рукой и уехал.

Утром в понедельник я получил одну хорошую новость и две плохие.

Хорошей новостью было письмо со вложенной в него бумажкой в пять фунтов. «Вот вам, Чарли!» торжествующе подумал я.

А плохие новости были напечатаны в газетах. Обе газеты, которые я получал (одна спортивная, другая обычная), высказались по поводу владельцев, бросающих тренеров, которые работают на них в поте лица. В одной заметке говорилось:

Другая статья была написана в более развязном стиле, свойственном бульварным газетам:

Да, все эти навострившие уши репортеры с блокнотиками присутствовали там не напрасно. Вполне возможно, все они искренне верили в то, что Джоди был пострадавшей стороной, но ни один даже не потрудился узнать мою точку зрения. Никому, похоже, не пришло в голову, что у моих действий была серьезная причина.

Я с отвращением отложил обе газеты, закончил завтракать и взялся за дневную работу. Она, как обычно, состояла по большей части в том, что я сидел в кресле и пялился в потолок.

День был тихий и морозный. Я написал письмо мисс Уорд.

Вечером я позвонил трем разным тренерам и предложил каждому взять по три лошади. Все трое согласились, но с опаской. Ни один не спросил, почему, собственно, я порвал с Джоди, хотя газеты все трое явно читали.

Один, прямолинейный северный фермер, сказал:

 Мне нужны гарантии, что вы оставите их у меня как минимум на полгода, конечно, если они не охромеют или что-нибудь такое.

 Хорошо.

 Письменная.

 Если вам угодно

 Ага. Мне угодно. Присылайте их вместе с гарантийным письмом, и я их возьму.

Для Энерджайза я выбрал большую конюшню в Сассексе, где были созданы самые лучшие условия для стиплеров. Несмотря на осторожный тон и недомолвки тренера Руперта Рэмзи, я понял, что он ставит Энерджайза почти так же высоко, как и я.

Последних трех я решил отправить в Ньюмаркет, в небольшую конюшню, чьи питомцы достигали средних успехов. Стивен Скотт больше никогда не станет хранить все яйца в одной корзине!

В конце концов я с неохотой снял трубку и набрал знакомый номер Джоди. Трубку, однако, снял не он, а Фелисити, его жена.

 Что вам надо?  резко, с горечью спросила она.

Я представил ее себе в их роскошно обставленной гостиной. Худенькая и решительная блондиночка, такая же всеведущая и трудолюбивая, как Джоди. Она сейчас, наверно, одета в тугие синие джинсы и дорогую рубашку, на запястье у нее позванивают шесть золотых браслетов, и она благоухает мускусными духами. У нее обычно обо всем было свое мнение, которое она высказывала решительно, не терпя возражений. Но до сих пор она никогда не пробовала своих коготков на мне лично.

 Договориться о перевозке,  сказал я.

 Стало быть, вы все же решили нас погубить!

 Вы выживете.

 Трепло самодовольное!  зло сказала Фелисити.  Так бы и придушила! После всего, что Джоди для вас сделал

Я помолчал.

 А он вам не сказал, почему я решил порвать с ним?

 Из-за какой-то паршивой лишней десятки в счете!

 Нет, все было куда серьезнее,  возразил я.

 Чепуха!

 Спросите у него,  сказал я.  Как бы то ни было, в четверг утром я пришлю за лошадьми три фургона. Шоферы будут знать, как выглядит каждая из лошадей и куда их нужно везти. Скажите Джоди, что, если он снова вздумает подменить лошадей, ему придется заплатить за лишние перевозки самому.

Слова, которыми она меня обозвала, потрясли бы отца Джоди до глубины души.

 В четверг,  повторил я.  Три фургона, в разных направлениях. До свидания.

Неприятно. Ужасно неприятно.

Я мрачно сидел, смотрел по телевизору какую-то пьесу и не слышал ни слова. Без четверти десять зазвонил телефон. Я выключил телевизор.

 Я просто хотел узнать, сэр, как теперь со мной будет.

Раймонд Чайльд. Жокей-стиплер средней руки. Тридцать лет. Довольно серая личность. Ездил он неплохо, но чем чаще я бывал на скачках и чем лучше разбирался в них, тем отчетливее я видел его недостатки. К тому же я был уверен, что Джоди не мог бы так манипулировать моими лошадьми без помощи жокея.

 Я пришлю вам премию за Энерджайза,  сказал я.

Жокеи официально получают процент от суммы приза, но владельцы, которые хотят выразить особую благодарность, часто посылают им дополнительные премии от себя.

 Спасибо, сэр  Он, похоже, удивился.

 Я ставил на него и выиграл крупную сумму.

 Разве?  Раймонд удивился еще больше.  А Джоди говорил  Он осекся.

 Я ставил на тотализаторе.

 А-а

Молчание затянулось. Раймонд прокашлялся. Я ждал.

 Так вот, сэр. Я э-э как насчет будущего?

 Мне очень жаль,  сказал я, отчасти даже искренне.  Я благодарен вам за победы, которые вы одерживали. Я пришлю вам премию за Энерджайза. Но в будущем на нем будет ездить жокей, который работает с его новым тренером.

Раймонд ругаться не стал. Он только тяжело вздохнул:

 На самом деле, сэр, я вас понимаю

Это было почти равносильно признанию. Ответить я ничего не успел он повесил трубку.

Во вторник одна из моих лошадей должна была участвовать в скачках в Чепстоу, но, поскольку я отказался от услуг Джоди, он не мог ее туда отправить. Все утро я бесцельно бродил по квартире, а днем отправился гулять. Я прошел от Кенсингтон-Гарденс до Тауэра. Холодный, серый, сырой день; над илистыми отмелями, обнажившимися во время отлива, орут чайки. Кофейного цвета река торопится к морю. Я стоял, глядя на Сити с вершины невысокого холма, на котором стоит Тауэр, и думал о тех, кто сложил здесь голову на плахе. Совершенно декабрьское настроение. Я купил пакетик жареных каштанов и поехал домой на автобусе. В среду пришло письмо.

Пятерку она оставила себе.

В четверг вечером три тренера подтвердили, что получили моих лошадей. В пятницу я немного поработал, а в субботу поехал на скачки в Челтенхем. Я, конечно, не думал, что меня встретят овацией, но всеобщей обструкции тоже не ожидал.

Некоторые просто ненавязчиво поворачивались ко мне спиной. Некоторые знакомые, говоря со мной, прятали глаза и при первой возможности спешили удалиться. Репортеры исподтишка следили за мной, тренеры держались настороженно, а Жокейский клуб проявлял холодную враждебность.

Один только Чарли Кентерфильд подошел ко мне, улыбаясь во весь рот, и пожал мне руку.

 У меня что, рога выросли, что ли?  спросил я.

Он расхохотался:

 Вы ударили лежачего. Благородные британцы вам этого не простят.

 Даже если этот лежачий ударил первым?

 Слабейший всегда прав.

Он повел меня в бар.

 Я провел нечто вроде социологического опроса. Процентов десять полагают, что вас тоже стоит выслушать. Процентов десять придерживаются мнения, что вас надо пристрелить. Что пить будете?

 Шотландское виски. Воды и льда не надо. А остальные восемьдесят процентов?

 Столько благородного негодования, что Гринпису хватило бы на несколько месяцев работы.  Он расплатился за выпивку.  Ваше здоровье!

 И вам того же.

 Уляжется,  сказал Чарли.

 Я тоже так думаю.

 На кого бы вы поставили в третьей скачке?

Мы принялись обсуждать сегодняшних фаворитов и о Джоди больше не упоминали. Но потом, когда я остался один, мне стоило большого труда не обращать внимания на всеобщую враждебность. Я поставил по десятке на пару лошадей на тотализаторе и проиграл. Такой уж день выдался.

Весь день мне ужасно хотелось объяснить всем и каждому, что это я был пострадавшей стороной, я, а не Джоди. Но я вспоминал о новых тысячах, которые он непременно вытянет из меня, если я хотя бы заикнусь об этом, и помалкивал.

Гвоздем программы был Квинтус собственной персоной. Он преградил мне путь и громко заявил, что я позорю доброе имя английских скачек. Я подумал, что Квинтус постоянно изъясняется штампами