Да, Дина, кричит она мне в трубку. Я слышу сдавленные рыдания, но мне ее не жалко: я доверила ей своего драгоценного ребёнка, а она
Рассказывай!
Дина, мы пришли в садик, а Милаша говорит: «Бабуля, ты иди, я сама разденусь. Ты же на работу опоздаешь».
И ты бросила ребёнка? Как ты могла? Я не понимаю Как ты могла?
Дина, прости, прости! Не кричи на меня! Мне и так плохо!
Говори!
М-мы были уже в группе. Т-там ещё д-дети раздевались, слова с трудом пробивались сквозь рыдания. Родители сказали, что присмотрят за Милашей. Я и побежала.
Кто был ещё?
Я-я не знаю, мама всхлипывает. Ой, погоди! Секундочку! Мальчик. Дима. И девочка. Она плохо говорит.
Ника?
Да.
Я отключаюсь и начинаю разыскивать номера телефонов родителей.
В садике потерялась? сочувственно спрашивает девушка-репортёр.
Оператор, который тоже сел в машину, вдруг включает камеру. Я вижу красный огонёк, хочу отреагировать, но тут отвечает мама Димы.
Света, мама говорит, что оставила Милашу в группе, но теперь ее там нет. Ты видела мою дочь?
Да, видела, в меня из груди вырывается вздох облегчения. Телефон вылетает из ослабевшей внезапно руки. Я хватаю его снова. Вижу внимательные глаза репортера. Она держит в руках квадратную коробочку. А что случилось?
Дочка пропала, меня начинает колотить дрожь. В окно мелькают знакомые места. Мы подъезжаем к нашему району.
Какой кошмар! охает знакомая. Где?
В садике. Света, а что ты видела?
Сейчас, вспомню. Пришла твоя мама. Хотела раздеть Милану, но та закапризничала. Схватилась за края кофточки и не дала бабушке расстегнуть, твердила: «Уйди! Я сама!»
Она сегодня с утра вредничала. А дальше?
Не помню. Я повела Диму в группу, разговорилась с Галиной Федоровной, вдруг голос замолчал, а потом зазвучал глухо и невнятно. Ой, Дина, получается, это я отвлекла воспитателя?
Дальше что? вздохи мамы Димы меня сейчас не интересуют. Это все потом.
Я вышла в раздевалку, твоих уже не было. Даже в голову не пришло проверить, где Милана. Я думала, она прошла в группу через второй вход.
Винить Светлану было сложно.
Действительно, детсадовские группы имеют своеобразное строение. Прямоугольная раздевалка с двух сторон заканчивается дверьми, которые введут в группу и всегда распахнуты. Но между группой и раздевалкой расположены туалет и умывальники для детей. Получается, что ребенок попадает в группу не сразу, а только пройдя по небольшому, метра четыре, коридору. И если Светлана и Галина Федоровна стояли в одном коридорчике, они могли и не видеть, как Милаша прошла в группу по-другому.
Я отключаюсь и звоню маме Ники, но та не отвечает. Набираю снова и снова, не попадая пальцами в кнопки.
Слушаю вас и удивляюсь, качает головой режиссер. Разве воспитатели не встречают детей?
Встречают, но мне только что сказали, что воспитательница в этот момент разговаривала с мамой Димы.
Понятно. Могла действительно пропустить момент, когда девочка ушла.
Машина тормозит. Я поднимаю глаза: мы уже возле забора детского садика. Я нетерпеливо хватаюсь за ручку.
Спасибо.
Девушка, мы с вами. Поможем в расследовании.
Мне было все равно. Я бегу к входу в свою группу. Галина Фёдоровна меня уже ждёт.
Вы проверили камеры наблюдения? набрасываюсь на неё с вопросом.
Она смущенно отводит глаза.
У нас одна камера сломана, а на второй девочку не видно.
Безобразие!
Зачем вы так?
Простите.
А это кто?
Мы журналисты газеты «Горячие новости». Хотим помочь найти девочку, отвечает девушка-репортёр, пока оператор снимает вход в детский сад, лестницу, раздевалку группы, шкафчик Милаши. Дальше его не пускают.
Не надо снимать! приказывает властный голос. Нянечка сбегала за директрисой, и та уже стояла на лестнице и сердито сверкала на нас очками. Что вы тут устроили?
Ребёнка привели в детский сад, а потом он исчез. Вы считаете, что это нормально?
Я уже кричу, не могу больше сдерживать эмоции. Кажется, ещё чуть-чуть, и моя голова взорвется от переживаний. Заглядываю в шкафчик: сменное платье и вторая обувь на месте, значит, Милана даже не переодевалась. Ну, куда она могла пойти?
Не нужно оставлять ребенка одного, не сдав в руки воспитателю, парирует директриса.
Мы с себя вины не снимаем, но и у вас безобразие: камеры не работают, воспитатель детей не встречает. Кто угодно может зайти в группу, соблазнить ребенка конфеткой и увести, подливает масла в огонь репортер.
Ох! Нет! Только не это! я хватаюсь за шкафчик, боясь упасть, и уже навзрыд плачу и умоляю: Пожалуйста, найдите мою дочь!
Тихо, тихо! Мамочка, не надо так нервничать. Вы детей пугаете! Действительно, на шум прибежали малыши и испуганно смотрели на ссорящихся взрослых. Сейчас вызовем полицию. Пройдемте ко мне в кабинет.
Мы выходим на лестничную клетку, и я вижу в окно, как со стороны ворот бежит мама. Она врывается в подъезд, запыхавшись, лицо перекошено и покрыто потом.
Дина, где, где Милаша? в панике повторяет она. Ты ее нашла?
А ты видишь, что рядом со мной стоит дочь? срываюсь я на неё.
Мама всхлипывает и хватается за сердце. Прибывший наряд полиции расспрашивает нас, нянечку, дозванивается до мамы Ники, но и та ничего не знает. Наконец Галина Федоровна радостно ведет воспитательницу соседней группы. Я бросаюсь к ней.
Вы видели мою дочку? У нее серые глаза и длинные светлые волосы. Заплетены в две косички, которые сзади собраны в сердечко. На ней малиновый бомбер с изображением Русалочки спереди и блестящие лосины.
Да, она стояла на лестнице.
И вы ее не отправили в группу?
Я подумала, что девочка ждет свою маму и прошла мимо: руки были заняты, несла завтрак.
Во сколько это было?
Примерно в восемь часов утра.
Может быть, она просто ушла домой? спросил седой полицейский с усами. Он периодически теребил дин ус и качал головой.
Я сбегаю, посмотрю, вскидывается мама. Она тяжело дышит, слезы текут по ее лицу, но она даже не вытирает их.
А мы с вами по дворам проедемся, поспрашиваем, предлагает усач.
Я скидываю фотографию Милаши репортеру, директрисе, которая обещала опросить сотрудников, и бросаюсь к выходу. Первый приступ паники прошел. Я начинаю думать и прикидывать, куда могла пойти моя своенравная дочь, если допустить, что она просто ушла прогуляться.
Мы объезжаем все дворы и ближайшие детские площадки, но дочери нигде нет. Поиски продолжаются уже два часа. Я с ума схожу от горя и переживаний, но не сдаюсь. Упрямо не отпускаю ни полицейских, ни репортеров. Опрашиваю встречных прохожих:
Вы девочку не видели?
Может, встречали четырехлетнюю малышку одну?
У нее косички сзади заплетены сердечком.
Милаша зовут.
В малиновом бомбере с Русалкой на груди?
Я слышу, что такие же вопросы людям задают полицейские. Но все сочувственно качают головами. Девушка-журналистка в это время с кем-то разговаривает по телефону. Я чувствую, как глухое раздражение поднимается волной к голове. У меня горе, а эта бесчувственная стерва думает только о репортажах. Но тут она бросается ко мне:
Дина, я договорилась с телеканалом. Есть возможность сообщить в прямом эфире о пропаже Милаши. Вы разрешите отправить режиссеру фото вашей девочки?
Нет! Не хочу! За Милашей начнут охотиться!
Дина, ко мне подходит усач. Не выдумывайте. Не у каждых родителей, потерявших ребенка, есть шанс начать поиски по телевидению.
Да, это правда. Режиссер обещал указать номер «горячей линии» канала, чтобы люди звонили туда. У нас есть такая. Мне сразу сообщат, если будет свежая информация.
Хорошо, соглашаюсь я и набираю номер мамы.
Мама сообщает, что и у дома Милашу никто не видел. Она опросила уже всех соседей, но тщетно. Мама плачет навзрыд, и от ее причитаний мне еще хуже.
Сиди в квартире. Никуда не уходи. Вдруг она придет сама, приказываю я ей.
Диночка, дочка, а вдруг Милашу похитили? О Боже! О Боже! Как же так? Я никогда себе этого не прощу!
Ма-ма! Я тебя умоляю! Молчи! Мне и так тошно! я уже ничего не соображаю и кричу в трубку так громко, что полицейские и репортер, обсуждавшие наши дальнейшие действия, на секунду замолкают.
Внезапно мы оказываемся в полной тишине. Или это я ничего не слышу? Уши закладывает, как будто проваливаюсь в глубокий омут с головой и с поверхности воды не доносится ни одного звука. Я резко наклоняюсь и трясу головой, потом бью себя по ушам. Ко мне кидается напарник усача, молоденький полицейский с яркими голубыми глазами. Я только и вижу эти мерцающие огоньки.
Дина, вам плохо? Аптечку! Срочно!
Возле лица появляется дурно пахнущий предмет. Он словно выныривает из темноты. Запах бьет по ноздрям и по голове. Я действительно прихожу в себя, отодвигаю руку с ваткой, смоченной нашатырным спиртом, но полицейский упрямо сует ее мне под нос.
Все! Все! Хватит! Я в норме!
Дина, подумайте, может, ваша дочка захотела пойти в развлекательный центр? Где находится ближайший? спрашивает девушка.
Да, есть такой. И как я раньше не сообразила!
На расстоянии остановки от дома большой торговый центр, в котором расположен детский «Фиеста-парк». Мы часто с Милашей бывали там.
Отправляемся туда пусто. Сотрудники говорят, что не видели Милашу. Отдел игрушек тоже ничего. Полицейские просят по громкой связи объявить о пропаже дочки. Мы ждем около получаса, но никто не откликается.
Оставляем номер телефона администрации и снова наматываем круги по району. Ну, не мог же маленький ребенок далеко уйти! Невольно в голову проникают мысли о краже. Я гоню их от себя, но они, как назойливые мухи, кружатся все быстрее и быстрее.
С телестанции начинают поступать первые сообщения. Я каждый раз вздрагиваю и пытаюсь вырвать телефон из руки девушки-репортера. Черт, я даже не знаю, как ее зовут! Кажется, Катя. Так ее окликал оператор.
Но вся информация пока не имеет отношения к моему ребенку.
«О боже! Ты же милосердный! Помоги мне найти дочь! Пожалуйста!» молюсь про себя я и думаю, думаю, но ничего не приходит в голову.
Мы в очередной раз делаем круг по району, проезжаем мимо моей остановки.
Погодите! А если, внезапно озаряет меня.
Что? Что-то вспомнили?
Садик находится возле дома. Я обычно уезжаю на работу с этой остановки. Вдруг Милана решила поехать за мной.
У-у-у! Это уже сложно.
Начинаем вычислять, какой транспорт ходит через эту остановку. Я махала дочери рукой из маршрутного такси. Она могла сесть в похожее.
Полицейские подходят к водителям такси, и те по рации передают информацию дальше по цепочке.
Нужно ждать. Если кто-то из водителей видел в салоне ребенка без родителей, он обязан сообщить властям или, на крайний случай, в диспетчерскую. Все уже оповещены.
Ждать! Ждать! Как ждать? Я не могу просто так сидеть и ждать. Мечусь по остановке и опрашиваю прохожих. Одновременно в руках усача и Кати звенят телефоны все напряженно смотрят на них.
Да? Есть! глаза полицейского радостно сияют.
Отлично! Просто отлично! кричит Катя и поворачивается ко мне. Милашу видели в сорок шестой маршрутке.
Да, подтверждает усач. Девочка сидит в диспетчерской на конечной остановке. Сотрудники уже сообщили в полицию и в садик.
А-а-а! сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди.
Тут и в моей руке вибрирует телефон. Мой рот кривится, пытаюсь выдавить из себя слова благодарности, но только реву в голос.
Ладно тебе. Ладно! усач хлопает меня по плечу. Поехали за дочкой!
Дина, я так рада, что все обошлось! меня обняла девушка-репортер. Мы поедем с вами. Нужно снять счастливое воссоединение мамы и дочки. Вы не против?
Я настолько счастлива, что соглашаюсь. Главное, Милаша нашлась. В дороге я немного прихожу в себя и звоню маме. Услышав, что внучка жива и здорова и скоро будет дома, мама всхлипывает:
Дина, прости меня. Дина! я едва различаю слова среди рыданий. Дина! Я больше никогда ни за что
Мне бы сказать маме добрые слова, успокоить ее, но я еще зла. Если бы нее ее безответственность, разве пришлось бы пережить такие трудные часы?
Мама, я пока не хочу с тобой говорить об этом! заявляю я и отключаюсь.
Зачем вы так жестко с матерью? упрекает меня усач. Он сидит рядом с синеглазым водителем и сейчас, повернувшись, неодобрительно смотрит на меня.
Все будет хорошо. Мне просто надо прийти в себя.
Дина, вы молоды, быстро переключитесь. Ваша дочка тоже скоро будет вспоминать свой побег из садика как приключение. А вот нам, старшему поколении, намного хуже приходится. Наверняка у мамы давление. Ее и без вашей обиды груз вины к земле клонит, а тут еще и вы. Позвоните ей, успокойте.
Но я позвонить не успеваю. Машина останавливается у небольшого дома из белого кирпича, и я забываю о намерении. Я выскакиваю из салона и несусь к входу.
Милаша сидит на стуле, скромно сложив на коленях ладошки. Ее милое личико красно от слез.
Ма-ма! с криком она бросается ко мне на шею. Мамочка! Я больше так не буду! Я к тебе хотела!
Но я ничего не могу сказать. Просто исступленно целую дочку и обнимаю так, что, кажется, втисну ее в себя и не отпущу больше никогда.
Дина, меня кто-то трогает за плечо. Оборачиваюсь: Катя. Мы поедем.
Спасибо вам. Спасибо огромное! я не знаю, как еще выразить свою благодарность, и просто кланяюсь.
Ну, что вы! Не надо так! отмахивается девушка.
Ой, а вас видела по телевизору! заявляет Милаша.
Правда? Ты смотришь наш телеканал?
Нет. Я смотрю «Карусель», «Мульт» и «Беби ТВ».
Она ч-часто остается д-дома с бабушкой, а та смотрит новости, но, видимо, и з-запомнила вас, поясняю я, заикаясь я от пережитого волнения и стресса. К-катя, оставьте мне свой номер, я вам п-позвоню.
Не надо звонить! Бог с ними, с этими знаменитостями и их грязными тайнами. У меня получился отличный репортаж. Можно я сегодня вечером пущу его в новостях?
Да, конечно, соглашаюсь я. Спасибо огромное. И приходите в «Нефертити». Я вам обязательно сделаю отличный массаж, если, конечно, меня не выгонят к тому времени.
Мы смеемся: я сквозь слезы, а Катя просто от чистого сердца.
Я сажусь в машину. Полицейский-усач предлагает подбросить нас к дому. Он сообщает о находке в детский сад и в участок и отменяет все развернутые розыскные мероприятия.
Я расспрашиваю дочь.
Скажи мне, пожалуйста, почему ты обманула бабушку и убежал из садика?
Я к тебе хотела.
Милаша, но такие вещи делать нельзя!
Я больше не буду! Мне было страшно, начинает плакать дочь, и я оставляю расспросы до более спокойного момента. Всем надо прийти в себя.
У подъезда прощаюсь с полицейскими. Уже вечер. Мы все устали от переживаний и хотим отдохнуть, поэтому решаем заполнить протокол завтра.
Мы с Милашей идем домой. Я звоню в дверь. В груди ворочается чувство вины перед мамой, которая осталась в этой беде наедине с собой. Но на звонок никто не отвечает.
Странно, бормочу я, доставая из кармана ключи.
Я распахиваю дверь: на полу в прихожей лежит мама
Глава 6
Я падаю на колени, трогаю щеку теплая. Жива! Кровь отхлынула от лица от облегчения.
Мамочка, что с тобой? пытаюсь ее поднять, но голова запрокидывается назад.
Бабуля, я боюсь! плачет Милаша.
Быстрый взгляд назад: дочка испуганно жмется к дверям, по ее пухлым щекам катятся слезы.
Милаша, дай мне телефон! приказываю я и поворачиваюсь к маме: Мама, пожалуйста, приди в себя!
Я легонько хлопаю ее по щекам. Если это простой обморок, мама очнется. Но все безрезультатно. В панике бросаюсь к аптечке, вываливаю содержимое на пол нашатырного спирта нет.
Ба-бу-ля, воет сзади дочка.
Телефон! Дай мне телефон!
Милаша наконец лезет в мою сумку и протягивает мобильник. Я звоню в скорую, отвечаю на вопросы, называю адрес.
Тут раздается сигнал мультиварки. Кидаюсь в кухню: в чаше кашка для дочки. Даже в таком состоянии мама подумала о внучке. От осознания своей вины и беспомощности становится совсем невыносимо. Хочется выть и кричать, но рядом ребенок.