Никитин, пора.
И тот покорно встал с лавки, прошел мимо замершей, неподвижно сидящей парочки и вышел вместе с человеком в сером костюме. С тех пор бывшего начальника отдела технического контроля лампового завода во Фрибурге не видел никто.
Глава 4
Подвальный свет окутывал голубизной застоявшийся пыльный воздух. Разительно отличаясь от теплого солнечного света, он наполнял меланхолией всех сидящих в туманной камере предварительного заключения. Проделывал за тайную полицию часть их работы. Попавшие в цепкие лапы карательной системы люди очень быстро теряли волю к сопротивлению под непривычно холодным светом электрических лампочек. И без того затерявшаяся в пространстве жизнь маленького городка выглядела еще более пустой в окружении четырех стен без окон и какой-либо связи с внешним миром. Все жизненное пространство Платона и Лии ужалось до нескольких квадратных метров комнаты, разделенной пополам решеткой. В абсолютной пустоте параллельного измерения из нового бытия невозможно было даже представить, сколько солнечных градусов миновало и сколько учебных лекций прошло, пока они там сидели. При всем желании нельзя было вычислить никакой срок без ориентиров, вроде телевизионного расписания или устоявшегося распорядка жителей квартала, деятельность которых всегда можно было увидеть, высунувшись в окно. Расстояние застыло на месте и казалось, что весь мир сейчас поставлен на паузу, настолько нереальной была мысль, что где-то в данный момент кипит жизнь.
В неподвижной вечности арестованные молодые люди словно застряли между всех известных науке миров. Мозг отказывался фиксировать какие-либо жизненные циклы и вообще свое существование как таковое. Три физических измерения сжались до одной неподвижной точки внутри паникующего пытливого ума Платона, окруженного замкнутым пространством, словно другой вселенной или черной дырой.
Неотвратимость подкрадывалась из темноты будущего и наконец встретилась с парнем лицом к лицу. Не в силах что-либо предпринять, полностью скованный собственным страхом и безысходностью, он смирился с судьбой и приготовился к худшему, к пустому тоннелю без единого луча света в конце.
Рядом неподвижно лежала Лия в неуместном для казематов, но идеально подходящем ей синем платье, вытянулась вдоль узкой лавки, упершись ногами в дальний конец стены. Ее голова покоилась на согнутой руке, окруженная пышными солнечными волосами. Только вот, разлучившись с родственной им небесной звездой, длинные кудри в холодном ламповом освещении стали более русыми, цвета золота. Пораженный их настоящим оттенком, парень поглаживал их рукой, словно касаясь спасительных кос Рапунцель, своей красотой спасавшей его из кошмара угнетающей меланхолии. Откровенные движения пальцев Платона должны были привлечь к нему внимание девушки, однако та продолжала неподвижно лежать, уставившись в потолок. Открытые глаза лишь моргали, когда на них садилась очередная пылинка из толстого слоя побелки над головой. Пышные ресницы, словно веер, отбрасывали пыль на побледневшие от ее тонкого слоя щеки и лоб. Вдвоем они так и располагались на скамейке у стены, как полуживые восковые фигуры.
Сложно понять, как долго молодая парочка сидела в камере предварительного заключения. Регулярные приемы пищи, позволившие бы ориентироваться в градусах, отсутствовали неподвижным людям нет нужды в пропитании, а полицейские не собирались баловать своих единственных заключенных, пытались, наоборот, максимально подавить их волю перед предстоящим допросом. Лишь периодичность, с которой менялись на своем посту служители правопорядка, могла бы сориентировать заключенных, но младший полицейский ушел почти сразу после ареста сидевшего тут до прихода молодых людей Никитина, а старший, видимо, начальник участка, продолжал восседать за единственным в участке столом, возле наблюдавшего за уличными камерами дежурного и постоянно болтал с ним, судя по движениям губ. Разобрать услышанное было невозможно, поэтому Платону и Лие пришлось смириться с информационным и даже пространственным вакуумом.
Как думаешь, что с нами сделают? Девушка неожиданно поднялась.
Не знаю, задумался парень, пытаясь выбрать наиболее безобидную гипотезу из миллиона сложившихся в его голове в период столь долгого ожидания своей участи. Наверно, спросят про этого Никифора, что мы о нем знаем.
А потом?
А потом отпустят, мы же ничего не сделали.
Удивленная Лия легла на бок и подперла рукой голову, чтобы лучше видеть парня. Теперь ее обрамленный золотым водопадом волнистых волос взгляд смотрел прямо вверх, на лицо товарища по многочисленным свалившимся на нее несчастьям.
Ну да, конечно, не сделали. А этот мужчина с завода много чего криминального сделал?
Он копал под какие-то запретные темы ответил Платон и, задумавшись, добавил: Как и я.
Вот именно. Мы так мило с ним побеседовали и столько всего узнали, что с нами могут теперь сделать все что угодно.
Не думаю, что полиция на такое пойдет начал парень, но девушка его оборвала.
Уж не знаю, насколько мирно прошла твоя жизнь, но у нас в детском доме очень часто бывали полицейские, после каждого проступка и мелкого хулиганства. И вот тогда эти бравые служители правопорядка показывали свое истинное отношение к тем, кого не считают честными и порядочными людьми. Они задерживали нас пачками, всех подряд, над девушками издевались, а парней избивали. Уж поверь мне на слово, стоит полицейским решить, что ты недостойный член общества или не разделяешь их политических взглядов, и вся их гуманность остается лишь в рапортах и выпусках новостей. Они могут быть они обязательно будут беспощадными, только дай власть над человеком. Может, надежда и умирает последней, но их совесть определенно первой.
Не дожидаясь ответа парня, Лия немного подтянулась на скамейке и положила голову на его теплое колено. Недостаточно мягкое, но уж получше твердого дерева, оно было приятнее для шеи и головы. Глаза девушки смотрели в сторону передней комнаты, на работающие экраны видеонаблюдения и торчащие из угла ноги двух людей в форме. Пытавшийся ответить что-то умное Платон почувствовал теплоту ее нежного тела, щекочущую мягкость волос и засмотрелся в голубые, будто космические под холодным светом, глаза. Его сердце снова забилось, а кровь отлила от головы. Никогда прежде в жизни ему не было так приятно. Вместо того чтобы дать умный ответ, он только улыбнулся как обреченный, но счастливый дурак.
После продолжительного отсутствия вернулся младший полицейский, обменялся несколькими растворяющимися в воздухе словами со старшим товарищем, а затем занял его место. Начальник, наоборот, пошел в сторону выхода и загремел входной дверью вновь исказив идущий от магазина монотонный гул. Во второй раз за все пребывание в заключении сменился импровизированный караул, но что это значило, понять было невозможно.
Молодые люди уже приготовились вновь коротать пустоту своего внесистемного пребывания в скрытой от всего мира клетке, как на пороге между двумя комнатами появился молодой человек в выглаженной синей полицейской форме. Его черные глаза внимательно осматривали каждый угол камеры, тонкая кожа лица не двигалась из-за напряжения мышц, а в длинных руках он держал одну малоизвестную книгу, не вызвавшую ни единой мысли у Лии, как и у большинства видевших ее издалека людей. Но Платона вид обложки с черным поездом на голубом с оливковым отливом фоне буквально ввел в ступор. Старый роман с объяснением произошедшего сто кругов солнца назад обещал парню пролить свет на все нестыковки истории, но также мог и подвести своего владельца под тюремное заключение или нечто подобное случившемуся с Никитиным аккурат в этой камере бесконечно малое количество пространства назад. Под внимательным взглядом полицейского Платон едва не выдал горестную эмоцию по поводу этой книги из-за того, что не забыл ее дома или не спрятал в машине. С момента второго приступа Лии он таскал эту драгоценность с собой, словно черную метку. Пытаясь не выдать ужаса, он едва заметно сглотнул, почувствовав, как пересохло горло.
Недолго думая, полицейский прошел вглубь разделенной надвое комнаты, прямо к решетке. С нескрываемым наслаждением он подождал, пока заключенные не потеряются в догадках о причине его неожиданного визита, и заговорил с самодовольной улыбкой, полной, с одной стороны, гордости за свою профессию, а с другой презрения ко всем оказавшимся по другую сторону баррикад. Пусть даже их туда определили без особой вины.
Ну что, детишки, начал молодой мужчина, проживший на вид не больше четырех тысяч километров, не только хулиганим, но еще и балуемся запрещенной литературой?
Тонкими пальцами он поглаживал «Атланта поверженного», мысленно предвкушая прекрасное извращенное зрелище жалких оправданий неопытных молодых людей. Искренне удивленная Лия его не столь волновала, в отличие от покрывшегося испариной Платона. Хитрый служака сразу же читал все переживания парня по его честным глазам. Их взгляды встретились хищник и жертва или скорее сытый лев и испуганный мышонок. Судя по раскованному поведению полицейского, стоило предполагать, что он просто решил позабавиться, скрасить ожидание своего начальника в этой богом забытой шумной дыре.
Так откуда у вас эта книга? спросил он с издевкой в голосе.
Нашел сегодня на улице, ответил Платон и, не вставая с места, приобнял Лию, пытавшуюся понять всю важность сложившейся ситуации.
Ну да, конечно, издал смешок служитель закона, обнажив ровный ряд белых зубов. И, видимо, еще не читали?
Как бы я успел? Сначала на нас напали эти хулиганы, а потом увели вы.
Ну насчет хулиганов будет отдельный разговор. Кстати, об этом не беспокойтесь, продолжал издеваться мужчина. Обычная формальность, участники потасовки подписывают протокол, обещают так больше не делать и расходятся по домам. Но вот э́то, он вновь показал книгу, совсем другое дело.
Поначалу забрезжившая на лице Лии радость испарилась после этих слов, и девушка с искренним удивлением метала взгляды то на полицейского, то на Платона, пытаясь угадать, кто же первым ей все объяснит.
Я не понимаю, сказала она, продолжая сидеть плечом к плечу с парнем и так же, как он, вытянувшись перед человеком в погонах.
Если книга такая уж запрещенная, начал Платон, то просто уничтожьте ее и дело с концом. Мы ведь даже ее не читали.
Ох уж эта молодежь, как у вас все просто, рассмеялся полицейский и начал прохаживаться вдоль решетки с заведенными за спину, все еще держащими книгу руками. Если всех отпускать под честное слово, кого же тогда наказывать? А если никого не наказывать, какой же тогда будет порядок?
Но мы действительно не при делах и ничего не замышляем, стоял на своем Платон, а Лия поддакивала.
А нам откуда знать? Тем более вы так хорошо знакомы с господином Никитиным. Ворковали тут с ним как голубки́ а может быть, как заговорщики.
Никакие мы не заговорщики! выпалил парень, ощущая на себе ответственность за сидевшую рядом девушку, попавшую в очередную беду. И в его «Детях свободы» мы тоже не состоим.
Ого, так вы еще и про этих террористов знаете, торжествующе улыбнулся полицейский. Ну теперь все понятно. Вы просто два врущих направо и налево оппозиционера-подпольщика, тьфу.
Последнее определение вырвалось из его рта с таким трудом и презрением, будто пришлось выплевывать что-то грязное. Служитель закона невольно скривился от услышанного из собственных уст и столь же презрительно окинул взглядом сидящих в камере людей.
Я не это хотел сказать, попытался вырваться Платон из поставленной собственными руками ловушки.
Тем не менее ты это сказал, отрезал мужчина. Даже общаться с вами противно.
Уже собравшись уйти в соседнюю комнату, полицейский вновь повернулся к ним, будто ведомый распирающей изнутри чистой ненавистью, которую все-таки решил выплеснуть на заслуживающий ее низший класс.
Что же вам все не нравится? вспылил он, скорее обращаясь ко всему невидимому фронту борцов, нежели к загнанным в угол двум напуганным людям. Государство плохое, законы плохие, полиция им даже плохая. Чего вы хотите? Революции? Анархии? Это безумие, разрушающее нас изнутри! Враги страны нет, даже враги народа!
Последняя фраза возымела над ним особый эффект, так красиво и всеобъемлюще она прозвучала. Очень кратко и содержательно, надо было записать, чтобы не забыть. Уже не обращая никакого внимания на молодую парочку, он попытался запомнить сказанные слова, чтобы отправить очерк в газету самый верный способ застолбить за собой авторские права и прославиться как истинный, верный обществу полицейский.
Враги народа повторил он, уже выходя из комнаты. Оригинально и так свежо. Какое яркое и лаконичное определение для всех подпольщиков-анархистов. И почему его раньше никто не придумал?
Сидящие неподвижно заключенные удивленно переглянулась, читая страх в глазах друг друга. Пропавший было из вида служитель закона внезапно заглянул через порог и договорил:
А вами займемся, когда вернется начальство. Пока можете готовить речь для суда, это право у вас, к сожалению, никто не отнимет. Он засмеялся и исчез за углом.
Наступить тишине мешал все тот же нескончаемый гул машинных установок в магазине по соседству. Он также нарушал и четкость мыслительного процесса, разбивая все привычные течения слов внутри мозга, как безжалостный волнолом. Блокируя все здравые рассуждения, гул, наоборот, оживлял и наполнял силами грустные и панические переживания, убеждая в неизбежности конца. А хуже беспомощного ожидания суда был только очередной приступ головной боли.
Опять начинается, ошарашенно сказала Лия, настолько побледнев от страха, что казалось, будто ее выбросили из самолета без парашюта прямиком над комнатой с мышами и пауками.
Ты уверена? застыл в ужасе парень, повернувшись к ней и обхватив ее плечи руками. Может, это просто от гула? У меня тоже уже в висках стреляет.
Конечно, я не уверена! занервничала Лия. Но боль очень похожая на те два случая. Оба раза я не придала ей никакого значения и чуть не умерла, списав все на похмелье или уныние от общения с Богданом. Предлагаешь и сейчас понадеяться на авось и потерять драгоценное я даже не знаю, как это назвать. Что в такой ситуации мы вообще можем терять? Не расстояние же, оно как раз наш помощник.
Тоже не знаю, как это назвать, растерянно начал парень, но тут же нашелся: У меня как раз недавно была какая-то паника из-за сходящихся со всех сторон стен. Ужас Хотя ничего не должно было произойти, мы же не перемещались не теряли расстояние. Но казалось, что три измерения схлопываются в ноль, и это было ужасно, не хватало чего-то важного, чтобы это остановить.
Именно поэтому в неподвижности мне ничего не может угрожать, вспылила девушка уже со вспотевшим от страха лбом и намокшими от пота волосами. Может, это просто самовнушение, психосоматика?
Ну да, конечно, врачи с тобой бы не согласились.
Да уж, не согласились бы. Но все это выглядит полнейшим безумием! Как во мне что-то может развиваться, если пространство не двигается? Все замерло на одном месте! Все три измерения.
Подумаем об этом позже. Платон попытался взять себя в руки и стать рассудительным взрослым мужчиной. Сейчас у нас есть возможно среагировать на этот приступ заранее и нам нельзя этот шанс упускать.
Ну да, сказать проще, чем сделать, протянула Лия, оглянувшись по сторонам.
Их окружали двадцать квадратных метров кривой, грязно-синей подземной комнаты. Стальная решетка сокращала жизненное пространство молодых людей до безумно малых в сложившейся ситуации величин.
А может, мне побегать по камере? спросила девушка.