До цеху Дмитро попал, бо пану цехмейстеру на лапу сунули! А сколько еще платить придется, чтоб он подмастерьем заделался! Скажите, мама!
Тут уж пан князь Острожский навряд может быть признан виновным, цех зброярив ему не подвластный, мягко сказал дьяк, и обе спорщицы, старая и малая, насупившись, принялись яростно пить молоко.
Замковые берут, чего городским не брать? пробубнила в кружку неукротимая Катерина.
«Вместо смирения, простоты и нищеты гордость, хитрость и лихоимство владеет»12, печально вздохнул дьяк, и Катерина торжествующе поглядела на Рузю. Та лишь фыркнула в ответ. Спасибо за хлеб-соль, пани Надия, бежать мне надобно, к заутрене не опоздать. А как повернусь, с панянкой сотникóвной урок и начнем по той самой «Азбуке Острожской», что ничего доброго не сделавший князь Константин издал.
Дьяк отряхнул хлебные крошки с бороды, поклонился и вышел в сени. Катерина метнулась за ним:
Пан учитель, вы тоже думаете, неправая я?
Поговорим, как вернусь. уклончиво ответил дьяк. А ясная панянка сотниковна, коли уж задает вопросы, пусть подумает: что доброго сделали пан Косинский и его войско?
Они сделают! истово, словно символ веры, сказала Катерина. Иначе на что оно все?
Вот то и оно на что? задумчиво сказал дьяк. Ясная улыбка промелькнула на молодом лице, и, обходя гогочущих гусей и мечущихся по двору кур, он двинулся к калитке.
Катерина зло перебросила косу с плеча на плечо. Ладно Рузя старая и ничего не понимает, но пан дьяк человек молодой, книги умные читает в Острожской типографии изданные. Ну и что, типография? А как шляхтичи киевские, князю подвластные, на фольварках13 своих мастерские ставят, а податей не платят и цену сбивают, хотя сами в городе торговать и вовсе права не имеют? А честным цеховым с голоду помирай! Не может такого быть, чтоб пан дьяк был за князя.
Катерина! Ты меня вовсе не слышишь?
Пусти рукав, оторвешь, кто пришивать будет? разозлилась она на брата. Ты чего тут сидишь? Твоя череда цеховых гусей пасти! Забыл разве? Катерина поглядела на Дмитра, перебирающего пистоль в тряпице, и ехидно хмыкнула: И впрямь забыл! Ой, не могу, пан Дмитро думает, он уже подмастерье и гусей ему пасти не надобно! Пан мастер тебе дубинкой напомнит!
Попаси утром за меня, Катрусь! Не кричи! оборвал он, прежде, чем Катерина успела высказать все, что она думает о таких предложениях. Я с пистолем закончу и к тебе прибегу, и уже прямо в ухо зашептал: Янко, подмастерье, в странствия уходит, у других мастеров учиться. Пан мастер сказал: ежели я до завтрева с пистолем разберусь, меня на его место возьмет и никому на лапу давать не придется! мстительно буркнул он.
Ишь ты, разобиделся! А чего такого она правду сказала! Чтоб подмастерьем стать, изрядные гроши нужны. Которых у семьи и нет вовсе. А жить-то надо, а подмастерье не то что ученик. Но не соглашаться же вот так, сразу, а то брат вовсе на шею сядет!
А я тебе с первых грошей кораллы куплю. подлестился Дмитро.
Монисто, строго сказала Катерина. И черевички на ярмарке, и, не дожидаясь согласия а куда он денется! выскочила на двор и коротко, по-мальчишечьи свистнула в два пальца.
Раздался гогот, и, бойко переваливаясь, Катеринин любимец, большой белый гусь, выбрался из-за амбара. Две гусыни покорно следовали за своим краснолапым и красноклювым повелителем. Гусь потянул к Катерине длинную шею, она почесала гладкий, покрытый нежным пером лоб. Катерина любила живность ей бы на хуторе жить, да разве мама с Рузей согласятся: татары, набеги, опасно Поду-умаешь, жены казацкие живут, и ничего! А эти две в сундук бы ее затолкали и сверху сели, чтоб чего не вышло. А жить когда?
С улицы слышался топот: не иначе кожевники свое стадо гонят, припозднились они нынче
Пошли, пошли! Катерина выдрала тонкую лозину не для своих гусей, упаси бог, для соседских, свои ее и так слушают. Тихонько посвистела Белый солидно поковылял к воротам. Маленькое птичье стадо вышло на улицу, Катерина притворила калитку сейчас по соседям пройдется и
В слабеньком еще рассвете улица была будто нарисована углем даже зеленые деревья казались темными. Похожая на черный косой крест фигура замерла в дальнем конце широко раскинутые руки молодого дьяка словно старались прикрыть Катерину, ее гусей, беленые мазанки под вишневыми деревьями Грохнули копыта, и темная, как туча, конная масса ворвалась в улочку проблесками молний сверкнули сабли. Фигура-крест переломилась пополам, как подсеченная серпом соломинка, и осела на утоптанную дорогу. Короткий хриплый крик пронесся над едва проснувшейся улицей и замерло, застыло, смолкло все. Точно закаменел, растопырив крылья, большой белый гусь. Смолк, как ножом срезанный, звон колодезной цепи на соседнем подворье, оборвалось блеянье козы, утренний скрип колеса и плач младенца. Вжавшаяся в ворота Катерина слышала лишь нарастающий топот и хриплый сап лошадей. Кажущееся сейчас таким маленьким тело дьяка безжизненно, как сверток ткани, перекатывалось под конскими копытами.
«Он без облачения был Без облачения бессмысленно стучало в голове у Катерины. Они не поняли они» Как в забытьи она шагнула вперед словно еще можно было спасти, помочь, остановить. Белый гусь метнулся наперерез, дико гогоча и взмахивая крыльями. Катерину отбросило к воротам. Конная лава пронеслась мимо ярко пылали алые навершия казацких шапок, разлетались на ветру откидные рукава кунтушей14. На краткий миг улочка опустела И снова в проулок хлынула лава пешие казаки-сердюки бежали, мерно стуча походными чоботами. Похожие на блины лица с неразличимыми чертами, вислые усы, короткие пики на плечах Пешее войско ровно и неутомимо следовало за конными и словно ручейки от стремнины от него откалывались отряды по трое, четверо. Катерина увидела их рядом, совсем близко, один казак крепко и больно схватил ее за плечо.
Пусти дзецько, лотр поганый! выметнувшаяся со двора Рузя опустила чугунный котелок на голову сердюку. Казак пошатнулся шапка с барашковым околышем смягчила удар. Толчок Рузя отшвырнула Катерину в сторону, девочка упала между отчаянно шипящих гусей. Взметнулась пика Рузя повисла на острие, словно проколотая сапожным шильцем гусеница. Сердюк легко стряхнул тело старой литвинки с пики, Рузя упала совсем рядом. Катерина на четвереньках метнулась к ней
С грохотом вылетел засов на воротах и, путаясь в разлетающихся курах, сердюки ринулись во двор.
Сотник! Мой муж был казацким сотником! с истошным криком кинулась им навстречу мама.
Так мы тут теж все казаки! захохотали ей в ответ и Катерине показалось, что ее здесь нет. Что она на самом деле крохотный такой человечек, прячущийся в теле большой Катерины, и через ее глаза, как через крепостные бойницы, заглядывающая в мир, которого просто не может быть! В том, наружном мире большой Катерины вислоусый здоровяк схватил маму за руку. Она закричала, вырвалась Но не пробежала и пары шагов усач нагнал ее
А ну стой! здоровенный, как тыква с огорода, кулак врезался вырывающейся женщине в висок. Мамин крик оборвался. Словно враз лишившееся костей тело осело наземь. Мамины волосы безжизненно рассыпались в пыли.
Ох ты ж сатана! казак остановился, растерянно поглядывая то на свой пудовый кулак, то на распростертую у его ног женщину.
Мама-а-а! отчаянно закричала та, большая Катерина, сквозь которую в мир выглядывала маленькая, и кинулась вперед. Сухонькая старушечья ручка сомкнулась у нее на щиколотке, заставив со всего маху грохнуться на дорогу. И от удара Катерина большая, та, что снаружи, и маленькая, которая внутри, снова слились в одно целое. Девочка приподнялась на локтях: там, на дворе ее родного дома, неподвижно, не шевелясь, лежала мама с белым, мертвым лицом.
Хоть девку не упустите! хрипло заорал усач.
Та бежи ж, дурне дзецько! прокричала Рузя, и кровь выплеснулась у нее изо рта. Старая литвинка свернулась на дороге клубком, прижимая ладони к животу.
А ну стой, девка! Двое сердюков бежали к ней. Окошко такой знакомой, такой родной горницы распахнулось и грянул выстрел. Догоняющий их усач скорчился, хватаясь за пробитое плечо. Сердюки остановились, с беспокойством оглядываясь на товарища. Из окошка хаты вился дымок пистолетного выстрела.
«Дмитро собрал пистоль», промелькнуло в голове у Катерины, а ноги уже несли вверх по улице.
Охрима подстрелили! До хаты, хватайте кто там!
Дмитро! на бегу взвыла Катерина, но не остановилась и не оглянулась.
Девку ловите! За спиной тяжело забухали шаги за ней погнались. И тут же громкое шипение, гогот, удары крыльев и человеческий крик боли. Ах ты ж гусак поганый!
Будто ветер дунул Катерине в ноги только подол рубахи развевался и, точно подгоняя, шлепала между лопатками коса.
Стой, тварюка мала, хуже будет! шаги были уже близко, ее нагоняли.
Катерина бежала кривыми проулками Подола. Высоко на горе пылал замок словно свеча, озаряющая последним, пекельным светом разоряемый город. Искрами к рассветным небесам взвилось подворье кожевников остро несло горелой кожей, от брызг жира на соломенных стрехах окрестных хат робко расцветали первые желтенькие лепестки огня и хаты вспыхивали одна за другой улицы разгорались, и рассвет тоже, золотистый солнечный свет смешивался с желтым, и черный дым поднимался к свеженьким, радостным июньским небесам. Истошно кричали женщины, но почти нигде не дрались Киев не сопротивлялся, застыв в ужасе и оцепенении. Только из одного подворья выскочил здоровенный парень со слишком коротким для него клинком в руках
Янко! Янко! из последних сил закричала Катерина, узнав подмастерье Дмитрова цеха. Спаси! Она с размаху врезалась в парня, вцепилась в подол его рубахи. Ее ухватили за шкирку, как щенка, подмастерье швырнул ее себе за спину.
Беги! Що духу! рыкнул он, бросаясь навстречу преследователям.
Катерина побежала, снова. Лязг стали за спиной заставил ее оглянуться увидеть как острие казацкой сабли выходит из спины Янко. Глухо вскрикнув, она из последних сил ринулась вперед, проскочила мимо горящей телеги с сеном и вырвалась на Магистратскую площадь. По площади сновали казаки, стаскивая добро из богатых домов к ногам ангела над городским колодцем. Небрежно, словно очередной тюк, на кучу добычи швырнули скрученную по рукам и ногам молоденькую шляхтянку в изодранной ночной сорочке. Лицо ангела осталось безмятежным.
Широко растопырив руки, точно курицу ловил, молодой казак кинулся Катерине наперерез. Девчонка вильнула, прыгнула вперед и с разбегу зацепилась за лежащее на площади тело в богатых одеждах. Кубарем покатилась, вскочила, постанывая от боли в разбитых коленках Ее схватили за косу, рывком подняли над землей. От лютой боли Катерина взвыла, слезы брызнули из глаз ей казалось, что натянувшаяся до предела кожа сейчас просто сорвется с головы, обнажая окровавленный череп.
Ах ты ж сквозь пляшущий перед глазами туман проступило искаженное злостью усатое лицо. Удар вышиб из Катерины дух, заставив закачаться точно груша на ветке. Сквозь гул в ушах накатывали крики:
Слава гетману! Слава!
Катерина всей тяжестью свалилась на землю поймавший ее усач тоже орал, потрясая саблей и не забывая другой рукой придерживать за косу свою пленницу. Гнедой конь с породистой «щучьей» мордой переступал тонкими сильными ногами, пробираясь меж трупами и грудами добычи. В седле, круто подбоченившись, возвышался пан в казацкой бараньей шапке, из-под которой торчал длинный польский чуб, и в роскошном аксамитовом кунтуше со смарагдовыми пуговицами. Битые черепки хрустели под копытами его коня. Навстречу, спотыкаясь и чуть не падая, ковылял городской войт15 в лучшем своем кафтане, накинутом прямо на исподнюю рубаху.
За что таковое разорение, пан гетман Косинский? останавливаясь в нескольких шагах от коня и не смея поднять глаз на всадника, пробормотал войт. Какая вина наша перед славным лыцарством запорожским? Или ж мы не православные?
«Косинский застучало в голове у Катерины. Это он, он поможет!» она отчаянно рванулась. Коса натянулась как струна и выскользнула из кулака ее поимщика.
Стой, куда?
Но Катерина уже повисла на гетманском стремени:
Пан гетман! Пан! Мы казацкого роду, тятя сотником Мамка, братик! Во имя Бога, пан гетман, спасите! Мы за вас! За вас!
Гетман Косинский опустил глаза, увидел поднятое к нему залитое слезами девчоночье лицо и брезгливо шевельнул сафьяновым сапогом:
Здесь нет никого «за нас». Нет казацкого роду. Он возвысил и без того сильный, с лязгающим польским акцентом голос так, чтоб слышно было по всей площади. Проклятые Острожские предатели казачества, и все, кто им служит суть здрайцы16 безбожные! Верно я говорю, братья-казаки?
Слава гетману! орали вокруг.
А кто хочет от предательского клейма обелиться присягайте на верность мне! И лыцарству запорожскому, торопливо добавил гетман.
Пан гетман, как можно? Князь Константин, воевода наш, не простит! испуганно забормотал войт.
Не того боишься, войт киевский! мрачно усмехнулся всадник и небрежно махнул унизанной перстнями рукою. Повесить!
Да как же? Да за что, пан гетман?! Войт рухнул на колени, но его, воющего от ужаса и причитающего, подхватили под руки и поволокли. Веревку перекинули через вывеску корчмы миг и рядом со свисающей на цепях бочкой закачалось длинное тело. Ломкая в свете пожара тень дернулась раз, другой и затихла.
Гетман тронул коня так и не расцепившая сведенных ужасом пальцев Катерина поволоклась за стременем.
Отцепите же ее! бросил в пространство гетман. Сильные руки ухватили Катерину за локти, и грубый голос с извиняющимися интонациями забормотал:
Прощенья просим, пан гетман, вырвалась, такая шустрая!
Девку к остальной добыче! жестко скомандовал гетман, кивая на возы, куда уже деловито принялись сгружать добро. Затрещала, отламываясь, дверца расписного комодика. Хрустели под сапогами черепки простых глиняных мисок и бесценных ваз веницейского стекла. А то знаю я вас! многозначительно погрозил хлыстом гетман и тронул коня.
«Мы добыча. Я, Дмитро, Рузя Мама Предатели, здрайцы безбожные Потому что иначе мы не были бы добычей!» вдруг поняла Катерина.
Пошла! за скрученные руки ее поволокли к возам. Она яростно брыкнулась видно, попала, ее пленитель зашипел от боли:
Побрыкайся мне! громадный кулак взвился над головой, и Катерина рухнула у колеса.
Глава 4. В погоне за бешеной коровой
Колеса уныло скрипели. Дорога, серо-коричневая полоса утоптанной пыли, все тянулась и тянулась, вихляя как змеиный след. Колесо подпрыгнуло на торчащем посреди дороги камне и тут же завалилось в выбоину.
Черт бы побрал эту проклятую телегу, и эту дорогу, и
Машенька! Ради бога, не ругайтесь так страшно, вы же дама! Греза Павловна тряпочкой повисла на ремне безопасности.
На заднем сиденье повалившиеся друг на друга Мурка, Кисонька и Нюрочка распутывали руки-ноги. Мама, пофыркивая, как разозленный еж, ткнула пальцем в кнопку GPS-навигатора.
Населенные пункты поблизости отсутствуют. в невозмутимом голосе навигатора, казалось, промелькнуло злорадство.
Никуда! мама стукнула кулаком по рулю. Этим летом мы не можем поехать вообще никуда! Мы обречены!
Ой, так еще страшнее, чем когда вы ругаетесь. Греза Павловна с трудом выпрямилась.
Мама рванула заклинившую дверцу, выбралась из задравшего капот «Мерседеса» и растерянно огляделась. Впереди была грунтовка и лес. Сзади тоже был лес, а грунтовки не было, она пряталась за поворотом, тем самым, за которым подлый навигатор обещал вожделенную цель а потом взял свои слова обратно!