Господи, как хорошо, прошептала она, не в силах остановить судороги, сотрясающие её ноги и живот. Хочу быть с тобой, Анвар
Будэшь Обязательно будэшь, услышала она, и вдруг встрепенулась и открыла глаза.
На краю кровати сидел Саид.
Вы что?! Так нельзя! Я так не хочу! завопила Алина, натянув на себя одеяло.
Хочешь не хочешь, а уже всё, с улыбкой произнёс Анвар, появившийся из-за спины Саида. Теперь ты женшин. Аж два раза. Хороший женщин. Азиз не обманул.
Он достал из бокового кармана бумажник, порылся в нём и положил на стол две бумажки по пятьдесят рублей.
Это подарок тэбэ. Захочешь ещё, только скажи. Всё брошу. Здэс буду. Ты так кричал Мне очень понравился, как ты кричал.
Анвар наклонился, чтобы поцеловать Алину, но та с размаху вмазала ему пощёчину, и вжалась в стену, ожидая ответа. У того глаза налились кровью, но он сдержался, всё-таки подруга жены его друга.
Глупый ты женщин. Будешь одна жить. Не приду я больше. И Саид не придёт. И никто не придёт
Напугал, скотина!
Не напугал, а прэдупрэдил. И молись, что у тебя есть такой друг как Азиз. Если бы не он
Что? Ты бы зарезал меня или ещё раз изнасиловал?
Я нэ насиловал тебя. Запомни это. Ты ещё не знаешь, что такое настоящее насилие, он сгрёб со стола оставленные деньги. И это тоже нэ получишь. Нэ заслужила.
После их ухода Алина долго не могла встать с кровати, хотя опьянение прошло, словно его и не было, осталась лишь звенящая пустота в голове. Бобина на магнитофоне давно закончилась, и продолжая вращаться, хлопала свободным концом плёнки по пластиковой поверхности. Этот монотонный звук вводил в ещё больший ступор.
Алина проснулась почти в полдень. Тело ныло как после пыток, на нём не было ни одного участка, который бы не болел. Она с трудом приподнялась и протёрла слипшиеся глаза. Смотреть вниз было страшно, хотя она знала, что должна была там увидеть. Простыня с запёкшейся кровью прилипла к ногам так сильно, что её пришлось отдирать вместе волосинками. Хотелось смыть всё с себя, но выходить из комнаты было невыносимо стыдно. Алина была уверена, что все соседи, приложив стаканы к стенам, слушали этот спектакль, в котором ей была отведена роль грязной потаскухи. Но ведь она таковой не была, она просто хотела любви, а любовь почему-то не захотела одарить её своими чарами, позволив лишь на мгновение её почувствовать. А этого было так мало, не хватало даже для приятных воспоминаний, поскольку ту единственную светлую точку, которая сияла впереди, затмевала своей чернотой бесформенная грязная клякса, заполняющая всё вокруг.
Приоткрыв дверь, Алина прислушалась, в блоке было тихо, и она на цыпочках прошмыгнула в туалет. Ей нужно было сначала туда, а только потом в душ, и это была не физиология. Ей показалось, что взгляд Томаса Андерса стал ещё похотливее, а на губах застыла саркастическая ухмылочка. Алина поддела ногтем край плаката, и что есть силы рванула его вниз, освободив из плена Вахтанга Кикабидзе. Он взглянул на неё с каким-то отцовским укором, мол, что же ты, дурочка, наделала.
Прости, прошептала Алина, утирая градом катящиеся слёзы, но ты тоже хорош Почему тебя не было, когда ты был мне так нужен?
Она смотрела в глаза своего кумира, который предал её в самый ответственный момент, и ломая ногти сдирала намертво приклеенный к двери плакат, пока на поверхности не остались только ошмётки истерзанной бумаги и неровные наросты клея.
2
Нельзя сказать, что три года, которые Алина отработала после окончания института, пролетели незаметно. Она могла бы в красках описать своё пребывание в маленьком городишке, куда её заманил ушлый кадровик, приехавший на дипломирование специально для того, чтобы подыскать падких на обещания хорошей жизни выпускников, но это стало её второй в жизни тайной. Ну а тогда Алина не раздумывая ни секунды подписала все бумаги и побежала собирать вещи, ей поскорее хотелось скрыться от сплетен, опутавших её после того мерзкого инцидента на дне рождения. Она не просто чувствовала, а была уверена, что все в курсе её позора и никакого сострадания ей не дождаться, поскольку молва утверждала, что она сама спровоцировала парней. Вот как ей было выдержать весь этот шквал негатива? Теперь Алина знала ответ.
Поезд уносил её за сотни километров, от места преступления. Так она решила, что случившееся это и есть настоящее преступление, которое было совершено ею в отношении самой себя. И никого не нужно искать, и не нужно ничего доказывать улики налицо и признательные показания на столе и приговор оглашён: три года каторжных работ без права быть любимой. Жестоко, но справедливо. Только так можно было выбить дурь, которую порождала её неудержимая похоть.
Алина сидела на нижней полке уткнувшись лбом в грязное стекло и неотрывно следила за тем как сопровождающие поезд провода, то поднимались вверх, то снова плавно опускались вниз, и эта монотонная волна казалась бесконечной.
О чём грустите? услышала она за спиной мужской голос.
Алина оглянулась, прервав поток грустных мыслей. Это был кадровик, тот самый, что посчитал себя гением обольщения, почти без боя заполучив дешёвую рабочую силу для своего проектного института.
Вам, Алина, радоваться нужно, что вырвались на свободу. Будете жить в сказочных условиях, вдалеке от городского шума и суеты. У нас природа такая, что можно умереть от красоты, продолжил он, так и не выйдя из образа властителя человеческих судеб. Меня зовут Глеб Константинович.
Да помню я, сухо ответила Алина. А умирать от красоты я пока не собираюсь. У меня ещё есть планы.
У нас тоже есть планы на вас.
Как-то двусмысленно прозвучало.
Не подумайте ничего такого, начал оправдываться гость, опустив глаза в пол, я просто имел ввиду, что работы у нас много, а рук не хватает
А что вы там прячете за спиной? перебила его Алина.
Да так, ещё больше смутился Глеб Константинович, и поставил на столик бутылку коньяка. Это для знакомства.
И оно состоялось Обет воздержания, торжественно данный самой себе, не продержался и нескольких дней. «Знакомство» затянулось до самого утра, пока состав не прибыл в пункт назначения и проводница не начала метаться по вагону, матерясь и грохоча кулаком в запертое купе.
Через минуту отправляемся! Просыпайтесь!
Пришлось прыгать уже на ходу, а разбросанные сумки и чемоданы собирать по всему перрону. Алина потом так и не вспомнила, что же заставило её выпить сразу пол стакана коньяка, то ли невинные глаза Глеба Константиновича, которые говорили: «не бойся, я безвредный», то ли желание забыться и провести черту между тем, что было и тем, что будет. Как результат пустая бутылка, абсолютная бесконтрольность и неудержимое возбуждение только от самого факта, что всё происходит в том месте, где происходить не должно. Как выяснилось, ритмичное покачивание, громкий перестук колёс и храп, доносящийся из-за перегородки, очень способствовали процессу спонтанного соития, да и кадровик оказался на удивление ласковым, внимательным и трепетным обладателем весьма солидного мужского достоинства. Почему-то именно эта картинка лучше всего отпечаталась в помутнённом сознании Алины, от чего утром было ужасно стыдно смотреть Глебу Константиновичу в глаза. Ей тогда казалось, что случившееся останется тайной и никогда больше не повториться. И вообще трудно было найти оправдание своей слабости, ведь она думала, что тот секс в общаге был последним в её жизни.
Она смотрела на стоящего перед ней мужчину, облачённого в убогий костюм и не понимала, как под всей этой нелепой оболочкой может скрываться такой страстный любовник. За три года Алина так и не смогла разгадать его тайну, при том, что каждый месяц посвящала этому несколько часов, отдаваясь неистово и без оглядки на нравственные принципы. Она помнила каждую из этих 36-ти ночей. Они были одновременно и прекрасны, и унизительны. Алина старалась как могла, всякий раз придумывая что-нибудь такое, чего не было раньше. Казалось, что ещё чуть-чуть, и он снимет с безымянного пальца правой руки исцарапанное золотое кольцо и произнесёт слова любви, но отведённое время истекло, и Алина, так ничего и не дождавшись, собрала чемоданы и уехала обратно, не оставив Глебу Константиновичу ни телефона, ни адреса, а себе ни единого шанса на повторение собственной глупости.
Сев в вагон в одной стране, через двадцать два часа она вышла на вокзале совсем другой страны, оказалось, что пока её поезд плёлся среди лесов и полей, преодолевая два часовых пояса, Советского Союза не стало. Алина долго ревела, узнав об этом от таксиста, который довёз её до дома, где жили институтские друзья.
Дверь долго не открывалась, хотя изнутри доносились звуки, наконец замок щёлкнул и в проёме приоткрывшейся двери показалось лицо Жорика, на его мокрых взъерошенных волосах были видны остатки не смытой пены.
Алька, ты? удивлённо воскликнул он. Откуда?
Оттуда, улыбнувшись, ответила она. Впустишь или тут поговорим?
Ой, секунду подожди, я оденусь Только из душа, Жорик прошмыгнул в ванну и оттуда крикнул. Заходи! Я сейчас!
Алина прекрасно знала эту квартиру. Сколько здесь было выпито и выговорено. Все страшно завидовали Томе и Жорику, когда им на свадьбу его родители подарили двухкомнатную квартиру. Студенты с собственной квартирой! Разве это не счастье? Только вот постоянные пьянки и непрекращающиеся посиделки очень сильно раздражали маму и папу. Они отдавали кровно заработанные деньги, чтобы дети с самого начала жили, как люди, а получилось, что квартира, по их мнению, превратилась в притон. И только после завершения учёбы, когда друзья, подруги и собутыльники разъехались кто куда, в этих стенах воцарилась тишина.
Алина прошлась по комнатам, огляделась и ей стало совсем грустно от увиденного: хорошая мебель, техника, посуда красивая, книги, кассеты, ковры. Не то что раньше: матрац на полу и телевизор с видеомагнитофоном в углу. Не нужны были тогда ни стол, ни стулья, ни скатерть, даже стаканы не требовались, ведь портвейн прекрасно пился из горлышка.
А вы, смотрю, совсем в жлобов превратились, сказала она, увидев вышедшего из ванной Жорика. Живёте, как буржуи. Хотя, вы всегда были буржуями.
Не завидуй, Алька. Буржуйство это тяжёлое бремя. Особенно сейчас. И всё-таки, ты так и не сказала, откуда и куда.
Закончилась моя каторга.
Почему каторга? Ты же осознанно уехала.
Осознанно Ты прекрасно знаешь, почему я уехала, Алина отвернулась, едва сдержав слёзы. Там на кухне тортик на столе, поставь в холодильник, вечером съедим.
В честь чего?
Хм Забыл Сегодня же мой день рождения.
О, господи! Действительно забыл. Вот урод, Жора обнял её, и запричитал, уткнувшись губами в ухо. Прости Прости Прости дурака забывчивого.
Да я и не обижаюсь. Столько времени прошло. У вас забот здесь и без меня хватает. А теперь ещё больше будет.
Ты это о чём?
Союза то нашего больше нет. Как теперь жить?
Да, намутили, идиоты. Сам в шоке, Жора посмотрел на часы и засуетился. В общем так, ты располагайся, а мне нужно на работу сбегать.
А Томка, когда придёт?
Она в командировке, будет только завтра к вечеру. Поешь, там в жаровне курица. Сам готовил. Ты портвейн не разлюбила?
Алина улыбнулась:
Как же его можно разлюбить.
Вот и отлично. Я буду в семь. Накрывай на стол, будем праздновать, Жорик накинул куртку, и остановившись на пороге, крикнул. И распаковывай свои чемоданы. На сколько я понимаю, тебе всё равно ночевать негде.
Алина выбежала из комнаты, но ничего не успела сказать в ответ, поскольку дверь уже захлопнулась и замок дважды щёлкнул. Она сама хотела попросить об этом, но только позже, когда появится повод. Ей просто нужно было пересидеть несколько дней, пока найдётся работа и какое-нибудь недорогое жильё, но проблема решилась сама собой. Осталось только договориться с Томой и сделать всё так, чтобы мама ничего не узнала о побеге.
В третий раз за свою недолгую жизнь Алине пришлось убегать; сначала от деревенской безысходности, потом от позора и наконец от засосавшего по самое горло лицемерного постоянства, когда ожидание последней субботы месяца превращалось в болевое ощущение. Она поняла это на тридцатом акте совокупления с Глебом Константиновичем, последующие шесть ничего кроме отвращения не вызывали, а только усиливали желание сбежать. А уж как Алина ревновала к его жене, которой досталась возможность обладать им в любое время, как только она того пожелает. Осознавать собственную глупость и слабость было тяжело, поэтому был выбран побег.
Накрыть стол не составило проблем. В холодильнике нашлись деликатесы, о которых Алина уже и подзабыла: балык, сервелат, сыр голландский, селёдочка, была даже банка красной икры, но открывать её она не решилась, зато в серванте лежала коробка конфет «Стрела», не говоря уже о бокалах, хрустальных салатницах и красивых тарелках. Получилось очень симпатично и аппетитно. Довольная собой, Алина взглянула на часы, до прихода Жорика оставалось почти два часа. Она достала из чемодана свежее бельё, полотенце и косметичку; времени у неё был предостаточно, чтобы привести себя в порядок после поезда и предстать пред старым другом во всей красе.
Горячая вода, заполнившая ванну и белоснежная пышная пена разнежили почти до беспамятства. Давно Алина не испытывала такого удовольствия от купания, ведь душевая кабинка в её малосемейке со звенящим металлическим поддоном и вечно холодной водой, которая пахла какой-то химией, не позволяла не то чтобы насладиться, а элементарно принять душ. От импортного Томкиного крема, который моментально впитался, кожа стала гладкой, а из запотевшего зеркала в глаза Алине смотрела совершенно другая женщина, в которую не грех было влюбиться. Она постояла ещё немножко, любуясь своим отражением и принялась накручивать на голове чалму из полотенца. В это время в коридоре хлопнула дверь и послышались шаги. А вот на это Алина не рассчитывала. Она посмотрела на трусики, лежащие на полочке, ну не в них же выбегать, приоткрыла немного дверь, высунула в образовавшийся проём руку, и крикнула:
Жорик, дай мне, пожалуйста, что-нибудь накинуть. Я не думала, что ты так быстро вернёшься.
Через несколько секунд мягкая ткань коснулась её ладошки.
Спасибо! снова крикнула Алина, укутавшись в махровый халат.
Она крепко затянула поясок, подчеркнув тем самым талию, ещё раз бросила взгляд на своё отражение, и поправив выбившуюся из-под чалмы прядь волос, вышла из ванной.
У тебя такое изобилие в холодильнике, я чуть слюной не захлебнулась, весело начала Алина, входя в комнату, где был накрыт стол, и тут же замерла, изменившись в лице.
Перед ней стояла мама Жорика и пристально смотрела ей в глаза, и этот взгляд прожигал насквозь. Такой концентрации ненависти и презрения она ещё никогда не встречала.
Здравствуйте, промямлила Алина, пятясь назад, я тут стол накрыла Жора должен скоро прийти
Стол, говоришь, накрыла Ах ты блядина вонючая! Откуда ты взялась?! Я тебе сейчас такой стол накрою, шалава подзаборная! она резко двинулась вперёд, столкнув бокал, который со звоном грохнулся об пол и разлетелся на тысячи кусочков.
Это взбесило её ещё больше.
Не кричите так, Галина Степановна. Вы всё неправильно поняли.
Да всё я правильно поняла, блядина. В ванной она уже плещется. Жрать мои продукты собралась. Имя моё откуда знаешь, сука?
Галина Степановна, да посмотрите вы внимательно. Я Алина Гринченко. Мы вместе с Жорой и Томой в одной группе учились. Я сто раз здесь бывала. Вы же меня видели.
Мало ли кто здесь бывал, чуть поубавила пыл мама и внимательно присмотрелась. Я еле-еле этот притон похабный разогнала. А ну, сними полотенце.
Алина размотала чалму и отбросила волосы назад.
Узнаёте?
Ну даже если и узнаю, это ничего не меняет. Томы нет, стол накрыт, ты голая, она сгребла в охапку разбросанную на диване одежду и швырнула ею в Алину. Тут даже представлять ничего не нужно. Всё шито белыми нитками. Понятно зачем припёрлась.