Осольцев совсем уж хотел было вскрикнуть; но тут плеча его кто-то тихонько коснулся (легонько так, совсем ненавязчиво), а следом мелодичный голос, вроде бы нежный, но и с игривым оттенком суровости, грубовато заметил:
Геннадий Сергеевич, ты чего, паршивец, ты, эдакий, битое стекло мне в участок закидываешь? Наверное, тебе, гражданин Осольцев сильно захотелось поучаствовать в общественно полезных работах и навести на всей центральной территории а заодно и возле моего служебного дома идеальный порядок так прикажешь тебя понимать?
«Хлюп, чвак, пшик хлюп, чвак, пшик» раздалось из резиновых дамских сапожек, обутых на прекрасные ножки, когда Шара́гина обходила нерадивого злыдня, застигнутого прямо при совершении постыдного, по чести трусливого, предприятия. Понять её нетрудно, после неприятного случая, произошедшего сегодня в лесу, на ночной вызов она вышла в высокой обуви да плотных матерчатых брюках.
Иду я, значит, по строгой служебной надобности, продолжала объяснять категоричная полицейская, в левой руке сжимая рабочую папку, а правой поправляя вдруг съехавший локон, чёрный и непослушный, и что же, спрашивается, я слышу? А! Слух мой острый улавливает одно неприятное обстоятельство, как будто некий зловредный негодник бессовестно разбивает в моём огороде стекло ну, как, скажите на милость, было сразу же не вмешаться? Итак, уважаемый Геннадий Сергеевич, говорила она саркастически, растолкуйте мне, пожалуйста, глупенькой: что я тебе настолько нехорошего сделала, чтобы ты решил мне подкинуть «остренькую свинью»? Между прочим, грешным делом я вначале подумала, что кто-то обнаглел настолько, насколько соизволил нахально пробраться в мои крохотные пенаты пришлось подкрадываться к собственному жилищу. Ну и! Я жду объяснительного ответа.
Простите меня, товарищ справедливая участковая, обращался пьяненький мужичок и льстиво, и вежливо, и почтительно (оно и неудивительно, несравненная брюнетка уже успела обрасти определённым авторитетом, а если она находилась в так называемых «расстроенных чувствах», то с ней и вовсе старались не связываться), проклятый «зелёный змей», негодник поганый, попутал, приведённый термин понимался как «состояние сильного опьянения», ничего не смог с собою поделать.
То есть ты хочешь сказать, Осольцев, даже в непроглядной темени отчётливо виделось, как грозно блеснули гневные карие глазки, что кто-то другой, а не лично ты пытался морально меня сейчас «поиметь»?! По-твоему, получается, я наивная дура? Хотя-а с другой стороны, ты вроде бы повинился, Владислава вдруг вспомнила, что вышла в ночную службу совсем по иному поводу и что впереди у неё намечается занятие гораздо более важное «оформление некриминального трупа»; в итоге она решила дать «заднюю», но выйти с несомненным достоинством: Значит, наказывать тебя серьёзно в общем-то не за что. Ладно, будем считать разногласия временными Но! В ближайшее время, не сомневайся, я в обязательном порядке тебя навещу вот там-то мы и продолжим незаконченную, сегодня начатую, беседу. Как это говорят?.. И в тёплой, и в дружеской обстановке, и снова несравненная участковая говорила иносказательно, что отчётливо определялось по ехидной, в чём-то и хитрой, ухмылке, сейчас, извини, разглагольствовать с тобою мне некогда! Пойду обслуживать очередной случившийся вызов. Тебе советую отправляться напрямую домой, а не шляться, пьяному, по поселковой округе, не закидывать честным гражданам пустых, едва-едва допитых, бутылок, неглупая девушка, она давно уже поняла, к чему относился звук разбиваемого стекла, прозвучавший из её огорода (он выделился единовременно со служебным жилищем).
Хорошо, хорошо! мгновенно согласился разнузданный гражданин, не раз успевший облегчённо вздохнуть, что отделался и безобидно, и (вроде бы?) очень легко (а ведь мог и в Райково, что за тридцать километров, «бесплатно» скататься). Ты, Владислава, заискивающе перешёл он на панибратские нотки и указал вдоль направления, какое избрал себе в качестве конечного продвижения, случайно идёшь не туда? неслабая доля страха в несмелой душеньке так-таки сохранялась.
Нет, твёрдо заверила бравая полицейская и кивнула чёрными прядями вправо, мне необходимо попасть на улицу Завокзальная. Короче как не скажет достопочтенный, всеми уважаемый, Палыч пойду я, пожалуй, не то и так изрядно с тобою «подзадержалась», пока объясняла неразумному пьянице прописные, заурядно примитивные, истины.
Едва закончив коротенький, но назидательный монолог, эффектная брюнетка обошла нашкодившего мужичка по левую руку (невольно тянуло поближе к дому), а следом, на зависть бодрой походкой, направилась в противную сторону. Как и раньше, при каждом шаге, шаркая плотными брюками о мягкую резину разноцветных сапог, раздавался непривлекательный звук: «Хлюп, чвак, пшик хлюп, чвак, пшик», немногим ранее до ужаса напугавший Осольцева. Тот грустно выдохнул, но, правда, теперь уже не спокойно (как чуть раньше, когда осознал, что благополучно отделался от скорого полицейского прессинга), наоборот, уныло, тревожно, протяжно. Легонько пошатываясь, Генаха ступил в непроглядную, несказанно опасную, темноту.
***
Отойдя от Солёного, Шарагина вернулась на прежнее направление и грациозной походкой отправилась исполнять основные служебные обязанности; они связывались (как передал ей дежурный по райотделу) с недолгим оформлением (якобы?) некриминального трупа и последующим направлением его в судебно-медицинскую экспертизу. Вначале деятельная брюнетка следовала тем же путём, что некоторое время назад избрал для себя местный любитель креплёного самогона. Миновав деревянное здание станции, она свернула не влево (откуда он прибыл), а отправилась прямо. Шустро пересекла железнодорожные ветки (три штуки), преодолела непродолжительное пространство и подошла к бревенчатому, завидно добротному, дому; он оказался ровно напротив.
Её уже ожидали. Возле дощатой калитки, изготовленной с короткими промежутками, одиноко постаивала незнакомая возрастная женщина; она выделялась крупными формами, но считалась не полной, тем более ожиревшей, а сильной. По сложившейся привычке, используя карманный фонарик, Владислава провела коротенький визуальный осмотр и сделала осмысленное умозаключение, что та, по всей видимости, достигла сорокалетнего возраста, что она не выделяется высоким ростом и что внушительная фигура представляется немного зловещей. Изобразив на широком, излишне округлом, лице, и неприятном, и зверском, чего-то наподобие дружелюбной улыбки, хозяйка назвалась Людмилой Ивановной Афанасьевой и предложила проследовать внутрь; по её словам, там находился скоропостижно почивший покойник. Когда заходила, наблюдательная сотрудница обратила внимание, как недобро блеснули каре-голубые глаза, как посмотрели они настолько же отчуждённо, насколько и недоверчиво да как маленький приплюснутый носик (возможно, вбитый когда-то в драке) неприветливо, злобно наморщился. Волей-неволей по спине отважной, не трусливой в общем-то, девушки пробежал опасливый холодок; он передавал неотвратное приближение чего-то неосознанного, но вовсе небезопасного. С проявлением негативных, едва ли не позорных эмоций, она справилась и по-быстрому, и решительно, а чтобы казаться намного бойчее, бодро определила:
Показывайте: где находится почивший хозяин? Он умер в доме в кровати?
Сейчас сама всё увидишь и сама обо всём узнаешь, грубовато ответила подозрительная гражданка (то ли истинная домовладелица, то ли обыкновенная приживалка?), зачем-то прихватывая в наружных сенцах тяжёлый, заточенный остро топор.
Интуитивно Шарагина потянулась к форменной куртке, слегка ослабила запиравшую молнию, засунула правую руку за пазуху (в левой она держала служебную папку), расстегнула на оперативной кобуре предохранительную заклёпку (в повседневной службе предпочиталась только такая она и удобнее, и проще в использовании), потрогала тёплую сталь оружия, а убедившись, что всё приведено в боевую готовность, недоверчиво обратилась:
Извините, а инструмент Вам, уважаемая, зачем?
Мясо на поминки буду рубить, говорила та размеренно, абсолютно спокойно, лишь зловещее сверкнула каре-голубоватым блеском, гостей будет много, продуктов потребуется немерено Ты что, «дочка», боишься, что ли, чего?
Нет! почти крикнула в ответ Владислава, резко открыла дубовую дверь и очутилась в помещениях обыденной сельской кухни, как и положено располагавшейся сразу при входе (она страшно нервничала, но показать испуганный вид это недопустимо!).
Едва бесстрашная брюнетка оказалась внутри, приготовления недружелюбной Людмилы Ивановной стали выглядеть больше чем очевидными. С другой стороны, Владислава никак не могла взять себе в толк: почему та осталась дожидаться полицейских сотрудников, а загодя не пустилась «в бега»? По мнению прагматичной красавицы, похожий подход оказался бы наиболее объяснимым: на место происшествия, помимо неё одной, могла прибыть и целая опергруппа, состоящая, как правило, из четырёх вооруженных сотрудников.
Необъяснимые мысли посещали дотошную сотрудницу спустя секунд двадцать, сейчас же она воочию лицезрела следы жестокого преступления. Нет, внутри не виделось ни единой кровавой капельки, да и порядок не явился нарушенным но вот мёртвое тело?.. Оно лежало на полуторном ложе, установленном справа, сразу при входе; на шее же наблюдалась характерная странгуляционная борозда, которая отчётливо передавала наступление смерти от механической асфиксии. Сверх выявленного несомненного доказательства, пытливый взгляд скользнул по остальному помещению кухни; в качестве основной обстановки он выделил отопительную кирпичную печь, газовый котел, обеденный стол, посудный сервант, остановился на металлической батареи и зафиксировал орудие жуткого, точь-в-точь безжалостного, убийства. Что же представилось критичному взору? На верхней трубе, крепившейся к обогревательному регистру, висела частичка обрезанного шпагата (тонкой бечёвки); она словно бы специально оставлялась как свидетельство насильственного отнятия жизни. «Каким-то необъяснимым образом кровожадной злодейке удалось подтащить покойного мужа хотя, возможно, временного сожителя? к системе домашнего отопления, рассуждала Шарагина в коротенький промежуток, предоставленный для детальных раздумий, засунуть его голову в удушающую петлю, затем как следует но, похоже, непродолжительно? надавить на грузное тело, описывала она лежавшего на последнем ложе пожилого мужчину, и «адьюс»! нужная цель достигнута».
Закончить у любознательной участковой так и не получилось. Пока она делала целиком оправданный вывод, краем пытливого глаза обратила внимание, что правильный ход логических размышлений стал понятен и находившейся рядом подозрительной женщине. Та сделала резкий замах топором, по-видимому (хотя лучше сказать несомненно) намереваясь опустить его на чернявую голову по-свойски «поквитаться» с прибывшей на вызов полицейской красавицей. Побуждающие мотивы, какие поселились в голове враждебной хозяйки, навсегда останутся непонятными (как?! спрашивается каким образом? она собиралась избежать уголовной ответственности), да и путям-дорогам их вроде пересекаться раньше не приходилось Впрочем, ни то ни другое не является сейчас важным. Итак, опасность выглядела реальной, а значит, и защищаться требовалось сообразно сложившимся вокруг критическим обстоятельствам. Если честно, к чему-то подобному Владислава была готова, а потому, не переставая, держала правую руку за пазухой, прочно сжимая рукоятку спасительного оружия. Но! Как всегда бывает, в самый необходимый момент (то ли табельный пистолет прочнее обычного засел в подмышечной кобуре, то ли стремительное нападение совершалось в высшей степени неожиданно?), одинокой полицейской, подвергшейся внезапной атаке, обороняться пришлось вовсе не с помощью огнестрельного боевого вооружения; нет, она (как и некогда в Мосино) применила обыкновенную прямоугольную папку, внутри проложенную картоном да изрядно набитую служебной документацией.
Предпринятый маневр оказался удачен! Подняв письменные принадлежности повыше над головой, предприимчивая красавица умело парировала первый удар. Непрочная обшивка предательски затрещала, но в целом всё-таки выдержала. Хотя бравая участковая и сумела избежать тяжёлого лезвия, но сам вероломный выпад представился мощным настолько, насколько она не удержалась в устойчивом положении равновесия. Теряя точку опоры, она резко отлетела назад, прямо к отопительному регистру, рядом с которым крепился белёсый обрывок шпагата; чуть раньше он подвёл доверчивому хозяину печальный итог. Требовалось что-то срочно предпринимать, потому как Афанасьева, выпучивая большие глазищи (то ли от необузданной ярости, то ли от накопившейся ненависти, то ли в силу одичалой, безжалостно скверной, натуры?) быстрой поступью двинулась дальше она приготовилась к трагической экзекуции. «Убью, «ментовскую суку»!» в яростном запале кричала она.
Медлить было нельзя! Всеми силами бесстрашной души, априори натренированных пальцев, Шарагина пыталась извлечь заряженный пистолет, но (либо она сильнее обычного нервничала, либо, и правда, в оперативной кобуре, удобно помещённой под мышкой, что-то внезапно заклинило?) спасительному оружию доставаться совсем не хотелось. В очередной раз пришлось надеяться на наработанную реакцию, развитую в ходе неустанных, длительно изнурительных, тренировок: в роковой момент, когда стальное топорище вновь опускалось на чернявую головёнку, увёртливая красавица крутанулась всем ловким станом, переместилась на левую сторону, поджала под себя обе ноги, а оказавшись от разъяренной хозяйки с правого боку, чётко двинула двумя стопами по пухленькой голени. Естественно, разгорячённая неприятельница, никак не ожидавшая каверзного подвоха, потеряла боевое преимущество и всем тяжёлым корпусом завалилась на лежавшую на полу умелую участковую. Той бы немного посторониться, чтобы получить себе более выгодную позицию (когда предполагаемые противники находятся рядом); однако узкое помещение кухни оказалось не очень большим, и оборонявшаяся брюнетка переместилась аккурат к подножию полутороспальной кровати, где «миролюбиво» возлежал убитый покойник.
Так или иначе, две представительницы прекрасного пола (одна невероятно красивая, другая не менее злобная) сцепились в последней, жизненно решающей, битве. Они крутились на ограниченном пространстве, ворочались словно ужи, шипели друга на друга, подобно ядовитым гадюкам, орали колкие грубости да явственные угрозы, обоюдно хватались за волосы, раздёргивали лохматые космы, но и не забывали наносить чувствительные удары, пускай не слишком и ощутимые, зато практически непрерывные. Наконец! Наступила злосчастная кульминация: более ра́звитая хозяйка очутилась сверху и сдавила толстые, словно сардельки, пальцы на хрупком горле поверженной жертвы. Казалось бы, всё смертельный конец! Побеждённая брюнетка надсадно хрипела, сплошь задыхалась Но, нет! Похоже, искусная полицейская представлялась совсем не простой: она специально отвлекла у разъярённой соперницы (во время схватки ни много ни мало не думавшей) излишнюю бдительность; сама же в критичный момент полезла за пазуху и (о, большая удача!) после стольких тягостных испытаний, извлекла наружу огнестрельное, подлинно боевое, оружие.