А чем занимаешься тогда?
Свят глотнул ещё пивка.
Слышал такое слово: революция?
Слышал. А ты из этих, значит, революционов?
Свят гордо кивнул и подставил стаканчик для новой дозы.
Я тебе сейчас объясню всю систему. Вот ты, например, простой ребёнок
Это кто ребёнок, ты, б начал было возмущаться младший, но собрат быстро его успокоил, отпустив подзатыльник. Свят сделал вид, что не заметил пикировки и продолжил:
А уже понимаешь мерзкую суть вещей, когда всё товар и чувства, и слова, и отношения, и ты товар, причём дешёвый, и жизнь твоя один длинный базарный день. Продаёшь, покупаешь, и не осталось ничего свободного от ярлыка с ценой. Ни еды, ни сна, ни любви, одно потребление. Вот с этим я и борюсь.
Парни уважительно покивали и предложили тост: "чтоб всё ништяк". Свят с удовольствием поддержал ему тоже хотелось, чтобы всё было хорошо.
Ещё около часа Свят втолковывал ребятам особенности современной революционной борьбы, потом они взяли ещё пива и пошли к нему домой. Мальчишки слушали с неподдельным интересом, а старший товарищ не уставал делится с ними знанием о сути вещей.
Свят радовался, что ему удалось найти столь благодарных слушателей. "Пусть и дети вроде, думал он между делом, но их глаза разгораются всё ярче, а там, глядишь, и откажутся от маргинального образа жизни, перестанут пить, курить, сквернословить, обрастут мужеством, да и посвятят себя делу революции, а хотя бы и просто честными людьми будут."
Когда они подошли к дверям квартиры, Свят был уже довольно пьян и младшому приходилось подпирать его сзади, чтобы не допустить падения. На липком от пыли столе они продолжили братскую попойку.
Мужество, пацаны, мужества не достаёт нам всем, а вы, вы смогёте! говорил Свят. А знаете, почему?
Юные выпивохи послушно помотали головами.
Потому что вы реальные! сказал он и махнул ещё стакан, после чего уронил голову на стол.
Ему снилась площадь, полная сильных и свободных людей, радостных друг другу и самим себе, молодых душой, а кое-кто и телом, и все они, как праздник, встречают приход нового времени, как родные, обнимаются, целуются, бодро вскрикивают что-то победное и поют, зная, что теперь не будет никакого угнетения, ни жмёт нужда и не давит обязанность, не осталось ни одного лишнего и неприспособленного человека, даже парень в красных штанах хлопает себя в восхищении перед стремительным торжеством правды, а среди этого воодушевлённого люда деловито стоит деревянная сцена, а на ней два столба, соединённых длинной перекладиной, прогнувшейся от тяжести подвешенных на ней тел.
Когда Свят проснулся, в окно кухни лупило утреннее солнце. Он припомнил вчерашний день и своё стремительное погружение в темноту на глазах у подростков, от этого стало даже дурнее. Свят прошёлся по квартире вчерашних друзей в ней не было, равно как не было и телевизора, компьютера, пальто, и, как выяснилось чуть позже, его расчёта.
Тетрадь, которую Свят носил с собой, чтобы не упустить момент вдохновения, исчезла вместе с пальто, а потому он продолжил конспект прямо на стене комнаты:
"Злостная обязанность выживать в дорожающем мире вынуждает даже кристальных душою людей поддаваться бессовестным поступкам. Не их вина, что механизм купли-продажи настроен на безостановочное движение вещей из рук в руки, а любой, опускающий их или вовсе их не имеющий, будучи неспособным перехватить очередной товар, вынужден отойти в сторону, без надежды на маломальский уют и кусочек хлеба. Но наша задача в этот раз держать руки высоко поднятыми над этим движением, с готовностью решительно и сокрушающе опустить их на головные части этого механизма".
7.
Однажды, уже почти зимним утром, в квартиру Свята требовательно постучали. Свят вскочил с кровати, натянул штаны и побежал открывать, предчувствуя общение с человеческим существом, скорее всего случайным. Но гости оказались совсем не случайными, а вполне намеренно добивавшимися свидания с хозяином квартиры человек в синей форме, человек в серой форме и человек без всякой формы, но с печатью высокой власти на теле, то есть пристав, участковый и старшая по дому. Не став ждать приглашения, все трое прошли внутрь, задвинув смущённого Свята в угол прихожей.
Пристав прошёл на кухню, сел за стол, достал из папки листок и начал писать, участковый сел на диван, отчего тот пронзительно вскрипел, а старшая по дому осталась стоять в дверях, упёрши руки в боки и ненавистно глядя на Свята.
Свят Андреевич Васильев? с сомнением спросил пристав.
Да, тихо произнёс Свят.
Пристав уточнил адрес и Свят так же тихо его подтвердил.
Работаете?
Как раз недавно Николай Антонович устроил его себе в сменщики, так как Свят остался без всякого содержания, а потому был вынужден вернуться в мерзкую систему купли-продажи рабоче-сторожичей силы. Получки хватало только на скудное питание, передвигаться по городу и то приходилось чаще пешком. Ненависть к капитализму крепла с каждым днём.
Да. ответил Свят.
Значит, так. Ваш долг по коммунальным услугам превысил допустимые пределы, и жилищная компания обратилась в суд по поводу вашего выселения с жилплощади. На суд вы не явились и не предоставили никаких документов о своём доходе. Суд принял решение о выселении. Вам было предписано освободить жилплощадь в течение двух недель. Вы этого не сделали, поэтому выселение произойдёт с привлечением органов правопорядка. Ну, а так как вы трудоустроены, то это решение обжаловать уже никак не получится. Понимаете меня, Свет Андреевич?
Бывший хозяин жилплощади стоял в совершенной растерянности, боясь взглянуть на присутствующих. Участковый, закончив читать надпись на стене, с настороженным вниманием обратился лицом к участникам дискуссии.
Я ничего не знаю о долгах, и о суде проговорил Свят.
Не надо рассказывать, будто вы не знаете, что за удобства надо платить. Электроэнергия, газопровод, холодное и горячее водоснабжение, содержание жилья, капитальный ремонт, домофон, антенна всё это не даром даётся, и вам прекрасно об этом известно. Извещения суда тоже наверняка приходили почта сейчас хорошо работает.
Наверное, мальчишки повытаскали, сказала старшая по дому. Забав у них немного, вот и пиздят из ящиков.
Решения суда это не отменяет, мрачно сказал пристав. Освобождайте хату
И вот Свят снова бредёт по городу с пакетом в руке, а в душе его холодно и муторно, может от того, что система в очередной раз показала всю свою силу угнетения, а может, оттого, что на улице ноябрь, а Свят в старой куртке. Вскоре он устал, и остановился перевести дух у ярко-красного здания супермаркета.
Он с любовью прислонился к стене продмага, догадываясь, какое изобилие скрывается за ней, и вспомнил свои тёплые деньки в пробочной конторе как он ни черта не производил, а только произносил привычные фразы по телефону, да болтал с тётками в кабинете, при этом был сыт и тепло одет, и как положил он всё это благополучие на алтарь доблестной борьбы за ровно то же самое, но для всех.
И эта мысль внезапно оказалась избыточно согревающей, да так, что Свят выпрямился и сделал несколько неровных шагов туда-сюда. Он осмыслил свой подлинный героизм и даже взмахнул кулаком, угрожая буржуазному образу жизни. Его поразила глубина и живая мощь того подвига, на который он решился, и который, несомненно, должен так же вдохновить остальную массу людей, забитых, разуверившихся, но готовых пробудиться при виде столь лучезарного пророка новой, справедливой эры.
Свят встал у входа в супермаркет и возвестил:
Люди! Перемены, которых вы ждёте, не произойдут без вашего содействия! Встрепенитесь! Отриньте то рабское, что навешала на вас неправедная власть! Сломайте порочный круг потребления и подавления друг друга!
Чего орёшь?
Позади Свята стоял недружелюбный охранник, не разделявший его светлые идеалы. Охранник был широкий и розовощёкий как хряк.
Что, рожа, не побоялся его Свят. Будешь душить голос правды? Служишь хищным тварям капитализма за кусок пирога? Только знай, недолго тебе осталось
Охранник ударил героя, да так, что тот кубарем покатился по мостовой, и с достоинством вернулся в магазин.
Свят не сдался. Утирая разбитое лицо рукавом, он двигался туда, где его голос сразу услышат, а героические устремления поймут и поддержат. "Эти люди и внесут меня на руках в здание новой, народной власти, уж они то с радостью проткнут горло своим господам и восславят своего спасителя, открывшего им глаза и направившего их гнев против подлинного зла", думал он.
Свят подошёл к проходной винно-водочного завода и стал ждать пролетариев. Он не чувствовал холода или боли, всё вытесняла лихорадочная жажда борьбы. И как это он сразу не догадался агитировать среди рабочих? Всё возился со стариками, да с детьми. Досада тоже одолевала его, а с ней и нетерпение. Наконец, он, не выдержав, кинулся к железным воротам и стал колотить по ним кулаками и ногами, что есть сил.
Рабочий люд! Послушайте, надрывался он, и в голосе его сквозило отчаяние от столь долгого ожидания сочувствия. Бросайте всё к чертям и айда вешать хозяев жизни!
Местный охранник, хоть и был худее прежнего, но поколотил Свята с большей силой и рвением, видимо, пользуясь безлюдностью местности. Хныкающий от досады Свят отполз в сторону гаражей, где остался на некоторое время, чтобы перевести дух.
Мёрзлая земля всасывала его в себя, а он, не в силах отлипнуть, лежал и чувствовал, как врастает в эту мерзлоту. Грянул гудок, и из ворот постепенно потянулись забитые жизнью люди, многие, правда, казались весёлыми, но это, наверняка, просто от самого факта окончания сегодняшнего труда. Святу даже показалось, что некоторые из них с надеждой смотрят в сторону гаражей, словно зная: именно оттуда и появиться новый вождь. Он попытался крикнуть им что-нибудь воодушевляющее, а издал только хрип, пафосный, но негромкий. Подкатывались трамваи и в три вагона увезли всех рабочих в семейную или холостую жизнь, подальше от производственных отношений.
8.
Свят стал приходить в себя от осознания тепла, проникающего в него градус за градусом. Ощущение было приятное, и он даже котоподобно расправился телом, выгнувшись в дугу. Тепло продолжало приливать и нахально жгло его лицо, до того, что Свят был вынужден непоправимо проснуться.
Он обнаружил себя в полуметре от небольшого, но интенсивного костра, вокруг которого находились ещё какие-то существа. Сонному взгляду представились бесформенные кучи с признаком движения на поверхности, костёр выхватывал из тьмы небольшой их участок, по которому можно было предположить, что это груды мусора, а не что-то живое. Но эти кучи были всего лишь сердобольными бомжами, нашедшими вождя революции и решившими, что столь несчастное тело вполне способно стать им новым другом.
Один из них заворошился и повернулся к Святу. Из темноты вынырнула неровная голова, будто свалянная из глины и облепленная соломой, и хрипло спросила:
Ну как, жив?
Жив, поморщился Свят. Спасибо, внесистемные люди. Только в вас одних доброта осталась.
Голова кивнула и уплыла обратно в темноту. Кучи вокруг костра затрепетали, наполнились звуками разного свойства, из них потянулись конечности и тяжёлый масляный запах дошёл до Свята, заставив его откашляться. Подумалось, что костёр горит с такой мощью, именно питаясь газом, исходящим от этих людей.
Они были с трёх сторон окружены бетонной стеной неопределимой высоты, а четвёртая сторона позволяла наблюдать в себе мирные огни оставшегося в объятиях капитализма города. Свят снова почувствовал себя героическим в окружении этих независимых жителей планеты, и решил, что лучше паствы для себя он не найдёт.
А что, братия, начал он. Довольны жизнью своей?
Кто-то усмехнулся, а уже знакомая голова выдвинулась к свету, содержа в себе тупой безразличный взгляд, но неизъяснимую тревогу в самом своём положении.
Жизнь как жизнь, сказала голова вполне умудрённым голосом.
Да разве это жизнь Жрёте, что попало, пьянствуете. Выдавлены прессом жизни за край площадки, и никакого имущественного права не имеете.
Кто-то, возможно женского пола, взвизгнул и затрясся в беззвучном смехе. Корявые фигуры холмились у края огня и, суетливо показывая в круге света то обрубок руки, то обёрнутую гнилой тряпкой шею, то грубое кирпичное лицо с чёрными бороздами на месте органов чувств, выражали живое участие.
А нет ли желания взять и отвоевать себе место под солнцем? продолжал Свят. Вас же много, вы же готовая армия для возмездия. Только страх и безыдейность держат вас в унизительном положении отщепенцев. Но в этом же и ваша сила: с вами нельзя бороться системными методами, вас нельзя уволить, лишить имущества, отношений, жилья, даже собственного достоинства, потому что этого уже у вас нет. Вы упали на дно, но от дна можно оттолкнуться и взлететь, отвоевав себе вновь вышеперечисленное. И всё это под моим руководством и под знаменем светлой сознательности построения лучшего, тут Свят взял слишком высокую ноту и закашлялся. Короче, настало время!
Женщина смеялась уже в голос, похрюкивая, пока сосед не стукнул её в бок.
Голова всё хмурилась, но не отвечала.
Ну что же вы! Вам шанс выпадает такой, умереть достойно, не зря, не в своём говне, а в кишках классового врага копошась, а вы пасуете! Свят с досадой выругался и обратился непосредственно к мудрой голове:
Ну вот ты. Ты же наверняка хотел мести? Хотел бы вытряхнуть из оранжевой машины ухоженную сучку и драть, не снимая норковой шубы? Или богатея душить его золотой цепью, протянув её сквозь жирную шею? Заморить голодом пару чиновничков, лишивших тебя жилплощади? Хотел бы?
Голова помолчала и произнесла с грустью:
Да у меня и не стоит уже, чтобы драть, и костёр прильнул к земле, укрываясь от волн скрипучего хохота, накатившего со всех сторон.
Свят ушёл от них почти тут же, с твёрдым убеждением, что система делает рабами даже тех, кто к ней не принадлежит и не знает её сути, и только чистый подвиг встрепенёт обывателей и послужит примером для подражания. Каждой революции нужна своя Аврора, а Свят решил стать сразу и Авророй, и её выстрелом и снарядом для этого выстрела.
9.
Первым делом он заглянул к Николаю Антоновичу, мирно дежурящему в театре, и попросил у него двустволку с зарядами. «Для борьбы», уточнил Свят, и старик не решился отказать товарищу в рваной куртке, изувеченным лицом и обжигающим взором. Он отдал ружьё, и когда Свят скрылся, долго крестился перед афишей актёра Струпского, молясь за успех революции.
Свят был расчётлив и терпелив. Он до рассвета наблюдал за зданием управления водоснабжения из-за угла дома напротив, следил, как в учреждение власти входят сытые и бесчестные люди, и копил решимость для первого этапа возмездия. Вот и Красавкин взошёл по ступенькам, как всегда, озираясь, и это трусливое пухлое лицо с растерянным взглядом свидетельствовало о долгом ожидании для себя заслуженной кары.
Свят ждал ещё, пока служба придёт в полное движение, оглядывая небо и стены перед собой, а руками ощупывая шершавый кирпич за спиной холодный и приятный. "Сначала захват власти, потом амнистия, хаос, показательный трибунал и отмена всех несчастий," повторял он этапы революции. Вскоре ему стало скучно глядеть на однообразное небо, и он стал следить за редкими прохожими, которые ещё не знали, что завтра наступит другая жизнь, а потому двигались неуверенно и безнадёжно. Свят улыбнулся, завидуя их будущему счастью, и двинулся к зданию.