У нас да люди рассеянно сказал муж. Он представил, какими веселыми сплетнями сейчас кишит военный городок.
Да, люди хорошие и отзывчивые, вступила в разговор Архипова, если что они помогут. Ну, там борщ сварить, котлеты пожарить, постирать
Это как? не понял муж.
А я улетаю. С дочерью. Даже вещички наши собрала. Архипова развела руками.
Муж подумал, что, если она уедет, он сойдет с ума.
И я. Тоже улетаю. У нас билеты на один день. Почти в одно и то же время, добавила любовница и лучезарно улыбнулась.
Муж подумал, что она все же очень красивая.
А я? растерялся он.
А мы не знаем, как ты произнесли в один голос женщины.
Муж ночевал у сослуживца, женщины остаток ночи провели в сборах. Вечером следующего дня они выехали в аэропорт.
За те два дня, которые жена и любовница провели вместе, они помогли другу другу понять, что шансов ни у той, ни у другой нет.
Знаешь, сказала Архипова любовнице своего мужа, мы даже не можем быть уверены, что нет третьей.
Или четвертой вздохнула та.
* * *
Жизнь в Москве была настолько непростой, что Архипова не успевала переживать по поводу развода. Уйдя от мужа, она начинала с нуля работа, детский сад, мама, которая стала часто болеть. И была главная проблема их жизни жилье. В той самой, по словам отца, «хорошей и удобной квартире» разместиться троим оказалось невозможно. Архипова спала на раскладушке, которая еле-еле помещалась на кухне, ее маленькая дочь с мамой на диване в единственной комнате. Была проблема со стиральной машиной, которую оказалось негде поставить, с письменным столом, который вскоре понадобился подросшей дочери. Одежду они хранили в коробках или развешивали на спинках трех стульев. Всех проблем этой квартирки было не сосчитать. Иногда, когда мама и дочь засыпали, Александра вертелась без сна, пытаясь придумать, как выйти из положения и решить проблему с жильем. Конечно, она могла обратиться к Стасу Бажину, который вернулся из командировки. По-прежнему в нее влюбленный, он был готов в любую минуту прийти на помощь. Но Архипова честная и принципиальная не хотела обращаться к человеку, который ее, несмотря ни на что, любил, но которому она не могла ответить взаимностью. Александра ломала голову, иногда плакала. Наутро она вставала с больной головой, бежала читать лекции, принимать «хвосты», заседать на кафедре. И слушая долгие выступления коллег, опять же возвращалась мыслями к их малюсенькой квартирке. Однажды, выйдя поздно вечером после работы, она почувствовала голод. Ехать было долго, и она купила в палатке блины с сыром. Пока умелая тетка разливала на толстых кругах тесто, Архипова разглядывала белые ведерки с начинкой. «Ну, сыра здесь примерно процентов сорок. Остальное дешевый майонез. Лук, зелень. А стоит это дело недорого, но и не копейки. Сытно, жирно и горячо», думала Архипова.
А вы хозяйка павильона? спросила она тетку.
Ага, в аренду взяли. Или как это называется
Франшиза, подсказала Александра.
Вот именно.
И как?
Нормально. Долг за машину отдала. Работаю полгода, весело ответила тетка, передавая Архиповой горячий блин в фольге. Впрочем, она тут же спохватилась: Ну, дни разные бывают, а еще проверяющие и вообще. Короче, тяжелое это дело
Я понимаю, ответила Архипова и чуть не захлебнулась слюной. Блин был ароматный.
Ночью она пила лекарство от изжоги и строила планы, потом долго стучала по клавишам калькулятора. Через две недели она в соответствующем учреждении оформила документы, взяла в аренду палатку и стала торговать сосисками, сардельками и колбасой. Товар брала через отделы оптовых продаж московских мясокомбинатов.
В доме к этому отнеслись несколько настороженно мама все еще вспоминала, что дочь должна была стать пианисткой.
А как же преподавание? робко спросила она.
А что с ним не так? пожала плечами Александра. Три дня в неделю преподаю, остальное время торгую.
Ох, только и сказала мама.
Все нормально, весело ответила Архипова и впервые за долгое время ночь, проведенная на раскладушке в кухоньке, была безмятежной.
Дело у нее пошло. Правда, сначала она являлась на работу одетой кокетливо хозяюшка такая колбас и шпикачек. Но к концу дня она дико замерзала, у нее коченели ноги, и очень быстро Архипова перестала отличаться от других розовощеких торговок шапка на глаза, пуховик со следами жира на животе, поверх которого она иногда натягивала голубой нейлоновый халат. На ногах зимние сапоги-дутики.
Знаешь, это хорошо, что можно так одеваться. Плохо, что ты мерзнешь, но хорошо, что можно кутаться так.
Ну да с недоумением отвечала Архипова.
Тебя никто не узнает в такой одежде стесняясь, пояснила мама.
Архипова расхохоталась:
Мама, меня это вообще не заботит.
Но, если мама тихо переживала, понимая, что перечить дочери нельзя, то Стас Бажин, появившийся у ее палатки к концу рабочего дня на шикарном «Мерседесе» и с огромным букетом, был сломлен.
Тебе зачем это надо? в ужасе спросил он, указывая на ее облезший маникюр.
А? Так завтра на работу, я успею накрасить ногти.
Бажин помялся, потом спросил:
Слушай, чего ты хочешь? Что тебе нужно? Давай я сделаю. Иди читай лекции, играй на рояле, учи детей! Или вообще ничего не делай!!! Только уйди с этого холода, из этой грязи
Стас, здесь чисто. И колбасу покупают не только в магазинах. Вот смотри, метро это значит, что женщины усталые выйдут из него и должны еще куда-то заходить. А тут я! У меня все есть для ужина, завтрака, обеда. Это ж экономия сил. И у меня недорого. Я честно взвешиваю.
Последнее было правдой. Рядом имелся еще один киоск. Там торговали молочными продуктами и колбасой. К Александре стояла очередь, к соседям пара человек.
Почему так? спросил Бажин.
А я с походом взвешиваю. Чуть-чуть, десять-двадцать граммов. Мне это не в убыток. А покупателю приятно и доверие вызывает.
Архипова в таком режиме проработала два года. Потом заняла у знакомой недостающую сумму и купила ту самую квартиру на Соколе. Во всех историях в этом месте следуют слезы умиления, усталости и торжества. Только это было не про Александру Архипову. Она и радость пережила спокойно, по-деловому. Просто поставила перед собой еще одну задачу дать дочери хорошее образование.
Правда, потом, много лет спустя, она хвалила себя не только за то, что не побоялась этой адской нагрузки, но и за то, что не привередничала, не тянула с выбором жилья. Ее маме довелось прожить в новой квартире совсем немного, недолго была у нее долгожданная отдельная комната с удобной мебелью, любимыми книгами.
И то время наступившего покоя и заслуженного благополучия Александра помнила всегда.
Жизнь в собственной квартире, выбранной и обустроенной по своему вкусу, среди дорогих сердцу семейных вещей наполняла ее силой. Теперь, когда ей не спалось, она прислушивалась к тишине в соседних комнатах, размышляла о дочери, маме, о том, что же ее ждет дальше. Иногда она думала о бывшем муже. Но эти мысли были, скорее, «машинальными». Так вспоминают ничем не примечательную улицу, по которой когда-то ходил, но название так и не запомнил. Она сама удивлялась этому их брак начинался страстью, потрясающим сексом, желанием не расставаться. Закончился он «А закончился он замечательной дочерью! Не скандалом, не изменами, не враньем и странной ситуацией с приехавшей любовницей! Он закончился замечательной дочерью!» как-то подумала Архипова, и этой части жизни навсегда было отведено соответствующее место в ее душе.
Дальше ее жизнь потекла в обычных хлопотах. Рядом был Стас Бажин. Она знакомилась с мужчинами, за ней пытались ухаживать пылко, с размахом, даже делали предложение руки и сердца. Но Архипова не торопилась. Она иногда вступала в отношения, но сразу предупреждала, что свобода для нее важнее всего. Мужчины настаивали, не понимая, что же все-таки движет этой красивой и чувственной женщиной. А она не хотела им объяснять, что, пока не вырастит дочь, мужчины в ее доме не будет. Не станет она, Александра, идти на неизбежные компромиссы и выбирать между ребенком и мужчиной. А этот выбор встает всегда.
Глава третья
Морковкин
Писатель Аркадий Морковкин давал интервью. Они с корреспондентом, молодым человеком в подвернутых штанишках, сидели в одном из дорогих столичных баров. Вокруг них вертелся оператор. Выставили правильный свет, посетителей в эту часть бара не пускали. Кругом была кожа диванов, темное дерево и золотистый свет круглых плафонов. Корреспондент чувствовал себя не очень комфортно его мучила мысль о том, кто будет платить за кофе, минеральную воду и маленькое шоколадное пирожное, которое стояло перед писателем. Морковкин выглядел уверенным, жесты его были плавными, речь барской.
Сереженька, свари еще кофе! обратился он к парню за стойкой.
А может, пива, Аркадий Васильевич? Отличное пиво на правах давнего знакомца откликнулся тот.
При слове «пиво» корреспондент заерзал. Морковкин улыбнулся:
Сережа бог по части кофе. Он умеет специи добавлять. Как надо. Чтобы вкус не грубел, а имел оттенки.
Корреспондент кивнул уважительно, а про себя отметил: «Заядлый кофеман. У писателей это профессиональный напиток. По ночам пишут, когда вдохновение приходит Надо будет это как-то упомянуть»
Когда на столике появилась вторая чашка кофе, корреспондент кивнул оператору:
Аркадий Васильевич, мы встречаемся с вами, когда выходит в свет ваша новая книга. Хочется поздравить вас, но, с другой стороны, вы автор не одного, даже не двух романов
«А целых трех!» саркастически подумал про себя Морковкин. Вслух же он произнес:
Спасибо. Поздравлять надо. Во-первых, это очень приятно. А во‐вторых, труд автора очень тяжел. Он изматывает, лишает жизненных соков Вcе отдаешь этим чувствам, этим мыслям, этим переживаниям. Все отдаешь этим бумажным листам Они дороги каждому творцу. Нет, я не буду опускаться до пошлости и называть книгу ребенком. Эти вещи сравнивать нельзя. Но книга похожа на женщину ты ее любил, боготворил. Она тебя злила, очаровывала, возбуждала, но ты овладел ею. А теперь она уходит. Уходит, чтобы навсегда остаться с тобой
Какое смелое сравнение! воскликнул корреспондент и переменил позу. Он в своих подвернутых штанишках все время съезжал с кожаного дивана.
Ну, не такое смелое Верное, да! снисходительно кивнул Морковкин. Он тоже переменил позу. Его вид излучал энергию. Ему надо было показать, что разговор о творчестве безумно интересен и ему есть что сказать новому поколению.
И вы знаете, каждый раз, когда я отдаю рукопись в издательство, у меня болит сердце Морковкин добавил голосу тепла и мягкости.
Как интересно И ведь никто из нас, кому недоступна роскошь творчества, даже не догадывается о том, что происходит с писателем, глубокомысленно заметил корреспондент и добавил: Аркадий Васильевич, а я начал читать ваш роман
И что же? чуть подпрыгнул Морковкин.
Э Ну, я должен сказать, что очень, очень но есть один момент
Какой же?!
У вас сложная, тяжелая история. Но вы сумели ее рассказать красиво. Даже в самых неприглядных ситуациях сквозит щемящая первозданная красота. Помните, как героиня вызывает у себя рвоту, чтобы разжалобить любовника? Показать ему, что серьезно больна?
Как же, как же энергично закивал Морковкин, а сам подумал: «Что же ты, дурашка, нашел в этой идиотской сцене?! Да еще первозданного?! Эту сцену убрать надо было, убрать!»
Там красота уродливого поступка. Это красота наизнанку
О, вы думающий читатель, важно покивал головой Морковкин, побольше бы таких
А нам бы таких писателей, которые эстеты в высоком смысле слова. И вообще, у вас талант видеть красоту, ощущать ее, использовать ее. Простите, даже то, как вы одеты! Это вкус, элегантность. У вас талант многогранный, и красота для вас органичное состояние.
«Нормально парень вывернул. Надо развить идею. Я певец красоты жизни. А в ней нет уродства. Это люди придумали быстро соображал Морковкин, парень льстит, да ладно. Главное, у канала рейтинг высокий. А реклама не помешает».
Аркадий Морковкин благостно улыбнулся. Сейчас он стал похож на колобка, которого нарядили в дорогой кэжуал. Морковкин продумал свой образ до мелочей дорогой твидовый пиджак, бархатом лоснящиеся коричневые вельветовые брюки, тонкий джемпер цвета кофе. На голове непременно кепка. Дорогая, с пуговицей на макушке. Очки писатель носил необычные одно стекло в круглой оправе, второе в квадратной. Впервые увидев такое, человек сначала не понимал, в чем дело так люди привыкли, что стекла одинаковые. Готовясь к интервью, Морковкин обычно клал в нагрудный карман дорогую сигару. Доставал он ее где-то на середине беседы, нюхал, начинал вертеть в руках. Когда за ним пытались поухаживать и протягивали огонь, он мрачнел:
Что вы! Мне врачи запретили. Временно Пока я могу только так наслаждаться. Ароматом
На самом деле никто и никогда не видел Морковкина курящим, но молва, что писатель предпочитает дорогие сигары, ходила.
Корреспондент и писатель еще немного поговорили и стали прощаться.
Так когда ждать? Когда эфир будет?
Постараемся побыстрее. Я дам вам знать. Напишу в WhatsApp.
Ок! бросил Морковкин и выкарабкался из глубокого кресла. Когда он встал на ноги, стал очевиден его рост совсем небольшой. Фигура Аркадия имела округлости животик, бока, попа. И все это венчала кепка с пуговичкой на макушке. «Надо купить себе трубку, подумал Морковкин, расплачиваясь за угощение, трубка это солидно и отвлекает на себя внимание».
Аркадий первым покинул бар. Корреспондент и оператор задержались.
Ты мне скажи, почему он фамилию не сменит? Писатель все-таки! На псевдоним имеет полное право! А то Морковкин, фыркнул оператор.
Да кто его знает, пожал плечами корреспондент и тут же пожалел, что не задал этот вопрос. «Черт, это придало бы пикантности беседе», вздохнул он про себя.
* * *
Аркадию Васильевичу Морковкину писателю, драматургу, актеру, деятелю культуры никогда не мешала его смешная фамилия. Он нес ее с гордостью, как и непоколебимое убеждение, что его вклад в современное искусство весьма значителен. Эта уверенность в себе имела детские корни. Когда в школе маленького Аркадия дразнили «морковкой», его мама сказала:
Их много, а ты один. Понимаешь, у вас в школе по меньшей мере четыре Серегиных, а Морковкин на всю школу единственный. Кстати, это касается не только фамилии, но и твоих способностей.
Мама воспитывала Аркашу строго и имела на него огромное влияние. Поэтому с младых ногтей Морковкин знал, что он исключительный.
История жизни Аркадия была вполне безоблачной. Школа, институт. Не тот, куда хотелось, но тоже неплохой. С поступлением был связан еще один эпизод. На исторический факультет Аркадий не прошел. Он срезался на первом же экзамене подготовился плохо, да и экзаменатор попался въедливый. Ситуация была острой грозила армия, куда Морковкину не хотелось. А мама даже и представить не могла такого развития событий. Сына за проваленный экзамен она не отругала, а только посочувствовала:
А что удивляться, там все по знакомству. Знаешь, скольких надо пристроить. Это мы с тобой бедные и беспомощные.
Мама Морковкина лукавила связи у нее были, и она не преминула ими воспользоваться. В разговоре с нужными подругами мама Морковкина, понизив голос, поясняла:
Ты же понимаешь, мальчик умный, способный. Но таких и не любят Они же конкуренты всем бездарностям.
Аркадий удачно поступил в педагогический, но с тех пор во всех своих воспоминаниях многозначительно говорил: «Да, я учился в ту эпоху, когда мог быть запрет на профессию! Я попал в эти жернова». Какие такие «жернова» его перемололи, Аркадий не уточнял. Но эта фраза всегда производила впечатление. Особенно на молодых слушателей его литературного курса. Им казалось, что в те далекие 7080-е годы «охота на ведьм» была делом обычным.