Вот и нет, хрипло сказал Джарси.
Все глаза снова повернулись к нему.
Никакое это было не оружие. Могу поклясться. Это был такой рисунок от руки. Билтмор.
Мэдисон Грант выступил вперед.
Рисунок? Ты хочешь сказать, вроде плана дома?
С расширенными от смущения глазами Джарси затряс головой.
Мне кажется, типа плана. Не знаю Это был просто дом.
Вольфе наморщил лоб.
Ну и зачем какому-то иностранцу разгуливать вокруг с рисунком чьего-то дома?
Если только, предположил Грант, этот человек не замыслил недоброе против кого-то из его обитателей. Я не хочу бросать подозрений, но подобные вещи случаются в наши дни: известные люди вроде семьи Вандербильтов в Нью-Йорке и Ньюпорте уже становились объектом подобных попыток.
Талли ударила брата по руке.
Иуда, прошипела она. Чертов проклятый Иуда Искариот.
Талс, я же не сказал, что это он. Я просто сказал, что это не оружие.
Вольфе щелкнул подтяжками.
Все ясно. Все равно с чего-то надо начинать розыск. Как он выглядел, этот парень? Тут кто-то вроде сказал, итальянец? В какую сторону он ушел?
Кто-то указал в сторону зарослей бальзамина.
Да всем известно, продолжала женщина в лиловом, этим итальянцам доверять нельзя. У нас тут не Флоренция какая-нибудь.
Подойдя к бальзамину, Вольфе потряс его ветви, как будто человек мог затеряться в середине куста, как шишка в сосновой хвое.
Так-так. Похоже, мы сможем обнаружить его следы и понять, куда он направился.
Джарси медленно стянул с головы кепку и швырнул ее на землю.
Керри подошла к нему и положила руку на плечо.
Джарс. Ничего же еще не доказано. Даже близко.
Джарси поднял на нее бледное мрачное лицо.
Ты же не думаешь, что этот наш приятель убил его?
Керри снова представила себе итальянца с его поддельным именем, натягивающего кепку пониже на лицо и старающегося сгорбиться на сиденье всякий раз, как открывалась дверь вагона.
Очень не похоже на то, Джарс. Иногда людей обвиняют совсем незаслуженно. Но иногда люди, обвинять которых мы не хотим Иногда они разочаровывают нас.
Откинув ногу, Джарси пнул кепку, отшвырнув ее вместе с комьями грязи в кусты бальзамина, и кинулся к Керри, словно хотел зарыться в нее лицом, но, вспомнив о том, что он почти взрослый мужчина, сумел сдержаться. Сморщившись, как будто собирался заплакать, он пробурчал:
Я уже хочу домой.
Керри обняла братишку, прижала к себе.
Знаю.
Талли всхлипнула.
Этот человек с поезда был такой, как будто он хороший.
Керри наклонилась и поцеловала сестренку в макушку. Лампа смотрителя бросила луч желтого света на край зарослей. Керри проследила глазами за лучом.
И кинулась туда, куда упало световое пятно.
Там, в грязи, она нашла две маленькие черные деревянные коробочки, к основанию каждой из которых были прикреплены отсыревшие черные ленты. Оттерев пальцем грязь с одной из коробочек, она обнаружила золотой символ.
Филактерии. С надписью на иврите. Должно быть, когда он упал, они выпали у него из кармана. Керри показала коробочки близнецам. У отца моего знакомого в Барнарде тоже были такие. Некоторые из тех, кто соблюдает еврейские обычаи, прикрепляют их на руку или на лоб во время молитвы.
Значит, сказал Вольфе, тот, кто уронил их, был евреем.
Что, подчеркнул Мэдисон Грант, нам уже и так было известно.
Чувствуя, что ее глаза при виде недвижного тела репортера наполняются слезами, Керри обернулась к Вольфе.
Мы просто обязаны отыскать того, кто это сделал.
А какого ж черта, по-вашему, я притащился сюда, бросив дома добрую рыбу и кукурузу на ужин? Только позвольте уж вы мужчинам с этим разбираться. Слышишь, Керри? Взгляд Вольфе скользнул по толпе. Кто-то только что говорил, старина Роберт Братчетт вроде был тут прямо перед самым нападением, а потом вдруг, он щелкнул пальцами, взял да и смылся.
Были и еще кое-кто, кто исчез из толпы прямо перед тем, как случилось нападение, Керри метнула взгляд в сторону Джона Кэбота и Мэдисона Гранта, стоящих в нескольких метрах от нее. Не стоит ли вам и с ними поговорить?
Кэбот со своего места тоже окинул ее быстрым взглядом, как будто слышал ее слова.
Люди, настойчиво повторила она Вольфе, которых, возможно, никто не мог бы заподозрить.
Глава 8
Неся на спине прижимающегося к нему Нико, Сол шагал вперед. Они с Берковичем договорились встретиться только завтра, а до тех пор им надо было где-то переночевать. Более того, им нужно будет вообще как-то устроиться здесь, в Эшвилле, после того как они с репортером найдут этого человека.
Это Беркович нашел его в каменоломнях Пенсильвании, где он находился после отъезда из Нового Орлеана. Беркович, появившийся с вопросами, основанными на показаниях другого итальянца, арестованного в Новом Орлеане четыре года назад, а потом сбежавшего, как Сол. Он тоже прошел через каменоломни, одно из тех мест, где нанимали итальянцев с Юга и какое-то время они с Солом работали рядом, а потом оказался в Манхэттене. Очевидно, он решил, что четыре года достаточный срок, чтобы молчать о том, что знаешь или о чем догадываешься про силы, стоящие за всеми этими смертями в Новом Орлеане. И он обратился в Times. А они послали Берковича проверить все факты, включая поиск и вербовку Сола.
Убедить Сола было не трудно. Четыре года в холоде каменоломен были тяжелы для Нико, у него стала болеть нога. Настало время для переезда. А тут, в этом месте, где богатые туристы любовались Южными горами, у Сола были кое-какие давние связи.
А теперь еще и возможность отомстить.
Они с Берковичем завтра встретятся, и тут-то все и начнется.
Тем временем, даже до того как отыскать какую-нибудь маленькую гостиницу, где они с Нико смогут остановиться, Сол должен увидеть Билтмор. Должен своими глазами убедиться, действительно ли его давний рисунок воплотился в камне.
Ноги скользили и спотыкались на мокрых листьях. Удары сердца отдавались в голове, дыхание перехватывало.
И тут раздался стук копыт, треск веток, и из тумана вырвалась лошадь. Ее передние копыта взлетели высоко в воздух, освещенные светом фонаря, который держал наездник. Сол ухватился за поводья лошади и, дернув, вернул ее в прежнее положение.
Приподнявшись на левом стремени и высоко поднимая фонарь в другой руке, всадница сильно ударила Сола по голове рукоятью кнута.
Che cavolo![9] закричал он, выпуская поводья. Спасаясь от кнута, он опустил Нико на землю и прикрыл его руками. Указывая на кнут, который снова поднялся в воздух, чтобы обрушиться на его голову, он сердито воскликнул: И чем я это заслужил?
Всадница осадила лошадь, заставляя отступить от него подальше.
Как ты посмел хватать мои поводья?
Сол поднял обе руки ладонями вверх.
Лошадь встала на дыбы, ее надо было укротить. И он снова обхватил Нико рукой. Мальчик прижался к нему.
Благодарю, я сама могу справиться со своими поводьями.
Я вижу лошадь, вставшую на дыбы: я вижу, что наездник нуждается в помощи.
Я не нуждалась в помощи. А ты схватился за мои поводья.
Всадница придерживала лошадь в нескольких метрах от него, словно ожидая, что Сол снова попытается приблизиться к ней, и предупреждая, что снесет их с Нико в одну секунду.
Я оказалась здесь в темноте лишь потому начала она, словно бы репетируя эту фразу сама с собой. И осеклась. Я не должна тебе ничего объяснять. Просто на станцию только что прибыли мои гости, и я надеялась встретить их.
Сол ни на секунду не поверил ей нарядная молодая женщина, одна, в темноте, но причины, по которым она пряталась тут, в тумане, совершенно его не интересовали.
Вы не должны так быстро ездить в таких местах, указал он на грязевую лужу. У лошади ноги не такие, как у козы. У нее хорошая поступь, но не идеальная по такой мокроте. Вы могли сломать ногу. Он надеялся, что она поймет его волнует не ее нога, а нога лошади.
А вы должны знать, возразила она, что находитесь в частном владении.
Мы не местные, он прижал поближе к себе и Нико, и тубу с рисунком.
Вот как? И что же привело вас сюда, мистер?.. Она приподняла перед собой фонарь, чтобы лучше видеть его лицо, и с минуту изучала его.
То, что богатая леди задала такой вопрос, было странно. Столкнуться в темноте с незнакомцем и рассматривать его со вспыхнувшей в глазах искрой. Он знал по опыту, что леди, особенно такие красивые, любящие опасность, могли означать неприятности.
Он осторожно ответил:
Бергамини.
Взгляд леди упал на Нико.
Это ваш сын?
Мой брат.
Она оценивающе приподняла бровь.
Так что же именно вы здесь делаете, мистер Бергамини? Я полагаю, вы работаете на мистера Вандербильта, если находитесь на его земле?
Поскольку она сказала, что он не может находиться тут по закону, ему пришлось рискнуть.
Меня наняли работать на конюшне у мистера Вандербильта.
Услышав эту ложь, Нико резко дернул головой. Но промолчал.
Сол похлопал по бумажной трубке, как будто конюшни могли каким-то образом находиться в ней.
Тогда понятно. Я гостья мистера Вандербильта. Полагаю, вас наняли в его конюшни именно потому, что вы так отлично справляетесь с лошадьми, на которых ездят другие.
Stupido[10], обругал Сол сам себя. Cosi dannatamente stupido[11]. Надо же быть таким идиотом, чтобы врать тому, кто с легкостью может разоблачить тебя.
Теперь, даже если им с Нико удастся отыскать того, кто принимает решения о найме на работу, какими будут их шансы? Даже если ему удастся скрыть все свое прошлое с мертвым начальником полиции у своих ног.
Даже если ему удастся доказать, что Джон Вандербильт когда-то давно обещал взять его на работу, его все равно не возьмут, если эта гостья Билтмора поговорит с его хозяином. Потому что никто никогда не наймет лжеца.
Не говоря уж об убийце.
Кивнув, Сол очень отчетливо выговорил правильные слова:
Желаю вам доброго вечера.
Затем, снова вскинув Нико к себе на спину и не глядя, смотрит ли всадница на него, зашагал дальше по подъездной дороге.
Нико дрожал возможно, от холода. А может, от страха.
Сол не позволял себе дрожать от холода. После работы в каменоломнях Пенсильвании он твердо знал, что никогда нельзя позволять себе признавать, насколько ты замерз это опасно.
Стисни зубы, учил его старый итальянец. И не жалуйся ни единым словом. Senza parole[12]. А то холод услышит тебя и станет еще сильнее.
Сол пробирался по грязи. Его спина ныла и от жестких сидений в поезде, и от тяжести мальчика. При тусклом свете луны, пробивавшемся сквозь остатки тумана, он различал дорогу в мутной темноте. При каждом шаге по мокрым листьям раздавалось мягкое чавканье.
Влага собиралась в капли и стекала с резных кончиков кленовых листьев должно быть, наступали заморозки. Как и говорила тетушка Рема из поезда, подъездная дорога вилась петлями и шла через каменные мосты. Под деревьями, какие не растут в Палермо.
Идти дальше в такой темноте было бессмысленно. Но после всех этих лет Сол просто должен был увидеть здание, создание которого он представлял себе, начиная с рисунка на бумаге. Должен был, несмотря на слабый свет луны в тумане, несмотря на Нико, прилипшего к его спине, как морские желуди к днищу того корабля, что привез их в эту страну.
Билтмор, сказал он вслух. И тут же, к изумлению Нико, добавил: Здесь работали и жили талантливые мастера Сальваторе Франсис Катафальмо и Николас Петер Катафальмо. Сицилианцы. Поэты. Всадники. Джентльмены. Он сделал паузу. E fuorilegge. Al tuo servizio.
И нарушители закона. К вашим услугам.
Сколько раз он повторял все это каждый день в пансионе. Хотя не ту часть, про нарушителей это было до того, как он стал таким. Но к вашим услугам да.
И тогда, когда ему пришлось оставить мать и Нико в Палермо, чтобы искать работу, он сказал это двум американским джентльменам, которые приехали во Флоренцию искать вдохновения. Они весь вечер просидели, склонившись над большим листом плотной бумаги, на верхнем правом углу которого остались круглые следы от чашек с кофе.
Один из них, седобородый, водя своей чернильной ручкой по бумаге, даже не обернулся, чтобы сделать заказ.
Лучшего вина, что у вас есть, гарсон. Мы с мистером Вандербильтом перед ужином предпочитаем хорошее бургундское.
Гарсон. Хотя они были не в Париже, а во Флоренции, и Сол почти не знал французского. Английский, впрочем, он знал еще хуже, хоть и учил его с падре ДЭредита на случай, если однажды сумеет уехать из Италии.
Джентльмен, который был моложе, с темными, серьезными глазами, высокими скулами и аккуратно постриженными темными усами обернулся и посмотрел на него, все еще сосредоточенно щурясь.
Мерси. И тут же, покраснев, перешел с французского на почти безупречный итальянский. Perdonami. Sono appena arrivato in Francia. Grazie per aver portato il vino[13].
Сол обратился к ним на ломаном английском:
Сегодня лучшее, что осталось, это кьянти. Но оно стоит много.
Мужчины обменялись веселыми взглядами.
Пожилой цокнул языком.
Если ты про высокую цену, то это неважно. В любом случае принеси самое лучшее вино. Его глаза блеснули под нависшими седыми бровями. Мистеру Вандербильту по вкусу то, что дорого.
Тот, что с темными усами, был, кажется, еще моложе, чем Солу сначала показалось. Когда он прикусил нижнюю губу, то стал похож на интеллигентного, но не уверенного в себе мальчишку, а вовсе не на очень богатого человека, которым являлся.
Так как Сол был одним из немногих сильных мужчин, работавших в местном пансионе, поскольку большинство эмигрировали в Америку, то он и седлал каждое утро лошадь мистеру Вандербильту. Сол уже понял, что этот человек знает, как выбрать самую лучшую лошадь в стойле. Конечно, он не станет обращать внимания на цену при выборе вина.
Вандербильт, вытянув шею, наклонился над листом. Я не очень понимаю, Ричард, что вы имеете в виду, передвигая главную лестницу в сторону, чтобы она стала в большей степени основной деталью вида с фасада.
Пожилой мужчина провел концом ручки по листу. И ее кончик снова запорхал над бумагой.
Шпили. Откосы. Парапеты.
Сол стоял, замерев на месте, гораздо дольше, чем должен хороший официант.
Бормоча над теми деталями, что появлялись на листе бумаги под пером пожилого, оба джентльмена вдруг замолчали. И подняли глаза на Сола.
Perdonami, извинился Сол. Chiedo scusa[14]. И поспешил принести заказанное кьянти.
Эти двое, Вандербильт и тот, что с пером, проговорили там допоздна. Заказали еще кьянти. Еще сыра пекорино и блюдо красного винограда, который кидали в рот по две-три ягоды, не переставая говорить и перебивая друг друга. А потом, уже в три часа ночи, заказали два эспрессо.
Они обводили шпили, рисовали пролеты то там, то здесь, добавляли окна. Когда же вдалеке за краем виноградников начал алеть рассвет, они, потягиваясь, поднялись.
Тот, что помоложе, Вандербильт, устало улыбнулся. И вновь безупречный итальянский.
Grazie. Grazie mille[15]. Non avresti dovuto rimanere sveglio con noi[16].
Сол замотал головой и попытался ответить по-английски:
К вашим услугам. Эту фразу он знал наизусть. А следующую уже пришлось собирать по кусочкам. Я хорошо Я был рад не спать вы работали.
Губы Вандербильта под усами снова поднялись в улыбке.
Bene[17]. У вас очень неплохой английский.
И тогда Сол, отважившись, рискнул. Не останавливаясь, не думая о том, как это дерзко, он указал на картину маслом, висевшую над камином, где был изображен пейзаж Монте Бьянко и его отражение в мерцающем озере, после чего, наклонившись над столом, набросал несколько линий, поднял повыше скат крыши как отражение альпийских вершин и его отражение в воде фонтана, который нарисовал на переднем плане.