«СЛУЖИМ РОССИИ!»
«СЛУЖИМ НАРОДУ!»
«10 НОЯБРЯ ДЕНЬ СОТРУДНИКА ОРГАНОВ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ».
Посчитали, Галактионов? поинтересовался старлей.
Где-то в душе хотелось сказать, мол, гонишь: десятый день сегодня, но Иннокентий знал, что это бесполезно. Он выдвинул вперёд нижнюю челюсть и ничего не ответил.
Вышли вы семнадцатого. Сегодня двацать седьмое. Считаем: семнадцатое раз. Восемнадцатое два. Девятнадцатое три. Двацатое четыре На каждую цифру лейтенант стучал указательным пальцем в стол, но Иннокентию казалось, что стучат по его голове.
Двадцать первое пять, продолжал лейтенант. Двадцать второе шесть. Двадцать третье семь. Двадцать четвертое восемь. Двадцать пятое девять. Двадцать шестое десять. Двадцать седьмое Сами скажете?
Это был типичный ментовской душняк, бессмысленный и беспощадный.
Иннокентий смотрел в поросячьи глазки напротив и не отвечал, надеясь, что этот инквизитор хоть когда-нибудь заткнется. Не заткнулся:
Не успели выйти и уже нарушаем досрочное?
Постучали. Дверь за Иннокентием заскрипела на петлях, и лейтенант проворчал: «Кого ещё несёт». В следующую секунду маленькие глазки расширились, их хозяин вскочил, открыл рот
Выйди, покури, донёсся зычный голос. Что-то в нём показалось Иннокентию знакомым.
Да я не курю, но конечно. Да!
Лейтенант задёргался, схватил фуражку и поспешно вышел.
На его место прошествовал высокий мужчина за пятьдесят. В одной руке он нес чёрный портфель, в другой удостоверение. Лицо было открытым, благородным, рыжие волосы на висках посветлели от седины, но следов лысины Иннокентий не увидел, как ни всматривался.
Значит, досрочное проговорил мужчина, садясь и убирая в карман брюк удостоверение.
Карие глаза, белая рубашка с коротким рукавом, с гербами и погонами подполковника юстиции. Руки здоровые, как кувалды, волосатые. Руки снежного человека. На подбородке темнел шрам, словно выщерблина на лице каменной статуи.
Иннокентий почувствовал холодок. Он помнил, как и когда появился этот шрам.
Костян.
Нет, наверное, уже Константин. Если не Константин Михайлович.
Ладонь словно бы сама потянулась для рукопожатия, но усилием Иннокентий остановил её, опустил.
Ну какие тут, к чёрту, рукопожатия?
С повышением, сипло сказал Иннокентий.
Здесь направление на постановку на учет в инспекцию Ростова. Костян положил на стол портфель, достал бумаги. И новая регистрация. Ростовская.
Иннокентий потер затылок. Боль в голове усиливалась, и приход Костяна казался нереальным, будто шёл волнами, размазывался и ускользал.
Какой Ростов?
Костян моргнул, сцепил пальцы в замок. Расцепил.
Так всем будет спокойнее.
Иннокентий почувствовал, что лоб у него собирается гармошкой от удивления.
Что я, по-твоему, конь троянский?
Давай не будем! Костян шлёпнул свою лопату-ладонь на бумаги и передвинул их к Иннокентию. Деньги на дорогу я дам.
К горлу что-то подкатило, обожгло, ошпарило. Иннокентий стиснул челюсти и усилием воли смолчал.
Принтер загудел, захрустел пластиковыми внутренностями.
Открылась дверь, женский голос пискнул: «Ой, здравствуйте, Константин Михайлович!», рука с аккуратными, как конфеты, ногтями схватила распечатку, и снова все затихло.
Костян достал из кармана телефон, покопался там и положил перед Иннокентием.
Что? не понял тот.
Рука-лопата протянулась через стол и ткнула толстым пальцем в экран. Закрутился белый кружок, и появилась девушка лет пятнадцати, изможденная, анорексичная, болезненная. Скелетик, а не человек.
Аня?
У Иннокентия сдавило горло, рука дернулась, будто сквозь телефон он мог коснуться дочери.
У Марины Леонидовны на могиле не были, конечно? спросил скелетик. Туплю, вы и у мамы не были. Вас же сразу арестовали дочка помолчала, затем с гордостью сообщила: Цветы для клумбы я сама выбирала. Мы бы как-нибудь вместе сходить могли. Ну, на годовщину. Отметить, что одной гнидой на земле стало меньше. Нет?
Иннокентий обмер и застыл от этой «гниды». Секунду или две спустя он сообразил, что до треска сжимает в руке телефон, едва не раздавливая его. Запись приостановилась от прикосновения к экрану, скелетик дочери открыл рот и молчал.
Хочешь и дальше ей жизнь ломать? спросил Костян и добавил после паузы: Не поедешь сам попадешь под нарушение условно-досрочного. Все официально оформлено на Ростов.
Иннокентий медленно опустил телефон на стол, разжал пальцы. Посмотрел в карие глаза Костяна, окруженные морщинками, красноватые, усталые. Выпятил подбородок.
Молчать.
Молчать.
Да ешь твою! выругался Костян и отвернулся, посмотрел в окно, за которым блестело сквозь голенькую иву беспощадное солнце. Потом он резко встал и вышел.
Секунд через десять загудел принтер, и сквозь его шум донесся злой голос Костяна:
Этого в СИЗО!
Иннокентий закрыл глаза и набрал полную грудь воздуха. Перед внутренним его взором возникла переполнненная камера: верёвки с грязным бельём; стоящие, сидящие и лежащие люди; вши на постельном белье, яйца вшей на одежде. Сон по очереди, потому что шконарей в три раза меньше, чем народу. Вечно занятый дальняк; вонь, разбитые стены. Сквозняк из окна.
Тусклый свет.
Посреди этого ада стояла бледная, как призрак, Аня. Цветное пятнышко в мёртвом черно-белом мире. На видео ей было лет пятнадцать. Сейчас
Сколько же ей? Двадцать шесть или двадцать семь?
Какая она сейчас?
Какая?
#8. АЛЕКС
Слепило солнце. Налево и направо тянулся покосившийся, проржавшей проволочный забор. Полицейская направилась к едва различимой калитке с табличкой: «Проход на причал закрыт». Табличка была грязно-белая, буквы красные, написанные от руки. Ниже была ещё одна:
«СОБАКА
БЫСТРАЯ, ХИТРАЯ, ОПЫТНАЯ,
АГРЕССИВНАЯ И ЗЛОПАМЯТНАЯ»
Алекс?
Саша вздрогнула, оглянулась на подъездную дорогу и двинулась следом. Полицейская достала ключи, стала открывать ржавый замок, но забинтованная рука не слушалась, и она вполголоса ругалась:
Блин. Блин. Блин
Пальто ее хлопало от ветра, чёрные волосы швыряло по белому лицу. Было в ней что-то от Возрождения, подумала Саша, только не золотоволосого, не весеннего, а мрачного и болезненного босхианского. Глаза расставлены чуть дальше, чем надо; щёки чуть круглее, чем принято. Нос кнопкой, на губах недоулыбка, под нижними веками складка от лёгкого прищура. Будто полицейская всегда что-то знала про тебя, и знала что-то нехорошее.
Замок наконец щёлкнул, и калитка заскрипела, открываясь; задребезжала ржавая проволока.
Они прошли на убитую набережную, где не будь такой солнечный день всё навевало бы мысли о конце света. Слева гнил дом охраны; под ногами зияли трещины и провалы, будто после землетрясения. Асфальт выламывали пучки пожухлой травы, нагие деревца, кустики. Вдали набережная переходила в бетонный причал. Одна из его секций просела под воду, а другая плавала посреди залива, превратившись в остров чаек. Тут и там тянулись граффити и надписи белой краской: «Опасно!», «Аварийная зона!», «Проход воспрещён!».
Саша кивнула на дом охраны и спросила:
Надеюсь, ты не тут живешь?
Это о отца. Я теперь там. Полицейская показала на старую баржу за причалом. На борту ее виднелась надпись: «Завод Ленинская кузница. Судно 966, Построено в 1966 г.». Дальше вытянулся к голубому небу ржавый портовый кран, который своей стрелой перекрывал шар солнца, а еще выше и дальше темнело в соснах здание не то отеля, не то санатория, тоже на вид заброшенное.
Ты милая. Ты живёшь в заброшенном порту на грузовой галоше.
Полицейская покачала головой.
Это не порт, это затон. Сюда приходили корабли, которые ждали груз или окончания карантина. Или запоя.
Скамейка в парке уже не кажется такой ужасной.
Полицейская дёрнула бровями, но ничего не ответила.
Они миновали дом охраны, на пороге которого желтели слипшиеся письма, извещения, уведомления. Ветер временами тормошил их и утаскивал бумажку-другую в полет по набережной.
Дай угадаю, предложила Саша. Твой отец моряк, который подолгу не возвращается домой.
Полицейская чему-то улыбнулась.
Ну почти. А твой?
Он он ваш коллега.
То есть? удивилась полицейская и даже замедлила шаг.
Ну кто вы там все?
Саша неопределенно взмахнула рукой и вновь посмотрела на дорогу: пусто.
Полицейская заметила этот взгляд и заметно напрягалась.
Алекс
Саша сделала вид, что не слышит, и поднялась по громыхающему трапу на баржу. Под ногами мелькнула тёмная полоска воды, на поверхности которой колыхалась пленка ржавчины видимо, из-за гниющего корпуса судна. Сашу передёрнуло, но она отвернулась и вопросительно показала на кабину:
М-м?
Полицейская кивнула налево, и они спустились по двум лестницам в жилой отсек. Окна здесь были занавешены жалюзями, и царил солнечный полумрак. Слева угадывалась кухня, к удивлению Саши, с вполне современными батареями и индукционной плитой. На дверце духового шкафа висело вафельное полотенце, мятое, в красную и чёрную полоски. В раковине горой возвышалась грязная посуда: остатки наггетсов, салата, недоеденный «Наполеон». Гудел холодильник, желтела бутылка оливкового масла, блестела микроволновка, отражая в себе, как в зеркале, кофемашину и электрический чайник. Только гниловатые стены, крытые панелями из полупластика-полуДСП Саша так и не смогла опознать материал ясно говорили, что барже стукнул не первый десяток лет.
Полицейская вдавила зелёную кнопку в стену, и где-то под ногами загудело. Запищала микроволновка, моргнула плита, засветился синим неоном чайник.
Обувь здесь, Полицейская показала на резиновый коврик в коридоре, где стояли тапочки-лягушки, сняла ботинки и прошла направо.
Там ютилась не менее современная спальня: угловой стол, угловой диван, угловой комод всё из IKEA. На пирамиде из трёх полок восседала плазма дюймов в пятьдесят. На сушилке висело с дюжину трусов и лифчиков всех цветов радуги полная противоположность верхней одежды полицейской, которая на людях погребала себя под чёрными и серыми цветами.
Саша подошла к аквариуму, который стоял на комоде, и всмотрелась: коряги, песок, разбитый горшок. Постучала.
Лучше так не делать.
У тебя злые рыбки? Саша снова постучала по стеклу.
Говорю же
«Бум!» ударил в стекло нос змеи. Саша вскрикнула-отшатнулась и плюхнулась на диван.
А африканская плюющаяся кобра, объяснила полицейская. Она пугливая.
Сердце колотилось, как безумное, и Саша приложила руку к груди, потерла.
Господи! Ты будто в фильме ужасов живешь.
Полицейская ничего не ответила на это, достала из шкафа ключи, перебрала.
Открою тебе каюту неподалеку. Она более-менее обжитая. Была
Ага, выдавила Саша, решив не уточнять, что стало с предыдущим жильцом.
Хозяйка вышла в коридор, вскоре за стенкой лязгнул замок, скрипнула дверь, пробухали шаги. Туда сюда. Туда сюда.
Саша поднялась и подошла к окну, выглянула за занавеску. По залитому солнцем пирсу гуляли взъерошенные чайки, над заливом возвышался башенный кран, похожий на инопланетного монстра. Красотища.
Принесёшь веник? крикнула полицейская. В углу?
Саша со злорадным удовольствием сделала вид, что не слышит. Снова послышались шаги, и полицейская вернулась в спальню.
Алекс?
Да? Саша вздрогнула и повернулась. Чт что?
Ты чего там увидела?
Саша покачала головой. Полицейская задумчиво посмотрела на нее, затем начала подбирать слова:
Послушай если тебе и твоей сестре грозит опасность Если кто-то тебя преследует
То я могу тебе довериться, насмешливо ответила Саша. Ты меня защитишь, как Зена Королева воинов. Хотя нет скорее как Алая ведьма.
Алекс, я хочу тебе помочь.
Саша поправила занавеску, села на диван, закинула ногу на ногу.
Я знаю. Спасибо.
Барочная полицейская смотрела хмуро, с явным недоверием, и пришлось объяснить:
Я на портовый кран смотрела. Спорю, вид с него обалденный.
Он в плохом состоянии.
Саша чуть дёрнула бровью, но ничего не сказала. Полицейская продолжала смотреть на неё, и тянулась невыносимая, напряженная пауза.
#9. КОНСТАНТИН МИХАЙЛОВИЧ
Столовая называлась кто бы мог подумать? «Столовая» и находилась в одноэтажном черепичном здании, бок о бок с аптекой. Окна скрывала бирюзовая решётка, внутрь вели две ступеньки и две створки дверей. За ними толпились металлические стулья «хрен поднимешь» и деревянные столы, крытые пахучей клеенкой. Одну стену украшала картина с видом на тропический остров, явно не имеющий ничего общего с Крымом, другую раковина, чтобы помыть руки после туалета.
Меню, как и во всех подобных заведениях, писали от руки на блестящих табличках, заламинированных отпечатками пальцев. Суп с пельменями здесь стоил 100 рублей. Салат «Огурец-помидор» 45 руб. Пирожки 30-50 руб.
Как говорится, дёшево и сердито.
И в общем-то вкусно.
Константин Михайлович заезжал сюда на обед, иногда и на ужин с тех пор, как Слава жил отдельно. Пришёл Константин Михайлович и сегодня с сыном, и теперь их чёрные портфели, похожие, как близнецы, лежали друг напротив друга на клеенке с бежевыми цветами. Тут же стояли две тарелки: суп с пельменями и эспрессо для Константина Михайловича, окрошка и зелёный чай для сына.
Выслушав новости о «дяде Кеше», Слава так и застыл не донёс белого хлеба до рта и только помаргивал.
С условно-досрочным? повторил сын. И где он?
Константин Михайлович опустил вилку зубьями вниз и клацнул по тарелке.
В смысле?.. не понял Слава. Ты чё, его в СИЗО запендюрил?
Константин Михайлович выловил из супа раскалённый пельмень, оглядел, пожевал, дыша открытым ртом, когда пельмень особенно обжигал нёбо. На языке остался солоноватый, лавровый вкус мясного бульона; между зубами нежующийся хрящ.
Бать, Слава наконец положил несчастный хлеб и нарочито отодвинулся к спинке стула, тебе погоны не жмут?
Ты сначала проживи, сколько батька прожил. И прослужи
Зачем ему ехать в Ростов?
Константин Михайлович вытащил хрящ изо рта и положил на салфетку. Вытер пальцы.
Ты хочешь, чтобы этот человек рядом с Аней жил?
А учёт?
Я все переоформил.
Сколько законов ты при этом нарушил? спросил Слава, потом вздернул бровь. Так-так, я-то тебе зачем?
Отвезёшь его на вокзал и проследишь, чтобы он уехал в Ростов. Там уже не выпустят. Константин Михайлович закинул в рот последний пельмень. Сам понимаешь: нашим остолопам я такое не доверю.
Слава смотрел с недоумением.
Бать, ты в своём уме?
Ты с отцом-то повежливее.
Дай ему спокойно встретиться с дочерью!
Константин Михайлович допил бульон из тарелки, вытер рот салфеткой и полез в портфель. На клеёнку с бежевыми цветами легли две старых фотографии: лужа крови на полу и труп мужчины.
Это, Константин Михайлович постучал пальцем по луже, что он сделал с её матерью.
Бать
Это с сокамерником, палец постучал по трупу мужчины. Я еще не говорю про все штуки с контрабандой.
Ты сестёр вчерашних видел?
То есть ты его спокойно с Аней оставишь. Никаких проблем.
Слава шумно выдохнул носом. Взял фотографии, тут же швырнул на их стол и отвернулся к окну. Константин Михайлович проследил за его взглядом, но ничего интересного не увидел. За занавеской рекой тёк туман, клубился, изгибался и норовил залезть в столовую. Эти туманы всегда приходили неожиданно падали на город сырым, холодным облаком тревоги и держали в молочных тисках по несколько дней.
Сделаешь? уточнил Константин Михайлович.
Носимся с их семьей как с писаной торбой