Я не ради себя прошу.
Слава встал, вытащил двести рублей и, несмотря на протесты отца, бросил на стол. Во взгляде сына мелькало что-то ядовитое, сердитое.
Бать, а ты никогда не думал, что это ТЕБЕ не плевать на неё? А для меня она чужой человек. Не родня, не сестра какая-то дочь какого-то ТВОЕГО дружка.
Ширинку застегни?
Слава открыл-закрыл рот, схватил несчастный кусок хлеба и будто хотел швырнуть о стол, но в последней момент остановился. Хлеб шлёпнулся в недоеденную окрошку, взвизгнула ширинка, хлопнула дверь.
Константин Михайлович взял чашку и стал пить подостывший эспрессо. Кофе чересчур горчил, на душе было тревожно.
В окно затекал белёсый туман.
#10. СТАНИСЛАВ
Когда Станислав вошёл к себе, Галактионова уже сидела на его стуле, за его столом, за его компьютером и прокручивала записи с шоссе. Сёстры вновь и вновь перебегали дорогу, вертелся вновь и вновь тупой ДПС-ник, тормозил грузовик. Галактионова кликала мышкой и покачивалась на стуле влево-вправо.
СКРИП-СКРИП.
СКРИП-СКРИП.
Где тебя носило? раздраженно спросил Станислав и грохнул дверью.
Галактионова вздрогнула и оглянулась.
Я что?.. Я дома домой заехала.
Домой повторил зло Станислав. У тебя отгул? Отпуск? Больничный?
Я же приехала. Чего ты?
Через три часа? Я говорил тебе: «Галактионова, приезжай ко мне, продрыхнув часа три на своём чёртовом катамаране»?
Какая муха тебя укусила?
Станислав хрустнул шеей и открыл сейф, стал перебирать вещи.
Такая.
Что ты ищешь?
Галактионова, у тебя дел нет?
Она обеими руками показала на монитор, где сёстры и полицейский застыли за мгновения до трагедии.
Как маленькая девочка, подумал Станислав, и отцовским тоном бросил:
Версии?
М-м теория.
Он оставил в покое сейф и посмотрел на неё в упор.
Галактионова
Теория описывает большое число наблюдений. Галактионова крутанулась на офисном стуле, и тот опять жалобно заскрипел. Но одно несоответствие говорит о том, что теория неверна.
Чего-чего? не понял Станислав и стал открывать ящики стола.
Скажем, теория притяжения Ньютона работает для видимых объектов, но ломается для планетарных При этом она удобна в сравнении с теорией относительности, и мы ее используем там, где она не ошибается, на нашей планете. И всё же она ну, неверна.
Галактионова, если мне понадобится лекция по физике, я включу Discovery.
Я не могу ничем этого доказать, но у меня чёткое ощущение, что Александра кого-то боится. И боится сказать.
Етить! Станислав с победным видом вытащил из ящика наручники, положил в карман пиджака и посмотрел на Галактионову. Вот тебе новая теория: ты с ней без меня говорила.
Она медленно отвела взгляд.
Нет?..
Что она сказала?
Галактионова молчала. Станислав вопросительно наклонил голову, прищурил левый глаз.
Да ну ничего такого. Ты пойми: не в словах дело она всё время в каком-то напряжении, кого-то высматривает Галактионова указала пальцем на наручники, свисающие из кармана Станислава. У тебя свидание с продолжением?
Он подумал, что неплохо бы сказать ей об отце, но подумал вскользь, вполсилы, и вместо правды съязвил:
У меня они хотя бы бывают.
Карие глаза расширились, губы бантиком вздрогнули.
Перебор, подумал Станислав. Конечно, он не особо интересовался её жизнью, но того ухажёра, который оставил ей трещину в скуле и едва не сломал руку, помнил отлично.
Сколько уже прошло? Год? Нет, полтора.
Забыла она этого урода?
Нашла нового?
Сердясь на Галактионову, на себя и больных ушлёпков, Станислав стал печатать документы на Ростов.
А-а Она крутанулась на офисном кресле. Я немного восстановила их путь.
Быстро и по делу, бросил Станислав, стараясь встать между нею и принтером.
Быстро В 11.30 они сели на автобус на вокзале Феодосии. Водитель сразу заметил их сумки и попросил убрать в багажное отделение. Они отказались. М-м По дороге они постоянно что-то высматривали, тискали эти сумки, и ему пришло в голову, что они могут быть смертницами. На ближайшей автостанции он сообщил об этом начальнику. Тот вызвал полицию.
Станислав отвлёкся от гудящего принтера и повернулся к ней.
Серьёзно?
Они стали просить их отпустить, а наряд не ехал. Звонок не зарегистрировали или стёрли. Не знаю. Помнишь, вызовов много было? На станции ждали-ждали, сестры чуть не умоляли их отпустили. Автобус уже уехал, и они пошли пешком. И шли до самого съезда на Горловинку.
Принтер всё печатал, и Станислав сложил руки на груди, прошёлся.
Ну, скажи, настаивала Галактионова, крутясь следом за ним со стулом, ведь есть ощущение, будто они чего-то боятся?
Если бы ты не шастала домой, то знала бы, что дали ответ из Виноградного.
На лице Галактионовой проступило усталое, даже досадливое выражение.
Я зашла на десять минут ну, пятнадцать.
Утром они явились в отделение полиции и попросили бланк заявления. Дежурный спросил зачем. Одна из сестёр ответила, что из-за насилия в семье.
Она наконец прекратила мучить стул и приложила три пальца к виску опустила.
Отец! Я говорила?.. Нет, вроде не говорила. Ее их отец из ваших.
Станислав нахмурился. Сквозь суету дня пробилась тревога.
СК?
Галактионова кивнула, повернулась к монитору и перемотала до броска Жени через дорогу. Включила воспроизведение: сёстры, полицейский все те же лица, те же позы.
И чего? не понял Станислав.
Видишь, куда они смотрят?
Он наклонился к экрану, вгляделся. Сёстры таращились против движения на что-то за кадром камеры.
Туда же, куда и ДПС-ник, объяснила Галактионова. Вспомни наш разговор с его коллегой. Тот как раз сказал посмотреть на машину следственного комитета.
Женя на видео бросилась через дорогу. Грузовик вильнул, замер.
Они нас испугались, догадался наконец Станислав.
Галактионова кивнула и потянулась, чтобы забрать распечатки из замолчавшего принтера.
Я сам! Станислав подскочил и, опередив её, вытащил листы. Значится так узнай, что сможешь, об их родителях. Кто-где, почему развелись. Как у него на службе. Без официальных. Упрёшься в кого-нибудь попроси моего отца. Жду тебя Он посмотрел на часы и полупрорычал-полупростонал: Жду завтра.
На ходу запихивая документы в портфель, Станислав пошагал к двери.
Куда ты? спросила Галактионова.
Надо.
Это секрет какой-то?
Станислав обернулся. В голове у него вновь мелькнуло рассказать ей об дяде Кеше, но лезть в эту петлю не хотелось, как не хотелось и чувствовать себя виноватым и вообще думать о гадкой ситуации. И Станислав сам не понимая зачем опять выдал другое, с каким-то вызовом, с издёвкой:
Что ты на барже своей делала?
Да ничего?.. ответила Галактионова после паузы и неопределённо помахала забинтованной рукой.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
Делом займись! сердито сказал Станислав и вышел.
Сердился он, конечно, не столько на неё, сколько на самого себя.
#11. ИННОКЕНТИЙ
Сквозь толщу воды солнце казалось не шаром, а ртутной лужицей. Бледная, едва различимая, она дрожала далеко-далеко над головой, а сбоку от нее нависала исполинская корабельная тень. Едва достигнув границы темноты, Иннокентий разворачивался на несколько градусов по компасу, перекладывал в другую руку крюк с тросом и плыл прочь, внимательно разглядывая дно.
Голова слегка кружилась, в ушах стоял непрекращающийся гул. Каждый вдох через трубку отдавался болью не то в связках, не то в небе.
Слишком долго под водой.
Слишком.
Фонарь выхватил из темноты немецкий бомбардировщик он едва угадывался под наростами ила и раковин. Сбоку от него что-то сверкнуло, и Иннокентий направился в ту сторону.
Груз? Обычно это были контейнеры 70x30x21, крытые нержавейкой, завёрнутые в водонепроницаемую упаковку. Иннокентий цеплял их крюком, дергал трос, и контрабандный товар весело плыл наверх. Никто в жизни бы не догадался, что это делается под видом прогулки на теплоходе.
Фонарь прорезал придонный мрак и, к удивлению Иннокентия, очертил не ящик, а человека.
Тело парило метрах в шести от поверхности, видимо, достигнув в такой странной точке нулевой плавучести. На голове человека была дыхательная маска, за спиной темно-зелёные кислородные баллоны.
Иннокентий задвигал отяжелевшими ногами и поспешил вперед и вверх, когда увидел еще одного участника сцены небольшую акулу. Она кружила вокруг тела, поглядывая холодными, нечеловеческими глазами. Заметив Иннокентия, животное свернуло по широкой дуге, и пришлось выставить в ее сторону руку. В перчатку ударило прохладное рыло. Иннокентий замахал ластами, чтобы удержать равновесие, и направил голову животного вниз, под себя. Акула недовольно вильнула хвостом, но проплыла под ним и скрылась в темноте.
Куда? Зачем? Здесь было слишком пустынно для неё.
Так и не найдя ответа на этот зоологический парадокс, Иннокентий подплыл к телу и стал разворачивать к себе. Сквозь маску проступили черты дочери.
Аня? Аня?! закричал он, забыв о дыхательной трубке, и только чудом не заглотил воды.
Сбоку надвинулась тень. Снова акула? Он оглянулся и увидел что-то вроде серебристо-радужного студня, который приближался из темноты. Прежде чем Иннокентий сообразил, что это его окружили сотни маленьких рыбок, они, вихляя единым строем, шли мимо, скользили по ногам, по туловищу, задевали голову.
И уносили Аню туда, в темноту, в глубину.
Иннокентий задёргал ногами, пытаясь ухватить её руку, но косяк стали рвать хищники: сверху трассирующими снарядами били птицы, оставляя после себя реактивные дорожки из капель воздуха; сбоку и снизу резали студень дельфины. В ушах не смолкал их пронзительный писк.
Аня?
Что-то ударило сбоку, и в глазах потемнело. Акула? Иннокентий успокоил себя, что она слишком маленькая, не укусит, но следующий же удар и вовсе выбил Иннокентия из сна в реальность, в серый зал, облицованный плиткой из ракушечника и известняка.
Дородная женщина устраивалась на скамейке рядом, и её громоздкие сумки долбили Иннокентия в бок, точно носы голодных, разогнавшихся дельфинов. Рядом барражировал какой-то мужик, тараторя по телефону.
Иннокентий поморгал, гоня туман из глаз. Сон отступал медленно, будто вязкое болото, которое не хотело выпускать жертву, но сейчас хотя бы не было государственного гимна. В колонии эта мелодия высверливала мозг каждый день в шесть утра (в выходные в семь). Динамики видали ещё Горбачева, и запись звучала с помехами, тресками и шорохами. Кроме ненавистной музыки, радиосеть лаяла исключительно командами: «Подъём», «Спецконтингенту занять спальные места», «Спецконтингенту прибыть на рабочее место».
Было шумно и душно. От ног Иннокентия тянулась жёлтая дорожка с противоскользящим покрытием, сворачивала к пальме в каменной кадке, на бортике которой дремал чоповец в зимнем камуфляже. Через зал спешил мусор в фуражке и голубой рубашке. Слева резал взгляд баннер ремонта техники, справа, в нише, бурлили очереди: одежды белые, синие, в цветочек, в горошек
Пахло чебуреками и выхлопными газами.
Да, Серёг! кивнул мужик с телефоном, и что-то в его голосе или чертах показалось знакомым. Две дочери. Одна с ним живет, другая с женой Да. Жду.
Он убрал телефон, достал баночку таблеток и бросил в рот две штуки. Хрустнул шеей.
Иннокентий вспомнил сутуловатого подростка с наглой усмешкой, с ирокезом он так же хрустел шеей, пряча в пальцах сигарету. Разглядеть этого подростка во взрослом мужике напротив казалось делом непростым. У мужика было вытянутое, красивое лицо, намёк на брюшко и на раннюю лысину. Девки наверняка к нему липли, но возраст уже понемногу высасывал жизненные соки, и Иннокентий почему-то испытывал от этого постыдное, злорадное удовольствие.
Вырос ты, Славка.
Конвоир пожал плечам, явно не зная, что ответить. Было видно, что ему неловко, что лучше бы он под землю провалился, чем занимался этим извозом.
Какая она? спросил Иннокентий после паузы.
Славка моргнул, снова достал телефон, нашел снимок Ани. На фотографии она стояла у ленты ограждения в мундире, мокрая как мышь. Одной рукой дочка убирала волосы с лица, в другой держала рацию. В лице читалась обморочная усталость без толики радости, без возмущения.
Без жизни.
Она с вами? Как бы служит?
Параллельные ведомства.
Иннокентий покачал головой и снова всмотрелся в фото.
Красивая. В мать
Это была неправда. В Ане очень мало что напоминало об Агате, и красота дочки была иной не такой вызывающей, не такой раскалённой, не навыпуск.
Горло пережала невидимая рука, Иннокентий стиснул зубы и отвернулся.
Славка убрал телефон, сел рядом, задвинув женщину с её баулами. Беззлобно поругался с ней, встал, прошёлся, снова сел. Снова встал и вновь принялся топтать известняковые плитки.
Тебе надо куда-то? Спешишь?
Славка дернул щекой, неопределенно махнул.
Если хочешь, иди. Я сяду на автобус.
Я отцу обещал.
Показалось, что он хочет продолжить фразу или задать вопрос, но Славка не сделал ни того ни другого. Достал телефон, быстро посмотрел на экран вернее, куда-то сквозь него, на автомате убрал.
Зачем вы мужика-то?..
Иннокентий сперва не понял, о чём речь, затем поморщился и отвернулся.
Не лезь под кожу.
Дядь Кеш, Славка с трудом выговорил это детское обращение, вы только помните, где вы. Сейчас никому ни до чего
А она добрая?
В смысле? Славка остановился.
Ну человек добрый? Или Иннокентий пожал плечами. Или как я?
Славка долго молчал, затем открыл рот, будто хотел что-то сказать зазвонил телефон.
Да, Серег? он с явным облегчением приложил к уху сотовый. Узнал?
Из динамика послышался едва различимый голос. Славка заметно удивился, затем посыпал вопросами. Речь шла о какой-то семье: будто бы дочь втягивала одноклассников в опасные игры и отец с трудом замял жалобы школы.
Погоди-погоди, ты уверен, что именно на Александру? уточнил Славка напряженным голосом. Выслушал ответ, кивнул. Понял. За мной должок, Серёг. Я перезвоню.
Он сбросил вызов, ринулся к выходу из вокзала, но на полпути остановился и полурастерянно-полусердито оглянулся на Иннокентия.
Иди, если надо. Я сяду на автобус.
Славка переложил телефон из руки в руку, потёр едва намечающуюся лысину.
Если вы туда не приедете, вы попадёте под нарушение досрочного. Отец уже всё переоформил на Ростов.
Иннокентий кивнул.
Я сяду на автобус. Только Он поднял руки в наручниках.
Славка потряс в руке телефон, затем шагнул к Иннокентию, достал ключ.
Вы должны там встать на учёт, дядь Кеш. Иначе вас
Иннокентий прикрыл глаза в знак согласия. Славка покивал несколько раз, точно убеждая самого себя, снял наручники и, отдав билет, пошёл прочь.
Облегчения не наступило. Иннокентий потер руки, встал и сходил в туалет, который был не в самом вокзале, как у всех нормальных людей, а сбоку, за углом.
Вернувшись, он долго разглядывал табло, где высветилось, что рейс перенесен на час. Иннокентий спросил охранника, объявляют ли все посадки, и услышал множество слов, ни одно из которых не было цензурным.
Промолчал.
Где-то внутри, в кишках Иннокентий сам не мог понять скреблась тревога. Он терпел её, сколько мог, затем вышел из вокзала и купил пирожков в чебуречной напротив. Отдавая сдачу, кассирша обсчитала его на сотню, и Иннокентий долго, безмолвно смотрел на паскуду-обманщицу, пока та не вернула деньги.
За дегустацией выпечки прошло двадцать минут. Затем ещё полчаса. Волны людей разбивались о кассы и растекались в стороны, затем накатывали новые. Воздух будто тяжелел, и на душе тяжелело.
Объявляется посадка на рейс Керчь Ростов-на-Дону, послышалось из громкоговорителей, и Иннокентий почти услышал в этой фразе слово «Спецконтингент».