Подождёте меня здесь?
С тобой пойдём, отвечает Кристина Токарева.
Кажется, она беспокоится за Вадима Крылова.
Что, правда пойдём?
А вот Марс Петров особого энтузиазма не испытывает.
Правда пойдём, Сергей Ситников настроен так же, как и Кристина Токарева.
Аврелия, Даня, вы с нами, говорит Кристина Токарева и выходит из комнаты.
Мы спускаемся на лифте (который едет очень быстро) и выходим на улицу. Я впервые вижу и чувствую дождь. Выглядит он красиво, но телу от него немного неприятно.
На улице уже стоит мужчина и смотрит на небо. Полагаю, это и есть Артур Авдеев.
Здравствуйте, Артур. Простите, не знаю ваше отчество. Что выискиваете?
Дождь. В реальности от него очки потеют. Такая мелочь, казалось бы, а сразу уничтожает весь эффект погружения. Ну да ладно. Вадим, Алиса, Леонид, Сергей, Кристина все остальные. Всем привет. Я засёк Амальгаму.
Когда мы спускались, Вадим Крылов сказал, что он приедет через пятнадцать минут, но я мысленно отмечаю, что прошло гораздо меньше времени.
Вадим Крылов продолжает разговор с Артуром Авдеевым. Мне кажется, Артур Авдеев очень нервный. Его движения менее плавные, чем у остальных, даже какие-то дёрганые. Но он и правда озабочен происходящим. По моему личному предположению, Артур Авдеев неплохой человек, хотя это и субъективное суждение. Ему нравится Вадим Крылов, он делает ему множество комплиментов. В итоге они приходят к компромиссу, и оба выходят из Homeland.
По-английски решил уйти, да? говорит Леонид Рогов. Вот и потусили.
Ладно, ребят, рада была с вами познакомиться, Алиса вздыхает. Ещё увидимся.
Она также выходит из Homeland, после чего Кристина Токарева комментирует:
Ага, ага. Надеюсь, что не увидимся.
Кристин, чё ты взъелась на девчонку? спрашивает Сергей Ситников. Нормальная, вроде. Я Вадяна понимаю. Ему надо, типа, вперёд двигаться, ю рид ми?
Вадяна ты понимаешь, а женщин нет. Двигаться-то пусть двигается, только не с ней.
Лады. Как знаешь.
Наступает момент молчания. Я не уверена, уместно ли сейчас задавать вопросы, но решаю рискнуть:
Кристина, я хочу спросить.
Что такое, Аврелия?
Кристина Токарева кладёт руку мне на плечо и отводит в сторону, так что мы можем пообщаться наедине.
Взаимоотношения людей это очень сложно. Кто ты мне? Хозяйка? Мать?
Кристина улыбается, потом задумчиво вздыхает.
Я человек, который рядом. Аврелия, мы с тобой на равных. Хорошо?
Хорошо. Я вижу, что ты хороший человек. И Вадим Крылов хороший человек. Неудивительно, что он тебе нравится. Это не взаимно?
Да, я смогла понять, почему Кристине Токаревой было неприятно, когда Алиса целовала Вадима Крылова. Возможно, я поторопилась сформулировать своё предположение в утверждение, но людям свойственно так делать. А я должна вести себя как человек. К тому же, мой прототип достаточно непосредственен и бескомпромиссен в суждениях.
Так! То, что мы на равных, не означает, что ты можешь задавать мне такие вопросы.
Судя по всему, мои слова не нравятся Кристине Токаревой. Это меня пугает, так как я не должна доставлять людям дискмфорт. Особенно, своей хозяйке.
Прошу прощения. Я учту это замечание. И ещё вопрос. Марс Петров Он меня пугает.
Кристина Токарева смеётся.
Не бойся его. Просто он любит всех раздражать. Поэтому мы, в свою очередь, любим раздражать его. Пошли внутрь, а то дождь, и что-то холодно становится. И кстати, бросай вот эти «Вадим Крылов», «Марс Петров». Просто имена. Без фамилий.
Всё-таки человеческие взаимоотношения это слишком сложно. Мне ещё многому предстоит научиться, потому что Кристина явно ждёт от меня человеческого поведения. А я должна слушаться свою хозяйку, хоть мы и на равных.
Константин
На Венере есть цветы. Они выращивают множество самых разнообразных растений в теплицах. Кроме того, на каждой базе есть что-то вроде дендрария. Мы везём им семена, но своих цветов на кораблях программы «Ковчег» нет. Очень жаль, сейчас они пришлись бы кстати.
Всё, чего мне хочется сейчас, ухватиться за соломинку. Я совсем опустил руки. До вчерашнего дня я жил как в тумане, будучи уверенным, что жизнь закончилась. Причём произошло это не в момент апокалипсиса, нет. Она закончилась намного раньше, а конец света лишь поставил жирную точку.
Но это всё до вчерашнего дня.
Проявив немного смекалки, я всё-таки смог погладить рубашку. Пришлось поторговаться с поварами за сотейник с кипятком, который и стал моим утюгом. Когда держал его в руке, думал о том, в каком же несправедливом мире мы живём. Капитализм умер ну или впал в спячку а для премиальных пассажиров, отгородившихся от нас толстой стеной, готовят нормальную еду, пока мы давимся кашицей, лишь отдалённо напоминающей что-то съедобное. Даже сотейники у нас для этой цели есть. Нет, я всё понимаю, на всех человеческой еды не хватит, но всё-таки неприятно осознавать себя кем-то второсортным. Люди всё равно не стали равны. И как будто бы даже наоборот: классовое неравенство лишь усилилось.
Зато теперь у меня глаженная рубашка.
Я стою у сто восемнадцатой каюты и мнусь. Стоит ли её сейчас тревожить? А чёрт с ним, будь что будет. Вдох, выдох стучу в дверь. Но в ответ лишь ишина. И о чём я только думал? Может, она сейчас не в каюте или подключена к виртуальной реальности. Хотя, возможно, оно и к лучшему. Полгода назад Лиза потеряла сына. Ей, вероятно, надо побыть наедине с собой, а тут я кручусь вокруг неё со своими тараканами.
А всё зачем? А вот чёрт меня знает. Я ищу простого человеческого тепла, ищу контроля, ищу давно забытого чувства любви, в конце концов. Того трепетного чувства, которое я испытывал лет тридцать тому назад, когда приглашал девочку на свидание, когда впервые её целовал. Чувства, которое двадцать лет назад, казалось, вот-вот придёт на очередном свидании, при очередном поцелуе, но оно никак не хотело возвращаться в той же мере, в какой оно ощущалось в пятнадцать.
Я наивно хочу вернуть чувство, которое давно умерло во мне. И те простые привычные вещи, на которых держался мой душевный покой. Всё-таки я человек социальный, и самому по себе мне существовать некомфортно.
Какую же роль в уравнении моего счастья играет Лиза? Так ли важна она сама? Или я просто собираюсь использовать её? Да, безусловно, она красивая женщина, приятный собеседник, и она просто не может не нравиться. Но если всё, вроде как, искренне, то почему же я всё равно чувствую себя скотиной какой-то?
А Лиза всё не открывает. Ладно, пойду-ка я в каюту. Это была плохая идея.
Я уже было делаю шаг назад, как вдруг дверь каюты открывается.
Костя? Что ты тут делаешь?
Она одета в дешёвый белый халат, похожий на банный они входят в стандартный комплект одежды на корабле. Волосы Лизы растрёпаны, она не накрашена: явно никого не ждала. Красноту глаз особенно подчёркивает бледность лица. Неужели она только что плакала? Всё-таки я заявился невовремя, но теперь уже нельзя отступать.
Прости, я просто хотел пообщаться.
А почему тогда убегаешь? спрашивает Лиза с лёгкой хрипотцой в голосе.
Ты долго не открывала. Подумал, что тебя нет дома, или ты в виртуальной реальности.
Я же сказала: «Минуточку». Ты не слышал?
Э-э нет.
Наверное, недостаточно громко. Эти двери очень глухие, Лиза постукивает пальцем по косяку.
Да, вероятно. Ты же не занята?
О, ты что, у меня на этом корабле много дел. И в потолок попялиться, и в стену, и поспать А что, есть какие-то предложения?
Я набираю полные лёгкие воздуха. Надо действовать решительно, но не слишком, чтобы не надавить на неё.
Ты любишь звёзды?
Лиза поразительно быстро собирается. Каких-то сорок минут под дверью, и вот она вышла уже накрашенная, уложенная и в том же платье, что и вчера. Нет, я серьёзно. Соню порой по два-три часа приходилось ждать. Конечно, понятное дело, что у Лизы там не десятки кремов и платьев на любой случай жизни, но всё равно как-то непривычно.
Чёрт, я всё пытаюсь представить, как она собирала всю эту косметику и гардероб под сирены воздушной тревоги. Хотя оно, наверное, того стоило. Сохранить свою зону комфорта, кусочки чего-то привычного удалось далеко не каждому. Скажем прямо: не удалось почти никому. И это нам, полупремиальным пассажирам, ещё повезло лететь на корабле чуть ли не с роскошью круизного лайнера. У пассажиров других кораблей дай Бог если есть полтора квадратных метра личного пространства. Впрочем, радости от этого мало. Да, парные каюты и креслице у иллюминатора это, конечно, приятно, но мы по-прежнему несёмся сквозь чёрную пустоту от дома, который, вероятно, уже не увидим. Я бы не отказался иметь при себе свой старый удобный халат или, скажем, коллекцию марок что-то, за что можно уцепиться. Но во время эвакуации мне это всё даже в голову не пришло, не до того было. Для Лизы её вещи оказались важнее.
В голове зазвучал этот жуткий звук. Какофония из восходящих и нисходящих нот, симфония ужаса, которая вторглась в обычное будничное утро. К нашему счастью, каждый крупный жилой комплекс оснащался бомбоубежищем. Вадим ещё спал, когда я варил кофе и готовился к очередному рабочему дню. Когда разразились сирены, он спросонья ничего не понял. Пришлось буквально выдёргивать Вадима из кровати и тащить его к лифту.
Мне часто снится Соня. В этих снах у нас всё хорошо, будто и не происходили все эти ужасы, будто она не затухала на больничной койке, беспомощная перед раковой опухолью. Мы хорошо проводим время дома, или гуляем в парке, как делали это когда-то очень давно, а то и вовсе выбираемся в центр Москвы, и где-нибудь в ресторане обсуждаем былые деньки.
Но иногда в эти прекрасные моменты забвенья начинает звучать сирена. Прямо во время поцелуя или глотка кофе. И приятные картины прошлого обращаются кошмаром.
Я должен забыть. Наверняка однажды получится. Хочу больше никогда не помнить этот звук.
На смотровой площадке не очень людно: три парочки стоят по углам, да одна девушка прильнула к стеклу и пустым взглядом таращится на звёзды. Подумать только: столько времени в пути, а я так ни разу и не выходил сюда, в этот прозрачный с пяти сторон куб. Куда ни глянь, вокруг лишь космос, вращающийся в каком-то сумасшедшем калейдоскопе звёзд, того гляди укачает. От этого вида у меня аж дыхание захватывает и мурашки по коже.
Я с детства любил смотреть на звёзды. Именно тогда у меня появилась мечта стать космонавтом. Но с возрастом понял, что не гожусь для этого. Тем не менее мечты о космосе никуда не уходили. Тогда я стал грезить о научной карьере. А к семнадцати годам окончательно сделал вывод, что я больше практик, нежели теоретик, и пошёл учиться на инженера. Я приложил руку к созданию кораблей, на которых человечество теперь эвакуируется с Земли, и вот, теперь я действительно в каком-то смысле космонавт, как и мечтал. Моему взору открывается бескрайняя чёрная бездна, усыпанная далёкими термоядерными реакторами, что дарят свет и тепло другим мирам. Может, около одной из этих звёзд всё-таки кто-то живёт? И где-то там процветает зелёно-голубая планета, на которой не случилось апокалипсиса.
Пока не случилось. В последнее время мне начинает казаться, что это неизбежность.
Я задерживаю дыхание, потом медленно выдыхаю. За последний год это один из немногих моментов, которыми я действительно могу насладиться. Вид, о котором я мечтал с детства. Безмолвная ядерная пустошь, прекрасная и ужасная, от которой я надёжно спрятан в консервной банке.
В этом смысле у космоса есть что-то общее с нынешней Землёй. Только вместо космического корабля у людей бункеры, а вместо космической радиации заражённая кобальтовыми бомбами атмосфера.
Лиза идёт медленно, выверяя каждый шаг и чуть выставляя руки в стороны, будто под ногами у неё не прозрачный акриловый пластик, а канат. В её взгляде чувствуется лёгкий страх, но в то же время и интерес.
Не бойся, говорю я. Материал надёжный. Но если тебе так будет спокойней
Я беру Лизу за руку. Слегка, лишь помогая восстановить ей потерянную от страха устойчивость. У неё прохладная кожа, но я ощущаю тепло.
Я как будто в космосе парю, говорит она.
На нашей венерианской базе, кстати, тоже должна быть такая площадка. Представляешь себе? Стоишь вот в таком помещении, а под ногами бескрайние серные облака.
Даже и не знаю, что страшнее, Лиза усмехается.
И в этом смешке нет ничего весёлого, лишь грусть и ужас от происходящего. Мы потеряли дом, но большинство из нас испытывает страх перед домом новым. Даже в бункерах на Земле они чувствовали себя уверенней. И я их понимаю. Мне тоже очень страшно, если честно. И чем больше я прихожу в себя, чем сильнее во мне стремление к жизни, тем страшнее.
Ещё совсем недавно всё было проще. Выживу ну и слава Богу. Помру и ладно.
Лиза уже привыкла к новой обстановке и держится уверенней, но руку мою не отпускает.
Так мы и стоим, взявшись за руки и молча глядя на танцующие звёзды. Будто и не требуется слов: двое несчастных нашли друг друга, чтобы подарить немного тепла. Пожалуй, мы не можем быть вместе: не те обстоятельства, чтобы отдаваться романтике. Но, думаю, нам обоим становится чуточку легче. Человеку нужен человек. Особенно когда вокруг нет абсолютно ничего.
Наконец молчание прерывает Лиза.
Никогда не видела такого неба, заворожённо произносит она.
Да, сейчас никакая атмосфера не мешает нам его лицезреть. И это небо повсюду.
Я осматриваюсь, пытаясь найти какой-нибудь интересный объект.
Смотри, я показываю рукой, которой держу Лизу, на одну из звёзд. Это Сириус.
Где? Всё движется.
Да, вращение центрифуги моей лекции по звёздам определённо мешает.
Вон, вон, видишь? Вон та, что поярче.
А, всё, вижу. Какая яркая звезда. Я что-то слышала о ней.
Самая яркая на небе, я киваю. Ну, кроме Солнца, конечно. И всего в восьми световых годах от нас. Может, и туда однажды полетим. Найдём там пригодную для жизни планету. Или для терраформирования. И тогда нам будут светить два солнца, сотни миллионов лет вращающихся вместе.
Я крепче сжимаю Лизину руку. Мы снова замолкаем, созерцая чёрную бездну.
Никита был очень одарённым, внезапно говорит Лиза. Он хотел стать врачом. Это у нас семейное. Я учитель, отец у меня полицейский. Наша семья, можно сказать, посвятила себя тому, чтобы помогать людям. И Никита смог бы. Я знаю, смог бы.
Лиза тяжело вздыхает. По её щеке стекает одинокая слеза. Я заглядываю в её глаза: грузный взгляд сверлит вездесущую пустоту.
Я отпускаю её руку и обнимаю за плечи, прижимая к себе.
Прости, говорит она сквозь слёзы, поднимает на меня глаза и спрашивает чуть более спокойно: А твой сын?
Что мой сын?
Расскажешь о Вадиме?
Понимаю, она хочет отвлечься. Вот только как ни крути, история всё равно какая-то грустная получится. Мир в последнее время вообще не богат на позитивные истории.
Вадим, он хороший парень. Талантлив в математике, программированием увлекается. Создал вот в виртуальности бота своей
Я запинаюсь. В первые же секунды облажался и свёл всё к неприятной теме. Но деваться уже некуда, и я договариваю:
Своей матери.
Она погибла при апокалипсисе?
Нет. Год назад от рака. Забавно, да? Космолёты строим, базы на Венере, уже программу терраформирования начали, создали все эти нейроинтерфейсы, научились спин элементарным частицам задавать, а рак так и не можем победить.
Лиза сильнее прижимается ко мне.
Ох, Костя Соболезную тебе. Но главное, что вы есть друг у друга, верно?
Есть ли?
Голос разума уже орёт во мне:
«Что ты делаешь, дебил?! Ей и без твоей боли плохо, замолчи!»
Но я очень хочу выговориться.
Что ты имеешь в виду? спрашивает Лиза.