Суер-Выер - Етоев Александр Васильевич 6 стр.

Мичман Хренов, к удивлению, молчал и отбрыкивался от вна меланхолически.

 Бывали мы и во вне,  бурчал он,  и не раз ещё будем, так что чем-чем, а уж вном нас не удивишь. Кстати, мне кажется, что это уже не совсем чистое вно, состав его как-то переменился. Господин старпом, бросьте мне, пожалуйста, черпак.

Пахомыч бросил ему черпак, которым мы откачивали воду со дна шлюпки, мичман черпанул вна и стал его внимательно изучать в монокль. Только тут мы заметили, что так называемая внолава заблистала под пасмурным небом тяжело, жёлто и металлически.

 Это уже не вно,  сказал Хренов,  это золото. Киньте мне корзинку.

И действительно, золото, чёрт побери, золото пёрло из жерла, сдобренное, правда, невероятнейшим запахом.

 Это не золото,  сказал Пахомыч.  Это золотое вно.

Он кинул мичману корзину, и мичман, зажимая нос, набрал полную корзину золотого вна.

Потом, уже на борту, он вручил эту корзину нашему капитану.

 Похоже на золото, сэр,  сказал он.  Большая редкость, думаю, что дорого стоит.

 Отчего же такая вонь?

 Думается, что это всё-таки не совсем золото, а скорей золотое вно,  сказал мичман,  но я знаю в Москве пару банков, в которых особое чутьё на золото. Они затыкают нос, сэр, поверьте, заткнут и на этот раз.

 Вно есть вно,  сказал Суер,  даже и золотое.  И он одним ударом капитанского сапога вышиб за борт корзину с золотым вном.

Корзина, конечно, не затонула и до сих пор болтается где-то в волнах Великого Океана.

Глава XXIX

Кроки и Кошаса

Открывая наши острова, мы, конечно, заносили их на карту.

Это ответственнейшее дело было поручено мичману Хренову.

Обычно после открывания очередного острова в кают-компании собиралась сверхсекретная группа, в которую, кроме меня и капитана, входили старпом и лоцман.

Под рюмочку кошасы мы придумывали название очередному острову, а после вместе с широтами и долготами выдавали это всё мичману. Полагалась ему и рюмочка кошасы.

Взяв кошасу под мышку, мичман, хмыкая, уходил куда-то к себе и заносил всё на карту. Карту эту он почему-то называл «кроки».

 Сейчас занесу на кроки,  говорил он обычно, помахивая кошасой.

И вот, что, бывало, ни скажешь мичману, дрова пилить или картошку чистить, он всегда отнекивался:

 Кроки, кроки, у меня кроки.

Когда он не появлялся в кают-компании на наших вечерних приёмах корвалола, мы оправдывали его:

 Кроки! Хренов делает кроки!

Как же, собственно, он их делает, толком никто не проверял.

Однажды въедливый Кацман предложил всё-таки эти кроки осмотреть. Мы заманили мичмана кошасой и предложили предъявить кроки.

Боже мой, что же это были за кроки! Я таких крок никогда не видывал: грязные, облитые какао, прожжённые пеплом сигар.

Кроме того, все острова по виду у него напоминали овал. Огурчик побольше, огурчик поменьше, то банан, а то баклажан. Мы, конечно, бывали и на таких баклажановых островах, но встречались и треугольные груши, и квадратный картофель, я уж не говорю о более сложных формах вроде кружки пива.

Мы отругали мичмана и перерисовали все острова собственноручно. Установили окончательные официальные названия всех островов и определили их формы. Вот краткий перечень:

1. Остров Валерьян Борисычей формы кривого карандаша.

2. Остров сухой груши яйцеобразный с деревом посредине.

3. Остров неподдельного счастья напоминает Италию без Сицилии, сапогом кверху.

4. Остров печального пилигрима определённой формы не имеет, более всего склоняясь очертаниями к скульптуре «Рабочий и колхозница».

5. Остров тёплых щенков по форме напоминает двух кабанчиков вокабул, соединённых между собой хвостами.

6. Остров заброшенных мишеней в форме офицера.

7. Остров Уникорн по форме напоминает ланиты Хариты.

8. Остров большого вна золотое руно с вулканическим задом.

Пожурив мичмана, капитан выдал ему новые кроки с приложением небольшого количества кошасы. А мичман снова всё перепутал: кроки выпил, а на кошасе стал красками рисовать.

Глава XXX

Остров пониженной гениальности

Этого непознанного острова, этого причудливого изобретения природы вначале просто-напросто никто не заметил.

Дело в том, что он лежал ниже уровня океана.

И значительно! Метра на четыре с половиной!

Не знаю уж, каким чудом мы не напоролись на рифы и вообще не ввалились вместе со всем нашим «Лавром Георгиевичем» в бездну этого куска суши.

А волны морские, дотекая до острова, странным образом обходили его стороной, не говоря уж о приливах и отливах.

Мы притормозили «Лавра» на гребне какого-то полудевятого вала, отдали якоря гм боцману Чугайле, и он, поиграв с ними, бросил якоря в воду.

К сожалению, боцман промахнулся, и один якорёк, названием «верп», залепил прямо на остров.

Наш верп, прилетевший с неба, вызвал значительный переполох среди жителей. В нижнем белье они выскочили на улицу из своих домиков, в большинстве девятиэтажных с лоджиями, и принялись скакать вокруг якоря. Некоторые решительно хватали верп наш и пытались забросить его на «Лавра».

 Сбросить верп полегче, чем закинуть на борт,  заметил Пахомыч, крайне недовольный боцманом.  Господин Чугайло, вы мне ещё ответите за этот якорь.

 Господин старпом, обратно я заброшу его играючи.

По якорной цепи боцман ловко, как шимпанзе, спустился на остров и только хотел кинуть верп, как туземцы окружили его, схватили и стали, как говорится, бить боцмана в белы груди.

Боцман машинально отвечал им тем же: хватал туземцев и бил их в белы груди.

 Сэр! Сэр!  кричали мы капитану.  Они бьют друг друга в белы груди!

 В сущности,  отвечал Суер,  в сущности, некоторые из побиваемых грудей не так уж и белы. Но, конечно, надо выручать боцмана.

Вслед за капитаном и лоцманом и мы с Пахомычем поползли вниз по якорной цепи выручать верп и боцмана.

Как только мы ступили на сушу, туземцы кинулись на нас.

 Позвольте,  сказал Суер-Выер,  неужели на вас сверху ничего не кидали? Чего вы так разъярились?

 Кидали! Кидали!  орали туземцы.  Вечно нас забрасывают всякою дрянью!

 Верп вещь порядочная, очень изящный якорёк,  сказал Суер.  А кто тут у вас за старшого?

Вперёд выступил невысокий туземец с подушкой в руках.

 Позвольте представиться,  поклонился ему капитан.  Суер-Выер.

Туземец протянул руку:

 Калий Оротат.

 Боже мой!  сказал Суер.  Неужели Калий? Калий Оротат? Гениальный поэт? Это так?

 Да здесь все поэты,  недовольно поморщился Калий Оротат.  Да вы что, разве не слыхали про нас? Это ведь остров пониженной гениальности. Нас сюда забросили катапультой. Из разных концов планеты. Но в большинстве пишут на русском. Даже вон тот парень, по национальности сервант, и тот пишет на русском. Эй, сервант, почитай что-нибудь достойным господам.

 Прямо не знаю, что и почитать,  сказал сервант.  У меня много философской лирики циклы верлибров, лимерики, танки

 Почитайте нам что-нибудь из философской лирики,  предложил лоцман Кацман, глотнув мадеры.

Сервант поклонился:

 Ну это же совсем неплохо!  воскликнул Суер, похлопывая серванта по плечу.  Какая рифма: «тигры овода»! А как топоры горели?! Мне даже очень понравилось.

 А мне так про керосину литр,  встрял неожиданно Чугайло.  Только не пойму, почему керосину. Напишите лучше «самогону литр»!

 А мне так очень много философии послышалось в слове «селитра»,  сказал лоцман.  И в штопоре такая глубокая, я бы даже сказал спиральная, философия, ведь не только искусство, но и история человека развивается по спирали. Неплохо, очень неплохо.

 Может быть, и неплохо,  скептически прищурился Калий Оротат,  но разве гениально? Не очень гениально, не очень. А если и гениально, то как-то пониженно, вы чувствуете? В этом-то вся загвоздка. Все наши ребята пишут неплохо и даже порой гениально, но но как-то пониженно, вот что обидно.

 Перестаньте сокрушаться, Калий,  улыбнулся капитан.  Гениальность, даже и пониженная, всё-таки гениальность. Радоваться надо. Почитайте теперь вы, а мы оценим вашу гениальность.

 Извольте слушать,  поклонился поэт.

 Бог мой!  сказал Суер, прижимая поэта к груди.  Калий! Это гениально!

 Вы думаете?  смутился Оротат.

 Чувствую!  воскликнул Суер.  Ведь всегда было «ЗЗЖ», а вы создали три «З». Потрясающе! «Зависть, Злоба, Жадность»  вот о чём писали великие гуманисты, а вы нашли самое ёмкое  «Запах»! Какие пласты мысли, образа, чувства!

 Да-да,  поддержал капитана лоцман Кацман.  Гениально!

 А не пониженно ли?  жалобно спрашивал поэт.

 Повышенно!  орал Чугайло.  Всё хреновина! Повышенно, Колька! Молоток! Не бзди горохом!

 Эх,  вздыхал поэт,  я понимаю, вы добрые люди, хотите меня поддержать, но я и сам чувствую пониженно. Всё-таки пониженно. Обидно ужасно. Обидно. А ничего поделать не могу. Что ни напишу вроде бы гениально, а после чувствую: пониженно, пониженно. Ужасные муки, капитан.

Между прочим, пока Калий читал и жаловался, я заметил, что из толпы туземных поэтов всё время то вычленялись, то вчленивались обратно какие-то пятнистые собакоиды, напоминающие гиенопардов.

 Это они,  прошептал вдруг Калий Оротат, хватая за рукав нашего капитана,  это они, три ужасные «Зэ», они постоянно овеществляются, верней, оживотновляются, становятся собакоидами и гиенопардами. Постоянно терзают меня. Вот почему я всё время ношу подушку.

Тут первый собакоид чёрный с красными и жёлтыми звёздами на боках бросился к поэту, хотел схватить за горло, но Калий выхватил из-под подушки кольт и расстрелял монстра тремя выстрелами.

Другой псопард жёлтый с чёрными и красными звёздами подкрался к нашему капитану, но боцман схватил верп и одним ударом размозжил плоскую балду с зубами.

Красный гиенопёс с чёрными и жёлтыми звёздами подскакал к Пахомычу и, как шприц, впился в чугунную ляжку старпома.

Она оказалась настолько тверда, что морда-игла обломилась, а старпом схватил поганую шавку за хвост и швырнул ее куда-то в полуподвалы.

 Беспокоюсь, сэр,  наклонился старпом к капитану,  как бы в этих местах наша собственная гениальность не понизилась. Не пора ли на «Лавра»?

 Прощайте, Калий!  сказал капитан, обнимая поэта.  И поверьте мне: гениальность, даже пониженная, всегда всё-таки лучше повышенной бездарности.

Боцман Чугайло схватил якорь, все мы уцепились за цепь, и боцман вместе с самим собою и с нами метнул верп обратно на «Лавра».

Сверху, с гребня полудевятого вала, мы бросили прощальный взор свой на остров пониженной гениальности.

Там, далеко внизу, по улицам и переулкам метался Калий Оротат, а за ним гнались вновь ожившие пятнистые собакоиды.

Часть вторая

Грот

Глава XXXI

Блуждающая подошва

Лёгкий бриз надувал паруса нашего фрегата.

Мы неслись на зюйд-зюйд-вест.

Так говорил наш капитан сэр Суер-Выер, а мы верили нашему сэру Суеру-Выеру.

 Фок-стаксели травить налево!  раздалось с капитанского мостика.

Вмиг оборвалось шестнадцать храпов, и тридцать три мозолистые подошвы выбили на палубе утреннюю зорю.

Только мадам Френкель не выбила зорю. Она плотнее закуталась в своё одеяло.

 Это становится навязчивым,  недовольно шепнул мне сэр Суер-Выер.

 Совершенно с вами согласен, кэп,  подтвердил я.  Невыносимо слушать этот шелест одеял.

 Шелест?  удивился капитан.  Я говорю про тридцать третью подошву. Никак не пойму: откуда она берётся?

 Позвольте догадаться, сэр,  сказал лоцман Кацман.  Это одноногий призрак. Мы подхватили его на отдалённых островах вместе с хей-морроем.

 Давно пора пересчитать подошвы,  проворчал старпом.  Похоже, у кого-то из матросов нога раздваивается.

 Эх, Пахомыч, Пахомыч,  засмеялся капитан,  раздваиваются только личности.

Примечания

1

Падение культуры пристального чтения в конце XX века принудило автора не только к сдваиванию и к страиванию, но даже, как видим, и к сошестерению некоторых глав.

2

Кстати, открытие острова Валерьян Борисычей мы посвятили славному русскому энтомологу и источниковеду Овчинникову Ивану.

3

Этот остров посвящается моему великому другу Владимиру Лемпорту.