Я смирился с тем, что удары неизбежны, и некоторые из них собьют меня с ног. Но я всегда буду выживать и продолжать бороться за то, чего хочу. Таким же должен быть и ваш настрой.
Смотрите страхам в глаза
Как я уже говорил, смерть матери заставила меня выработать иммунитет к страху. А навык принимать удар только усилил мою толстокожесть. Какое-то время мне даже казалось, что я больше никогда не проживу такую эмоцию, как страх.
Однако не судьба. Меня подстрелили, и это чувство снова проснулось.
В первые нескольких недель после инцидента я обнаружил, что очень боюсь людей, которые в меня стреляли. Я знал, что они все еще где-то рядом и им не терпится закончить начатое.
В дополнение к эмоциональной тревоге физическая боль от ранения также вновь пробудила во мне страх. Не в тот момент, когда в меня стреляли ведь адреналин не дает слишком сильно испугаться, а в последующие месяцы.
Когда адреналин спал и врач сказал: «Вы поправитесь», я начал остро ощущать действие пуль, разорвавших мышцы и раздробивших кости. Я чувствовал боль во всех местах, где свинец прошел сквозь мой большой палец или щеку. Несколько месяцев меня как будто мучила головная боль, но по всему телу: безжалостная и глубокая пульсация, которую не ожидаешь ощутить в ноге или руке.
Каждый раз, когда на физиотерапии мне приходилось переносить вес на ногу или двигать большим пальцем, разрабатывая рубцовую ткань, боль была просто адской. Я осознал, что боюсь снова пройти через все это. Возможно, даже больше, чем самой смерти.
Но реабилитация продолжалась, и я пришел к пониманию еще одной важной истины: мне дискомфортно бояться. Это может показаться очевидным, но я думаю, что это и делает меня уникальным. Большинство людей чересчур подстраиваются под свои страхи. Боитесь летать? Держитесь подальше от самолетов. Боитесь акул? Не плавайте с трубкой во время отпуска на Карибах. Боитесь неудач? Что ж, тогда вообще ничего не предпринимайте. Многие так живут всю свою жизнь.
Только не я. Я ненавидел страх. Я терпеть не мог постоянно оглядываться через плечо. Я не мог смириться с мыслью избегать того квартала, пока все не уляжется. Для меня прятаться было почти хуже, чем получить пулю.
В каком-то смысле испытываемая мной физическая боль стала моим другом. Она подтолкнула меня дальше, чем большинство готово пойти. Поверьте, когда вам настолько больно, происходит сдвиг. Хочется идти навстречу проблеме, а не убегать от нее. Именно это я и сделал.
После нескольких недель реабилитации я вернулся в дом бабушки в Квинсе. Буквально обратно на место преступления. Это сам по себе большой шаг для меня в психологическом плане. Проще да и разумнее всего, черт возьми, было бы уехать подальше. Переселиться туда, где никто, кроме самых близких друзей, меня не найдет. Необязательно очень далеко. Я мог бы переехать в Бронкс или Стейтен-Айленд, и это было бы равноценно отъезду в другую страну. Но я был полон решимости ни на йоту не поддаваться страху. Я собирался вернуться туда, где хотел жить, то есть в бабушкин дом.
Когда я закончил реабилитацию, врачи посоветовали мне начать бегать трусцой, чтобы укрепить выносливость и силу травмированных ног. Я был полон решимости следовать этому плану, но почти сразу же столкнулся с препятствием. Однажды утром я выглянул из бабушкиного окна и увидел перед ее домом незнакомого парня. На мой взгляд, он слишком старался выглядеть незаметным и слиться с фоном. Я тогда был в очень параноидальном состоянии, так что мне могло просто показаться. Но паранойя обостряет чувства, словно у антилопы, чье чуткое обоняние может обнаружить льва с расстояния в сотни ярдов[11]. Может быть, я почуял хищника, который охотился именно на меня.
Я отменил пробежку, которую планировал в тот день. И на следующий день тоже, снова увидев того же парня, притаившегося снаружи. К этому моменту я был в сильном замешательстве. Неужели мои обостренные чувства предупреждали меня о невидимой опасности? Или я вообразил угрозу, которой на самом деле не было? Я не был уверен. Все, что я знал наверняка, страх начинал меня поглощать.
Я решил, что если останусь в доме и не последую плану реабилитации, то уже проиграл. Если страх прерывает вашу рутину или заставляет каким-либо образом ее переосмыслить, он глубоко засел в вас и будет удерживать вас вечно. «Трусы умирают много раз до своей смерти; храбрец повстречает смерть лишь раз», писал Шекспир. А я не хотел сбегать, как трус.
Лучший способ преодолеть сковывающий вас страх это сначала признать его, а затем придумать план, как его преодолеть. Я так и сделал. Сначала я смирился с тем, что мне страшно. Затем собрал самых верных друзей в бабушкиной гостиной и объяснил, что мне нужно, чтобы следующим утром они сопровождали меня на пробежке. «Даже не сомневайся, сказали все. Завтра мы вернемся». Однако на самом деле утром появился только один из них мой друг Халим. Не думаю, что остальные боялись потенциальной возможности попасть в замес они уже много раз проявили себя в подобных обстоятельствах. Я думаю, что их больше страшила мысль об обязательных кардиотренировках по утрам. Именно это их не устраивало.
Я решил отправиться на пробежку только с Халимом, хотя он и не был идеальным кандидатом, находясь в еще худшей форме, чем я. Что еще важнее, я серьезно сомневался насчет его реакции, если реальная угроза возникнет. В команде из чуваков, ищущих любой предлог, чтобы на кого-нибудь нарваться, миролюбивая натура Халима искала способы избежать конфронтации.
Так как Халим был не в форме, я вручил ему велосипед, чтобы он мог двигаться наравне со мной. Что касается второй проблемы, я решил взять дело в свои руки. Буквально.
Я нашел маленький пистолет, вложил его в здоровую руку, а затем обмотал ее медицинскими бинтами. Все знали меня как боксера, так что на случайный взгляд это смотрелось так, будто я повредил руку на ринге. Я намотал так много бинтов, что пистолет почти полностью исчез в моем «гипсе» и только ствол выглядывал наружу. Я велел Халиму крутить педали рядом со мной и следить за всеми, кто выглядел так, словно хотел выскочить из кустов и выстрелить в меня. Ему лишь нужно было поднять тревогу, а остальное я бы взял на себя.
Мы с Халимом следовали этому распорядку каждое утро. Я был полон решимости вернуть себе силу и выносливость и не хотел позволять угрозе, мнимой или реальной, встать между мной и моими целями. Было ли мне страшно на любой из этих пробежек? Поначалу да, но я утешался тем, что каждый раз, выходя из дома, я предпринимал все необходимые меры предосторожности. У меня были и «дозорный», и средство защиты. По крайней мере, я экипирован надежнее, чем когда в меня стреляли.
Именно этому меня и научил Аллах Андэстэндинг: вместо того чтобы бояться получить удар и просто сдаться, сделай себя трудной мишенью. На ринге это означало стоять на цыпочках, постоянно двигаться и не опускать руки. На улицах пробежку с телохранителем и пистолетом в рукаве.
В итоге никто так и не бросил мне вызов, и я смог вернуть себя в форму путем этих пробежек. Но, оглядываясь назад, я вижу, что мне не обязательно было столь агрессивно противостоять страхам. Я не был обязан бегать по тем же улицам, где в меня недавно стреляли. Я мог бы с тем же успехом пойти в местную тренажерку или даже поставить беговую дорожку в бабушкином подвале.
Просто мне было настолько дискомфортно, что если бы я пошел на меньшее, чем пробежки по улицам на виду у всей округи, то в тот момент мне бы казалось, что я полностью уступил своему страху. А я не хотел идти на такую уступку.
Сейчас я чуть менее агрессивен, когда сталкиваюсь с проблемами лицом к лицу. По факту, если быть до конца честным, до сих пор есть страхи, которые я еще не переборол.
Мои страхи
Мы можем потратить всю жизнь и многие так и делают, пытаясь игнорировать то, что носим в себе изо дня в день. Но вы не можете спрятаться от себя самого.
Ради наглядности: когда я смотрю в зеркало и даю себе честную оценку, то вижу, что мой наибольший страх это семья.
Это страх, в котором я не хотел признаваться, ведь я знаю, что подавляющему большинству людей семья дарит невероятный комфорт, безопасность и ощущение благополучия и взаимосвязи.
Я никогда этого не ощущал. В семье я испытываю адский дискомфорт. Она не дарит мне чувство безопасности. Напротив, я чувствую себя чрезвычайно уязвимым.
Наверное, это неудивительно, учитывая мое прошлое. Самый жуткий страх, который испытывает каждый ребенок, независимо от того, где он живет и в каких обстоятельствах, это потеря родителя. Это заложено в нашей ДНК. Вам не нужно загружать это приложение на свой телефон; оно уже есть в прошивке. Психологи говорят, что страх лишиться родителя особенно остро ощущается в возрасте от четырех до восьми лет. Все дети в этом возрасте волнуются, когда родители поздно возвращаются из магазина или уезжают на пару дней. Конечно, кто-то из родителей всегда возвращается, и со временем ребенок перестает зацикливаться на вероятности того, что они могут не вернуться. Что ж, моя мать так и не вернулась. Поэтому, когда худший страх всех детей для меня воплотился в реальность, мне стало чрезвычайно трудно позволить себе полюбить кого-то той же любовью, которую я испытывал к матери.
Как вы наверняка уже поняли, все стало не намного проще с переездом в дом бабушки и дедушки. Их любовь была несомненной, но в окружающей обстановке царил хаос даже в лучшие времена. Вечно не хватало денег, внимания или стабильности. Зато с лихвой была наркомания и алкоголизм. Во многом это была неблагополучная семья. Дом бабушки и дедушки не был идеальным местом, чтобы оплакивать мою мать.
Но они были моей единственной семьей. Я ни разу не видел отца. Я даже не знаю, кто этот парень. Многие, кто вырос без отцов, мечтают разыскать их, когда станут старше, но я никогда этого не хотел. По факту я даже рад, что он так и не объявился. То, в чем он мог бы мне помочь и чему научить, все эти моменты давно упущены. Не думаю, что сейчас он мог бы привнести в мою жизнь хоть что-то положительное.
Как и многие, поначалу я застрял в цикле нездоровых отношений, который запустила смерть матери. Когда родился мой сын Маркиз и в то же время моя рэп-карьера пошла на взлет, я думал, что оставил прошлое позади. Я помню, как сказал интервьюеру: «Когда в моей жизни появился сын, мои приоритеты изменились, ведь я хотел построить с ним такие отношения, каких не было у меня с отцом».
Мое намерение было искренним, но все вышло не так. Вместо этого я и мать Маркиза, Шаника, увязли в крайне неблагополучных отношениях. Дальше по ходу книги я расскажу о крушении некоторых моих надежд насчет Шаники и Маркиза. Но сейчас я признаю, что мощная волна критики, которую я получил за то, как справился с этой ситуацией, справедлива.
Я невероятно честный и искренний человек, и то, что я публично говорил о старшем сыне, думают и чувствуют многие родители, застрявшие в плохих отношениях. Они лишь не произносят это вслух. Это не оправдывает ситуацию, но может сделать ее более понятной и близкой остальным.
Если я и сделал что-то правильно в семейной сфере, так это то, что попытался разорвать этот порочный круг с моим младшим сыном, Сайром. Мы с его матерью расстались, но я стараюсь присутствовать в его жизни как можно чаще. Он живет с мамой, так что я навещаю его при любой возможности. Мы тусуемся у бассейна, играем в видеоигры и смотрим спортивные передачи. Это обычные вещи, которые делают отцы и сыновья. А самое главное во время наших встреч нет ни капли напряжения. Мы с его матерью на одной волне и отлично справляемся с совместным воспитанием ребенка. Поэтому, когда Сайр видит, как я подхожу его обнять, это означает для него исключительно любовь.
Мне доставляет огромное счастье знать, что я всегда буду большой частью его жизни и буду рядом, чтобы помочь ему добиваться успеха и преодолевать неизбежные неудачи. Чтобы Сайр не совершил тех же ошибок, что и я. Этого я хотел и для Маркиза, но ни его мать, ни я не были достаточно эмоционально зрелыми, чтобы стать для него такой опорой. По правде говоря, я боялся заводить семью. Может быть, она тоже. Но в итоге пострадал наш сын. И теперь мои отношения с Маркизом всего лишь отражение раздора между его матерью и мной.
Мои отношения со старшим сыном это та область моей жизни, над которой мне нужно потрудиться больше всего. Были моменты, даже недавно, когда я хотел навсегда вычеркнуть эти узы из своей жизни. Я не хочу этого делать, но, когда тебя ранят слишком глубоко а я и сам причинил немало боли, кажется, что лучше всего уйти.
Я был крайне близок к этому не так давно, неожиданно столкнувшись с Маркизом в моем ювелирном магазине на Манхэттене. Я даже не знал, что он в то время был в Нью-Йорке, поэтому был в шоке, увидев его. Я попытался завести разговор, но он тут же обвинил меня в преследовании. Я сказал ему, что это безумие, но с того момента все только катилось под откос.
Наши отношения ужасно накалились. Маркиз даже сказал: «Я что, должен тебя бояться?» От этого у меня голова пошла кругом. Это мой первенец, моя плоть и кровь, а мы даже не могли поговорить друг с другом, не говоря уже о том, чтобы обняться и посмеяться над неожиданной встречей. Наконец, не сказав больше ни слова, Маркиз практически сбежал из магазина, оставив меня стоять в ступоре.
Пара моих ребят вышла на улицу, чтобы догнать Маркиза и сказать: «С чего ты так завелся? Это же твой отец. Вернись и поговори с ним», но Маркиз уже исчез. Он не хотел, чтобы его догнали. Я даже не последовал за ними. Разум был так затуманен, что я не мог ясно мыслить. Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя.
Меня крайне редко совершенно выбивает из колеи. Но, если так случается, это всегда связано с семьей. Я могу схлестнуться с рэпером, который меня оскорбил, или провести напряженные переговоры с гендиректором и буду в полном порядке. Даже больше я буду чувствовать себя великолепно. Такими вещами меня не проймешь я живу ради таких моментов. Видимо, только семейные проблемы сбивают меня с толку.
И дело не только в отношениях с Маркизом. Я больше не люблю ездить домой на выходные, потому что встречи с семьей меня очень напрягают. Я заезжаю в старый дом бабушки за день до Рождества, чтобы позависать с дедушкой. Но я не стану проводить там все праздники. Даже если я привнесу в дом лишь положительные флюиды, кто-то неизбежно выльет на меня негатив. Тетя или двоюродный брат в конце концов заявят: «Мне надоело, что все целуют его в задницу, потому что он 5 °Cent. Черт, он не настолько уж особенный». Вместо празднования весь вечер сведется к обсуждению того, что я сделал для кого-то одного, но не сделал для остальных. От такого отношения мне становится крайне неуютно.
Я знаю, что мой страх перед семьей нездоров, и работаю над этим. Пусть это займет годы, но я не собираюсь сдаваться. Надеюсь, что, когда я достигну возраста моего дедушки, у меня будут прочные отношения с моими детьми, а может быть, и с внуками.
Проявляйте инициативу!
Я знаю, что у меня репутация сорвиголовы, но на самом деле, лечу ли я на частном самолете или сижу в корпоративном зале заседаний, я всегда расслаблен. Я действую в условиях наименьшего страха. Что бы мне ни говорили и ни обещали, как бы мне ни угрожали ничто из этого меня не задевает. Конечно, я хотел бы заключить эту дистрибьюторскую сделку на 30 миллионов долларов или получить роль всей жизни. Но я и не боюсь упустить эти возможности. С чего мне бояться? Я уже прошел через самое жуткое дерьмо, что может подкинуть жизнь.