А что это, господин? спросил брат Семион, заметив флакон.
Ничего, ответил кавалер и спрятал флакон. Пошли, в бальной зале ставят столы, надо позавтракать.
Господин, сразу стал серьезен монах, после завтрака нам с вами нужно без промедления ехать в Мален.
Зачем еще? удивился кавалер.
Епископ на заре уже туда отъехал, нам за ним надо спешить. Волков смотрел на него, не понимая, к чему ему ехать в Мален да еще и торопиться, и тот пояснял: Деньги, господин, деньги ждут нас. Две тысячи двести талеров, что обещал нам епископ на кирху. Нужно забрать их, пока старик не передумал, или не забыл, или, прости господи, не умер. Куй железо, пока горячо!
Монах был прав, никакой бал и никакой турнир не стоили двух тысяч двухсот талеров.
Да, сказал Волков, подумав, да, поедем немедля, как только поедим.
Но не довелось им позавтракать. Едва повернулись они, чтобы двинуться к обеденной зале, так перед ним встал важный господин. То был, кажется, канцлер графа, он важно и с поклоном произнес:
Кавалер и господин Эшбахт, девятый граф Теодор Иоганн фон Мален просят вас уделить им время для важного разговора.
И когда же граф желает говорить со мной? пытаясь скрыть удивление, поинтересовался кавалер.
Коли будет вам угодно, то немедля.
Я готов говорить сейчас. Волков обернулся к монаху и велел: Со мной иди.
Кавалер шел и гадал, что за серьезный разговор затеял молодой граф.
И, признаться, тревожился. Если старик граф казался ему дружелюбным и радушным, то старший сын виделся абсолютно иным. Был он на вид жесток и, кажется, умен. Глаз у него был холоден и внимателен. А еще оказался он немногословен и умерен в вине. Это Волков заметил на пиру. О чем этот человек хотел с ним говорить? Уж не о вчерашних ли танцах Брунхильды?
Канцлер провел кавалера в небольшую и светлую комнату, там оказались дамы. Одна из них была полная и важная, но незнакомая ему, рядом находились Элеонора Августа фон Мален и ее спутница, та, что была на турнире, кажется, звали ее Бригитт. Кавалер обрадовался знакомым лицам. Думал, что Элеонора подойдет поздороваться. Вчера так она и руку его брала при всех, и за столом с ним смеялась, как будто друг он ее старый. А тут потупила глаза и присела так низко, будто хотела на пол сесть. Глаз на него так и не подняла. И Бригитт тоже присела, только дородная дама ему вежливо улыбалась и что-то пробурчала в приветствие.
Кавалер, прошу вас, сюда! Канцлер сам открыл дверь и пропустил Волкова в роскошный кабинет с большим столом. Монах прошел за ним, а уж после и сам канцлер вошел внутрь, затворив за собой дверь.
Там их ждал молодой граф. И, слава богу, он радушно улыбался Волкову. Значит, разговор их будет не столь неприятен, как поначалу думал Волков.
Друг мой, садитесь, предложил граф.
Глава 9
Волков и брат Семион уселись на одной стороне стола, сам граф, канцлер и еще один человек расположились напротив. Третий человек со стороны графа был ученым или юристом. Или еще кем-то из тех людей, у которых пальцы всегда темны от чернил.
Уж простите меня, что с утра прошу у вас времени для дела, но думаю, что сие и для вас может быть важно, начал хозяин. Он указал на человека с грязными пальцами: Это секретарь коллегии адвокатов Малена, нотариус Броденс. Он с моего и, конечно же, вашего соизволения будет делать записи, вы не возражаете?
Отчего же мне возражать, все еще недоумевал Волков. Или против меня затевается тяжба?
Избавь бог, что вы, кавалер! Никто не осмелится приглашать человека в гости, чтобы затеять тяжбу. Но вопрос, о котором пойдет речь дальше, весьма щепетилен. И требует он того, чтобы был при разговоре юрист и документ составили по всем правилам.
Кавалера разбирало любопытство, и он сказал:
Что ж, так давайте, господа, перейдем к делу.
Прежде чем мы начнем, проговорил негромко нотариус, хочу, чтобы знали вы: коли вопрос вам покажется бестактным или глупым, так вы вправе на него не отвечать, в любой момент беседу прервать и уйти, никто не остановит вас.
Начинайте уже, я весь в нетерпении, сказал Волков. Он поглядел на своего спутника, брата Семиона, монах тоже был заинтригован.
Имя ваше Иероним Фолькоф, рыцарь Божий и господин Эшбахта, которого прочие зовут Инквизитором? стал спрашивать юрист.
Да.
Были ли имена у вас другие?
Раньше звался я Ярославом. Был Яро Фолькоф.
Отчего поменяли имя?
Болван-монах по дурости своей при возведении меня в рыцарское достоинство записал меня в реестр рыцарей города Ланна как Иеронима и переписывать отказался. Я оспаривать не стал.
Хорошо. Скажите, кавалер, правда, что всю жизнь свою вы провели на войнах и в походах и там ран и увечий во множестве снискали?
Сие правда.
Скажите, кавалер, были ли у вас раны и увечья, что мешали бы вам вожделеть дев и жен? Любезны ли вам девы и жены?
Волков покосился на своего монаха, тот сидел с остекленевшим от удивления лицом.
Таких ран у меня нет, ответил наконец кавалер. Жены и девы мне любезны, вожделел их и вожделею, как Господом положено.
Есть ли у вас пред Богом или пред людьми обязательства брака или обязательства безбрачия, есть ли обещания или обручения?
Никому ничего подобного не обещал, ответил Волков. Он, кажется, начинал догадываться, о чем идет речь.
Что ж, на том первое дело мы и закончим, заключил нотариус. Вот, соизвольте поставить имя свое на этой бумаге.
Он положил на стол исписанный лист. Брат Семион тут же вскочил, взял бумагу, но Волкову ее не отдал сразу, а стал читать ее, словно поверенный у кавалера. И кавалер, как ни странно, был за это ему признателен.
Все верно, господин, можно подписывать, лишних слов здесь не записано, только ваши слова, тихо сказал монах, кладя бумагу перед Волковым.
Нотариус все равно услыхал его слова и злобно глянул на монаха, оскорбленный таким подозрением.
Волков обмакнул перо в чернила и подписал бумагу.
Что ж, продолжил нотариус, забирая бумагу и пряча ее в папку. Тогда перейдем к главному вопросу. Дозволите ли вы мне, граф, вести его или будете сами говорить?
Скажу сам, произнес молодой фон Мален. Он чуть помолчал, улыбаясь, глядя на Волкова и обдумывая, кажется, слова, а потом начал: Не далее как вчера наш епископ, отец Теодор, беседовал с моим отцом и сказал, что Богу неугодно, когда столь славный воин, как вы, и столь знатная девица, как моя сестра Элеонора Августа, пропадают в печальном одиночестве. И отец мой, и я считаем, что сие плохо не только для Бога, но и для государя нашего, его высочества герцога. Волков внимательно слушал, не произнося ни звука. Его лицо не выражало ни малейших чувств. А фон Мален продолжал: Учитывая неоднократно подмеченную приязнь и душевность, что установилась между вами и моей сестрой, думаю, что будет правильным от лица фамилии предложить вам ее руку.
Кавалер опять покосился на своего спутника, тот все так же сидел с изумленным лицом и вылупленными от удивления глазами.
А вот сам Волков оставался на удивление спокоен. Да, это предложение было для него неожиданностью, но отнюдь не чудом. Когда-то о таком он и мечтать не мог. Слыхано ли дело дочь графа! Пусть третья, четвертая, да пусть даже девятая, но дочь графа! И ему предлагают ее в жены. Небесная, заоблачная высота для солдата или даже для гвардейца. А теперь Теперь он совсем не тот солдат, каким был когда-то. Он станет слушать спокойно и внимательно. Даже если предложение ему будет делать второй человек в графстве, тот, кто через какое-то время сам станет графом. Будет слушать и думать. Это предложение Волкову, конечно, льстило, но чудом Нет, чудом для него оно уже не являлось. Это предложение стало для него подтверждением его нынешнего статуса. И уж точно он не собирался, обливаясь слезами, кидаться лобзать руку молодого графа как благодетеля. Кавалер молчал, сидел и ждал продолжения. И, видя, что фон Эшбахт никак не реагирует на его слова, граф посмотрел на канцлера, как бы передавая тому право дальше вести беседу. Канцлер в свою очередь достал лист бумаги и спросил у Волкова:
Желает ли кавалер знать наше предложение?
Желаю, просто ответил Волков.
Прекрасно, кивнул канцлер и принялся читать: «В приданое за девицей Элеонорой Августой фон Мален дано будет: карета, четверка добрых коней без болезней и изъянов, сервиз из четырех тарелок из серебра, четырех кубков из серебра, четырех вилок с серебряными рукоятями, четырех ножей с серебряными рукоятями, кувшин и два подноса из серебра. Дано будет двенадцать перин пуха тонкого и двенадцать подушек. Двенадцать простыней батистовых и две атласные. Покрывал атласных два и одно меховое, беличье». Канцлер поднял глаза от бумаги. Из белки красной. И продолжил читать: «Шубы две. Бархата два отреза. Шелка два отреза. Парчи тоже два отреза, красный и синий. Батиста для нижних рубах и юбок восемь отрезов. Кружев один отрез. Вина доброго десятилетнего шесть двадцативедерных бочек. Масла оливкового две двадцативедерные бочки. Также в приданое будет дан за девицей фон Мален десяток коров хороших с бычком. Пять свиней хороших с боровом. Десять коз с козлом. Десять овец тонкорунных с бараном. Четыре крепких мерина и две большие телеги. Медная ванна, два медных кувшина, два чана больших, два медных таза, двадцать полотенец».
Тут канцлер вновь сделал паузу. Он опять поглядел на Волкова и, опять не найдя в его лице каких-либо эмоций и не услыхав от него вопросов, продолжил:
«Ко двору жениха будет передано в крепость четыре мужика дворовых, без изъянов, здоровых, не старше сорока годов. И будет передано в крепость четыре дворовые девки без изъянов и болезней, не старше сорока годов. Также в содержание невесты будет передано тысяча талеров серебра чеканки земли Ребенрее. А жениху от дома Маленов будет дано шестьсот гульденов золотом в приз по свершении таинства венчания».
На этом канцлер закончил и положил лист бумаги на стол перед Волковым. Но тот бумагу не трогал, а взял ее брат Семион. И, не читая ее, даже не заглядывая в нее, сразу задал вопрос, как раз тот, который хотел бы задать кавалер:
Уделов и сел за невестой не будет? Полей, покосов, выпасов, лугов или, может, лесов? Ничего?
Ничего такого, отрезал молодой граф. Только то, что в списке. Поместий лишних у фамилии нет. Они все и так оспариваются моими братьями и другими родственниками.
Девица рода фон Мален и так награда немалая, многие бы взяли ее и без приданого, только за кровь и честь, добавил канцлер.
С этим я согласен, наконец произнес Волков. Я и сам считаю, что фамилия Мален оказывает честь, предлагая свою девицу мне в жены.
Все, кто сидел напротив, закивали, даже нотариус.
Но мне надобно время, чтобы подумать, продолжал Волков. Никто из вас, господа, не станет осуждать меня, если попрошу время на размышление?
Нет-нет, никто вас не осудит, сказал граф. Это у холопов женитьбы дело веселое.
Да, чего им: попа позвали, пива выпили и легли под куст, засмеялся канцлер. А может, и попа звать не стали.
Все рассмеялись, атмосфера явно переставала быть сугубо деловой.
Да, согласился граф, у холопов жизнь проста и легка, женись на том, кто приглянулся, а для нас брак это политика. Мы были бы рады видеть столь сильного мужа, как вы, в нашей фамилии. Да и вы, наверное, хотели бы видеть в родственниках графа.
Не стану врать, об этом и не мечтал я даже, заверил Волков.
Так соглашайтесь, и граф вам будет отцом названым, а я названым старшим братом, продолжал граф.
Еще раз прошу у вас времени на раздумье, отвечал ему кавалер.
Конечно-конечно, мы все понимаем, улыбнулся фон Мален.
А канцлер, также улыбаясь, добавил:
Только хотелось бы нам услышать ваш ответ до конца уборочной, до фестивалей у мужиков. А уборочная уже начинается. Вам хватит две недели на раздумья?
Хватит.
Что ж, тогда будем ждать вашего решения, проговорил канцлер. А если по приданому у вас будут какие-то пожелания, то мы готовы их рассмотреть.
Я за две недели все обдумаю и сообщу вам.
Все стали вставать из-за стола, раскланиваться. А на выходе ждала Элеонора Августа с теми же женщинами. Элеонора снова почти уселась на пол, когда кавалер вошел в комнату. Но на сей раз он не прошел мимо, а подошел к ней, взял за руку и помог подняться.
Она все равно не поднимала глаз, смотрела в пол.
Вы знаете, о чем я говорил сейчас с вашим братом? спросил у нее Волков.
Знаю, тихо отвечала девушка.
Желаете ли, чтобы это случилось?
Жены из рода Маленов не желают ничего, чего бы не желали их отцы, братья и мужья, нравоучительно проговорила дородная дама.
Но Волков и не глянул на нее, он ждал ответа от Элеоноры.
Что угодно папеньке, то угодно и мне, наконец ответила та и подняла на него взгляд.
И кавалер вдруг понял, что она на его вкус совсем не красива. Куда ей до Брунхильды?
Хорошо, сказал он, этого для меня довольно. До свидания.
Он шел вниз по лестнице и думал о словах этой женщины, а монах, следовавший за ним, говорил:
Теперь ясно, зачем сюда епископ приезжал, зачем на разговор графа звал.
Волков остановился, повернулся к своему спутнику так быстро, что монах едва не налетел на него:
Так ты думаешь, это затея епископа?
Уж ни мгновения не сомневаюсь, отвечал брат Семион. Да и дочка графа в девках засиделась, Малены тоже рады будут, тут все одно к одному. А вам и приданое давать не нужно, и так возьмете. Вы ж не откажетесь от нее.
А зачем это епископу? не понимал Волков.
Да как же зачем, господин, тут же все на поверхности лежит! искренне удивлялся монах. Вы свару с кантоном затеете, герцог на вас обозлится, решит покарать или в тюрьму бросить, а граф, родственничек ваш, выгораживать вас станет. А как вас не выгораживать, если вы муж его дочери? Нет, епископ хоть стар, а наперед смотрит. Он вам опору готовит в графстве.
Чертовы попы, покачал головой Волков. Он буквально почувствовал, как его толкают в спину, приговаривая: «Ну давай, давай, начинай свару, затевай войну». А если я не захочу воевать? спросил он, глядя в хитрое лицо монаха.
А тот и ответил сразу, не моргая и не размышляя ни секунды:
Тогда вам тем более на графской дочке жениться нужно. Если уж вы надумали против воли церковных сеньоров идти, так тогда хоть с мирскими сеньорами подружитесь. Родственники такие вам никак не помешают.
Кавалер повернулся и пошел, размышляя на ходу над словами монаха.
И нечего вам печалиться, продолжал монах, идя за ним. Все у вас есть и еще больше будет, главное голову не терять.
Думаешь?
Конечно, вы ж с серебряной ложкой во рту родились.
Волкова аж передернуло от этих слов, он опять повернулся к монаху и зарычал:
С ложкой родился? С ложкой? С какой еще ложкой? Один сеньор, сидя в Ланне, другому сеньору, сидящему в Вильбурге, пакость строит, а я рискую головой! Я или на войне погибну, или на плахе, или в тюрьму попаду, или мне бежать придется. И где тут ложка? Где ложка, болван? Монах молчал. Это у них там ложки! Он указывал пальцем в сторону роскошного бального зала. У них! А я родился с куском железа в руке. Чувствую, что и умирать мне придется с ним же и еще с одним куском железа в брюхе.
Они вышли из замка, кажется, кавалер немного успокоился.
Не вздумай сказать об этом разговоре епископу, проговорил он, влезая на коня и слегка опираясь при этом на плечо Максимилиана.
Я и не помыслил бы об этом, отвечал монах, но вот то, что граф предложил вам руку его дочери, обязательно упомяну, когда мы приедем за деньгами. Это он должен знать.
Об этом скажи, согласился Волков.
Экселенц! Сыч смотрел на Волкова во все глаза. Вам что, предложили жениться на дочери этого? Он кивнул на замок. На дочери графа?
Держите языки за зубами! велел Волков.
Да, конечно, экселенц. Конечно! пообещал Фриц Ламме.
Конечно, кавалер, кивнул Максимилиан, тоже садясь на коня.
Сейчас снимаем лагерь, произнес кавалер, вы двое поедете со мной в Мален, остальные отправятся домой.