Кому могла понадобиться слепая девушка?
И я думал о том же ну кому? Я перебирал в памяти всех людей, которых видел в медицинском центре. И вспомнил одного человека когда я выводил ее на улицу, он посмотрел на нее как-то странно, как-то алчно. Это был мужчина средних лет, похожий на цыгана рослый, кудрявый, бородатый, с огненным взглядом. Сердце подсказывало мне, что все дело может быть именно в нем. И тогда я стал спрашивать у людей, живущих в округе, не знают ли они, где здесь собираются цыгане одна бабушка, на лавочке, подсказала мне такое место, кафе неподалеку. С тех пор, я все дни проводил там прохаживаясь неподалеку и высматривая, или сидя в этом заведении за столиком, за чашкой кофе и газетой. Мне было нестерпимо больно все эти дни, потому что то, что она ощущала были ужас, отвращение, мука и мольба о пощаде. Что делали с ней эти люди? Я расспрашивал официанток об этом человеке, но мне отвечали сюда захаживает много таких. В один из дней, я его увидел. Он зашел в кафе с дружком, бандитского вида, и заказал еду и выпивку. Я тут же подошел к нему и спросил, не видел ли он потерявшуюся слепую девушку? Он рассмеялся мне в лицо у него были тонкие кривые губы и золотые зубы. Что делать? Пока они выпивали и закусывали, я сбегал в квартиру Маши, взял электрошокер и эту древнюю трубу, и вернулся. У меня не было другого выбора. Немедля, я подошел к нему, включил прибор, и кинул ему в руки лови! Он рефлекторно поймал, и в эту секунду я ужалил его током. Его напарник вскочил, ударил меня по лицу но дело было сделано.
Следователь аж привстал со стула:
Что было сделано? Какое дело?
То же, что и с Машей. Он был не цыган, а серб. Мы с ним стали одним человеком он и я. Его звали Златан.
Зачем ты это сделал?
Только так я мог найти ее изнутри него, зная все его мысли и желания.
Следователь тихо сползает обратно на стул.
Теперь он смотрит на меня с уважением.
И что ты там увидел, внутри него?
Ад
Внутри этого человека я обнаружил сущий ад. Но самое страшное было в том, что и я теперь стал этим адом, ведь мы с Златаном стали одним целым.
Поподробнее.
Мой следователь делает профессиональную стойку ищейки.
Это был настоящий торговец людьми и наркотиками без чести и совести. Со своей бандой, в которой он был первой скрипкой, он переправлял наивных, одиноких, беспризорных девушек в бордели, по всему миру. Может ли прийти в голову, что такие люди могут жить рядом с вами, в Москве?
Следователь кривится:
Запросто.
Так вот. Златану потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя и осознать, что с ним происходит. Все это время его дружок профессионально бил меня руками и ногами, а я неумело отбивался. В какой-то момент, Златан закричал что-то на своем языке, подскочил ко мне и обнял меня, прижал к себе, как самого дорогого друга. Еще бы! Он понял все без слов. Он отстранял меня, смотрел мне в лицо своим огненным взглядом полностью умалишенного придурка и снова прижимал к себе, еще крепче, бормотал что-то по-своему. Он плохо знал русский но нам не нужны были слова.
Я перевожу дух. Следователю не терпится:
Что было дальше?
Дальше? Нами стала управлять любовь. Он отправил прочь своего подельника, и стал исполнять, с огромной радостью и нескрываемым наслаждением, мое главное желание а я был счастлив от того, что даю ему этот океан блаженства.
Какое желание?
Вернуть Машу. Кое-как, на ломаном русском, он поведал мне, что несколько дней назад продал ее одному арабу, близкому к руководству группировки ХАМАС, что в Палестине. Этот человек проживал где-то на территории Сирии, изредка наведываясь в Израиль, а сейчас находился в Греции, по делам, примерно на неделю. Немедленно, мы купили билеты на самолет, в Афины, и стали готовить документы к отъезду, радуясь каждой секунде, проведенной вместе. Мы не отходили друг от друга ни на шаг, спали в одной комнате только ванная или туалет разлучали нас на некоторое время.
Вы были похожи на геев?
Нет, скорее, на братьев.
Ты тоже должен был исполнять его желания, как свои?
Да, конечно!
И какими они были?
Самыми отвратительными и низкими для всех вокруг, но для меня самыми волнующими и трепетными, потому что, они теперь были и моими тоже.
Красный
Златан обожал власть, силу, выпивку, женщин и наркотики. Он чувствовал, в основном, ненависть и гнев, и жил жадно, без оглядки, считая каждый свой день последним. Это значит, что и я стал любить то же самое через него, чтобы подарить ему радости и счастья как можно больше в том виде, в каком он их понимал. Это значит, что и я стал ненавидеть и гневаться по любому поводу и без повода, и не надеялся, что завтра наступит утро вместе с ним. Я его любил абсолютно, и готов был сделать для него все, что он пожелает. За те несколько дней, что готовились наши документы, я участвовал в бандитских разборках и пьяных оргиях, я отправлял невинных девушек в бордели, употреблял вместе с ним наркотики в основном, какие-то таблетки из тех, что употребляют в ночных клубах, и кокаин.
Следователь вскакивает:
Но как это возможно?
Очень просто. Любовь это непреложный закон, и ты либо исполняешь его, либо умираешь от муки. Нет ничего сильнее любви в этом мире ты понимаешь? Я был Златаном, а он мной. Мы были едины, и никто из нас не мог поступать иначе.
Он ходит по комнате, размахивает руками:
Не понимаю!
Закон любви он везде и во всем. Когда лев рвет зубами жертву, он действует исключительно по этому закону. Кому придет в голову в чем-то укорять льва?
Льва нет. Но ведь мы же люди?
Он брызжет слюной.
Златан, я уверен, родился нормальным парнем. Он стал таким потому, что попал в плохое окружение.
Слабый аргумент.
А я и не защищаю его. У того, что происходило с нами, есть причина посерьезнее.
Какая?
Любовь! Мать проживает жизнь ребенка, каждую секунду его существования, как свою собственную, забывая о себе совершенно. Я был Златаном, и проживал его жизнь, как свою собственную, вот и все.
Опять двадцать пять!
Следователь с ненавистью комкает пустую сигаретную пачку, бросает ее в угол.
Я продолжаю наступление:
Сын, которого ты любишь, остается самым лучшим на свете что бы он, не сотворил.
А вот и нет!
Забыл, что имею дело со следователем извини. Если ты в чем-то не оправдал своего сына значит, твоя любовь не абсолютна. Значит, ты не соединен с ним, отдалился от него.
Нет уж! Это значит, что я не забываю и о других людях тоже о тех, кому он причинил зло.
Я сдаюсь:
Извини. Видишь ли, в тот момент я не любил всех людей, с которыми меня сводила судьба но только Златана и Машу.
Он отворачивается от меня, подходит к окну, бормочет:
Постромки в клочьяЛошадь где? Подков
Не слышен стук Петляя там, в руинах,
Коляска катит меж пустых холмов
Съезжает с них куда-то вниз ( Бродский)
Несколько минут мы молчим, слышно, как жужжит муха, бьется о стекло, в коридоре хлопают двери.
Ну ладно, я тебя понял. Ты любил Машу и Златана, и никого больше. Вы были как одно.
Он оборачивается.
Продолжай.
Бордовый
В первый же вечер Златан устроил пир на своей съемной квартире туда мы приехали. Он заказал гору суши с доставкой, и достал из бара несколько бутылок темного рома. Мы выпили, в ожидании еды, пару литров, и захмелели. Он говорил тосты о братстве, о настоящей мужской дружбе, когда живут вместе и умирают друг за друга, а я слушал его, зная, что доставляю ему этим огромное наслаждение. «Номер один». Помнишь? Он говорил еще больше, видя, как я радуюсь тому, что делаю его счастливым, слушая его восторженные речи. Он делал это не для себя конечно но для меня, наполняя мое желание доставлять ему удовольствие непревзойденным восторгом. «Номер два». Наши радости и устремления сплетались в потоке любви и взаимного и чуткого внимания друг к другу, образуя все более прекрасные и возвышенные состояния единства три, четыре.. десять и так до бесконечности. Мог ли я представить себе, что эта скотина, что это животное в человеческом обличье, способно на такие тонкости восприятия реальности? Незаметно, мы выпили еще пару бутылок и расчувствовались, и совершенно опьянели а суши все не было. Он включил музыку Tony Junior, Immortal. Видимо, его любимая. Под бешеный ритм мы вскочили, и прыгали, как дети, и носились по комнате, выделывая немыслимые кренделя. Я кричал ему что ты чувствуешь? Как будто бы сам не знал. Он отвечал я огромный бардовый дракон с черными железными крыльями, изрыгающий пламя, испепеляющий все вокруг. Я лечу прямо к Солнцу, чтобы слиться с его протуберанцами в дикой огненной пляске, я хочу померяться с ним силами. Он спрашивал меня а что чувствуешь ты? Как будто сам не знал. Я отвечал я изначальный звук этой Вселенной, первопричина всего, а если точнее мощное биение барабанов, сотрясающее все миры так, что даже муравьи выползают из своих муравейников и пляшут, задрав свои усы наверх. Потом он выпил пару каких-то таблеток, и дал мне глотай! Звучала новая музыка, такая же бешеная, мы плясали до изнеможения, истекая потом, и в какой-то момент я почувствовал, что исчезаю, выхожу из физического тела. Что он мне дал? Я спрашивал его что ты чувствуешь? Как будто бы не жил внутри него. Он отвечал я напряжение в миллиард вольт, в огромном космическом трансформаторе, и через мое поле бегут все токи гравитация, свет и тьма, все проходит через меня так быстро, что планеты и галактики сходят со своих орбит. Он спрашивал меня а что ощущаешь ты? Как будто не жил внутри меня, каждую секунду. Я отвечал чувствую себя временем, которое внезапно остановилось, чтобы выйти из себя, посмотреть на течение секунд снаружи и понять куда и зачем оно идет? Может, лучше повернуть вспять? А может, есть что-то вне времени? Потом в дверь зашел какой-то бандит, русский, и сначала выпендривался, но быстро сник, когда Златан стал бешено колотить его кулаками. Я спрашивал его что ты чувствуешь? Как будто бы не ощущал это пронзительней его. Он кричал мне чувствую себя богом войны, у которого множество рук, в которых кувалды, отбойные молотки, камни и атомные бомбы. В своем праведном гневе, я ненавижу трусов, предателей и врагов. Он интересовался, не переставая молотить своими отбойными молотками а что чувствуешь ты? Как будто бы не ощущал это пронзительней меня. Я хрипел чувствую себя злом всего мира и при этом важнейшим элементом мироздания, ведь если бы не было зла, что бы делало добро? И, если бы не было противоположностей и противоречий, тьмы и света, как будто бы воюющих друг с другом, над какими испытаниями и выяснениями поднимались бы люди, чтобы понять друг друга, слиться в объятиях любви и понять, что все едино? Потом в квартиру робко зашло несколько молоденьких девушек, и мы
Стоп!
Следователь грозит мне кулаком.
Достаточно. Не хочу больше слушать об этом. Давай пропустим эту страничку. Меня интересует вот что: ты совсем забыл о Маше?
Он смотрит на меня брезгливо.
Нисколько.
Не верю.
Хорошо. У тебя есть тело, и ты чувствуешь все его органы. Так?
Допустим.
Так вот, я чувствовал всех людей, которых любил, и Машу, и Златана, одновременно, как органы своего тела. Так понятно?
Допустим. И что чувствовала Маша, беременная твоим ребенком, в этот момент, когда ты весело проводил время в компании молоденьких девушек, с этим грязным отморозком?
Ничего, кроме одиночества, тревоги и бескрайней, абсолютной и всепрощающей любви ко мне что бы я ни делал и какими бы мерзкими и отвратительными делами, с точки зрения обычного человека, не был занят. Ведь она была мной, а я ей. Более того, через меня она чувствовала Златана, через меня она любила и его тоже такого, каким он был, грязного отморозка.
Я смотрю на следователя и думаю о том, что никогда в жизни не видел так близко более изумленного человека, чем он.
Багряный
В полной и всеохватывающей любви есть особая роскошь быть несовершенным, грешным, мерзким, отвратительным но все равно любимым. Признайтесь, следователь, ты даже и помечтать не мог о таком за всю свою семейную жизнь, не так ли? Ты засовывал свои недостатки подальше от жены, прятал свои мерзости, измены, гадкие поступки, страхи, плохие и недостойные мысли как можно дальше, опасаясь конфуза и выяснения отношений. Вдруг она узнает, закатит скандал, перестанет уважать? Вдруг она отвергнет тебя вовсе? Разве объяснишь ей, откуда все взялось? Разве она поймет, что это и есть ты такой, какой ты есть, и каким ты не можешь не быть, ибо таким создан, такой, которого она еще не знает, скрытый от нее, как нижняя часть айсберга? Разве она согласится с тем, что ты не можешь быть другим, совершенно и никак не можешь, разве она полюбит тебя таким? Именно поэтому, если тебя и любила женщина она любила только ту благостную и накрахмаленную часть, ту выставочную вершинку айсберга, которую ты ей показывал, эту маленькую твою часть, вовсе не самую значимую и определяющую для тебя но не тебя самого. Разве это любовь? Разве это не обман? Если ты утаиваешь что-то от нее, малодушничаешь, осторожничаешь, ты никогда не удостоишься этой царской привилегии чтобы любили тебя всего, полностью, не только ангела, но и демона в тебе! О, какое это счастье, какое волнение, какой азарт, какое вдохновение, какое постижение! Какая это радость быть полностью познанным своим партером, от макушки до самых пят, со всеми потрохами, со всеми ужасами и неисправностями, и все равно любимым, несмотря ни на что. Более того, истинно любящий партер, к твоему бескрайнему изумлению, признает тебя прекрасным, и поблагодарит за эту волшебную возможность любить тебя всего.
Мой следователь слушает меня с нескрываемым интересом.
Красиво описал, признаюсь.
И спрашивает:
А ты никогда не думал, что случится, если ты соединишься с настоящим маньяком, серийным убийцей, прекрасным в своем несовершенстве? Он будет методично убивать людей, самым зверским образом, одного за другим, а ты будешь любить его? И будешь делать то же, что и он, самым мерзким и извращенным образом, потому что не сможешь иначе, ведь он это ты?
Я вздрагиваю от неожиданности. Он попал в точку. Я говорю ему:
Ты знаешь, в то время и я задумался об этом. Сказать по-правде, какая-то часть меня, этого опасалась очень сильно особенно после того, как судьба соединила меня с таким весьма хлопотным персонажем, как Златан. Шутка ли, я стал, собственно, бандитом, мерзавцем, с точки зрения обывателя, хорошего в этом мало. Но была во мне и другая часть, которая с каждым днем росла и крепла та, которая верила в абсолютную силу любви, и любила теперь не одну Машу, но, двоих людей на этой планете. Знаешь, любовь она окрыляет и дает невероятные силы, терпение, веру и возможности.
Он пожимает плечами.
Какая часть в итоге оказалась права?
Обе. Вернее даже, ни одна, ни вторая. Но, не будем забегать вперед.
Я торжествую, потому что мне вновь удается наблюдать его крайне удивленную физиономию.
Греческий
Перед нашим отлетом в Афины, я уволился со своей работы, я был редактором в одном научно-популярном журнале, Златан заверил меня, что для него будет счастьем помогать мне материально, как ты понимаешь, я знал, что он не врет. Перед посадкой в самолет, я беспокоился за наш «объединитель». Вдруг его не пропустят в ручной клади? Оказалось, зря проблем не возникло. Просто железка, и все. Даже странно. Прилетев в Грецию, мы первым делом заехали в какой-то притон там Златан обзавелся пистолетом и ножом, и кокаином, а я новым электрошокером. Не теряя времени, мы приступили к делу навестили его сербского дружка, Горана, такого же мафиози, но, как я понял, повыше рангом. Он жил в большом частном доме, рядом с промзоной, то еще местечко. Собаки, десяток охранников с дикими, усталыми глазами, облупленный желтый фасад, окна с закрытыми даже днем ставнями и красная черепичная крыша вот что я запомнил. Очень хотелось выспаться, как следует и хорошенько поесть. В то же время, нужно было действовать как можно быстрее я ощущал, что чувства Маши притупились, у нее практически не было желаний, какая-то дремота, сон. Где она, любовь моя? Как она там, частичка моего сердца? Как там наш ребенок? Златан, ощущавший ее, через меня, сказал пичкают наркотой. Лежит, наверное, в кровати, одной рукой прикована к железной спинке наручниками. Мы надеялись, что быстро найдем ее в этом доме, и выкупим без лишнего шума. Горан встретил Златана с распростертыми объятиями, проводил в гостиную, налил нам виски, посадил за стол. Они говорили по-сербски, быстро, эмоционально. Двести грамм алкоголя хорошо согрели меня, я задремал, и не заметил, как их разговор перешел на повышенные тона. Я встрепенулся тогда лишь, когда Златан схватил Горана за горло, и повалил на пол его гнев и ненависть заставили меня вскочить с места. Внезапно, раздался выстрел пуля просвистела рядом с головой Златана, и разбила вдребезги фарфоровую вазу с цветами. Стрелял охранник Горана парень лет двадцати, с расстроенным, унылым, скучным лицом. Что мне оставалось делать? Я прыгнул к нему, как тигр, и ужалил электрошокером. Детина оказался крепким необычайно он только замычал под электрическим разрядом, качнулся, и навел на меня ствол. И тогда я выхватил объединитель, который теперь носил с собой, в специальных кожаных ножнах, на поясе, как кавалерист саблю. Первым ударом я выбил пистолет из его руки, вторым стукнул парня по лысой башке шаманской железякой. Не знаю как, и в какой именно момент, но объединитель включился. Вот ведь черт! Он и электрошокер простая комбинация. Секунда и я стал этим детиной, а он мной. И Маша, и Златан вместе с нами. Пока это происходило, Златан задушил-таки Горана, мы с унылым парнем, уже чувствуя друг друга, возвышенно и неземно радуясь нашему внезапному единению, услышали его предсмертный отчаянный хрип словно черная ворона пролетела перед солнечным диском. Жизнь продолжалась! Парень быстро смекнул, что к чему, и вывел нас черным ходом на какие-то склады мы бежали долго, между рядами морских контейнеров, уже смеркалось, неожиданно мы выскочили на вполне приличную улицу, с туристами на тротуарах, поймали такси. Златан и парень понимали друг друга без слов через меня, нам потребовалось двадцать минут, чтобы заехать к унылому домой, там он взял кое-какие вещи и паспорт, мы выкинули в сточную канаву оружие и, не теряя времени, помчались в аэропорт, а оттуда прямиком в Тель Авив, на первом же рейсе. Нам не нужно было говорить друг с другом, было ясно, что мы опоздали. Горан отказался от денег Златана, выбрав, наверное, большую сумму от араба, которому предназначалась Маша. И сама она, видимо, тоже летела в столицу государства Израиль на частном самолете, немногим ранее нас. Кстати, унылого парня, мою новую частичку души, звали Дамир.