Мэхони оказался изобилен и цветист в речах, при этом слова выбирал не столько за смысловое соответствие предмету беседы, сколько за торжественность и красоту звучания. В результате его напыщенные и туманные разглагольствования с трудом поддавались переводу на удобопонятный язык.
После того как состоялось представление и была объявлена цель визита, Наттер удалился с новоприбывшим в каморку за буфетом. Там, поминутно возвращая поклоны, он выслушал собеседника раз, выслушал второй но смысл слов оставался темен. Наттер понял, что пора брать дело в свои руки, и сказал:
Дабы избавить вас, сэр, от бесполезных хлопот, предупреждаю сразу: на мировую не пойду и не уговаривайте. Мне нанесено грубое оскорбление, повиниться мой противник не склонен; никакой иной выход, помимо поединка, меня не удовлетворит. Этот ОФлаэрти просто-напросто головорез. Понятия не имею, отчего он замыслил меня прикончить, но при данных обстоятельствах я обязан сделать все возможное, чтобы избавить город от этого опасного субъекта.
Жму вашу руку, сэр, вскричал Мэхони, под напором чувств забыв о риторике, я восхищен, чтоб мне провалиться!
Глава X
Страшная тайна, или Как фейерверкер убеждал Паддока в том, что Наттер дознался, чем его вернее уязвить
Когда Паддок, предварительно совершив короткую прогулку ради восстановления ясности мыслей, взобрался по лестнице в свою квартиру, он застал в парадной гостиной ничуть не протрезвевшего лейтенанта ОФлаэрти; в воздухе стоял густой запах ромового пунша.
А ну-ка, Паддок, выпейте это, проговорил ОФлаэрти, наполняя большой стакан поровну ромом и водой, выпейте, дружище, ей-богу, это вас подкрепит!
Да, но благодарю вас, сэр, но я желал бы узнать в точности начал Паддок и тут же осекся.
Оскалив зубы, ОФлаэрти вскричал «ха!», молниеносно рванулся к двери, набросился на своего слугу-француза, маленького высохшего человечка (тот как раз входил в комнату), и принялся таскать его за шиворот.
Ну что, иуда, снова трепал языком, старая ты пьянь; ты это делаешь нарочно, гиена; в третий раз хозяин по твоей милости должен драться на дуэли; одно утешение: если меня убьют, не видать тебе жалованья как своих ушей. В третий раз я омочу руки в крови, и все из-за тебя. Знать бы мне, вскричал он, трепля свою жертву еще яростней, что это не по глупости, а со зла, я бы насадил тебя на меч, как на вертел, и поджарил живьем. Я до этого еще докопаюсь, вот увидите, докопаюсь, Паддок, дружище. Левой рукой ОФлаэрти по-прежнему удерживал лакея за воротник, а правую простер к Паддоку. Всю жизнь мне не везет что в малом, что в большом. Если среди дам есть хоть одна старуха, то ведет ее к столу не кто-нибудь, а ОФлаэрти; если кому-то выпадает быть убитым по ошибке, если кто-то должен пригласить на танец дурнушку несчастный Гиацинт ОФлаэрти вечно тут как тут. Фейерверкер прослезился, позабыл гневаться и ослабил хватку пленник в мгновение ока исчез. Знаете, Паддок, однажды мы стояли в Корке, и там среди детей гуляла корь, так я ее подхватил, единственный из всего полка, а ведь в детстве я уже однажды чуть не умер от кори. А когда мы стояли в Атлоне, все офицеры пошли на танцевальный конкурс, только я не пошел притом предложи мне кто-нибудь сто фунтов, чтобы я остался дома, нипочем бы не взял. Первый менуэт и первый сельский танец я должен был танцевать с этой красоточкой, мисс Розой Кокс. Я был в своей комнате, нарядился и как раз приготовлял стакан пунша с бренди, чтобы привести себя в порядок, и тут прапорщик Хиггинз, молодой человек без царя в голове, возьми да ляпни что-то несообразное про хорошенькую мушку у мисс Розы на подбородке; он назвал ее бородавкой хотите верьте, хотите нет! Понятное дело я взвился и опрокинул кувшин кипятка себе на колени, знать бы вам, дорогой мой Паддок, что это такое! Я не успел оглянуться, как обварил себе ноги от бедра и до самых кончиков пальцев; ей-богу, я думал окочурюсь от боли. Само собой, бал накрылся. Ну и горемыка же ты, Гиацинт ОФлаэрти! И фейерверкер снова заплакал.
Послушайте, лейтенант, прошепелявил Паддок, теряя терпение, друг мистера Наттера может заявиться в любую минуту, а я должен признаться, мне не совсем понятно, в чем коренятся ваши разногласия, а потому
Куда, к дьяволу, подевался этот проклятый французский пролаза? зарычал ОФлаэрти, только сейчас заметивший, что пленника и след простыл. Кокан Модейт! Слышишь, Кокан Модейт?
Но право же, сэр, мне нужно бы узнать в точности причину конфликта. Будьте добры сказать, в чем заключалось оскорбление, в противном случае
Причину? Причин сколько угодно. ОФлаэрти ни разу не дрался без причины, а нынешняя дуэль, друг мой Паддок, будет уже девятой. В Корке меня звали скандалистом, но это ложь, я не скандалист, просто я люблю мир, покой и справедливость, терпеть не могу скандальных людей. Уверяю вас, Паддок, пусть мне только укажут какого-нибудь скандалиста, не поленюсь сделать крюк в полсотни миль, чтобы найти его и вздуть. Так что это ложь, Паддок, дружище, подлая ложь. Отдал бы двадцать фунтов, чтобы высказать это клеветникам в лицо!
Вне сомнения, сэр, но все же окажите любезность, объясните
Пошел вон, мосье, загремел ОФлаэрти и оглушительно топнул ногой, когда на порог робко вступил откликнувшийся на его зов «Кокан Модейт», а иначе говоря coquin maudit[9] (ОФлаэрти был не силен во французском), а не то я всю мебель о твою башку пер-р-реломаю. Мосье исчез, а ОФлаэрти продолжал: Ей-богу, знать бы мне, что это точно он, лететь бы ему сейчас кувырком через окошко. А ну-ка, позову его назад да всыплю по первое число! И почему мне вечно не везет, Паддок, старина? Вот дуэль затеял. И что-то со мной будет! Фейерверкер вновь прослезился и опрокинул себе в глотку львиную долю напитка, который приготовил для Паддока.
Уже в шестой, если не ошибаюсь, раз, сэр, беру на себя смелость просить: я желал бы услышать из ваших уст ясное и недвусмысленное изложение причин возникших между вами и мистером Наттером разногласий, поскольку, должен признаться, я не знаю, что и подумать.
Все дело, дружище, в проклятом французишке, от него, как от обезьяны, просто спасу нет. Черт возьми, знали бы вы, Паддок, сколько бед на меня из-за него свалилось, за половину, и то стоило бы его убить. Это он стравил меня с моим двоюродным братом Артом Консидайном, причем на пустом месте. Арт тогда, после двух лет во Франции, прибыл в Атлон, и я написал ему самую что ни на есть любезную записку с приглашением на обед: наговоримся, мол, вволю за трапезой из пяти блюд, душа общенья жаждет. И черт меня дернул хотел доставить Арту удовольствие ввернуть пару слов по-французски. Как пишутся «блюда», я знал «plats». Спрашиваю этого недомерка Жерома, как пишется «душа», и этот старый полудурок пишет: «de chat». Написал я: «5 plats, de chat»[10], спрашиваю, все ли правильно написано, «да, милорд», а сам выпялился на меня, будто я теленок о двух головах. И только через месяц после того, как я продырявил бедняге Арту обе лодыжки, я понял, из-за чего мы с ним стрелялись. У него до этого были уже две дуэли из-за котов: в первый раз он обвинил во лжи одного французского джентльмена. Тот сболтнул: французские, мол, кухарки умеют так приготовить кота, что его не отличишь от зайца. Немедля затем он дрался с лейтенантом Раггом из Королевских военно-морских сил, который и в самом деле для потехи угостил его кошатиной. Кузен Арт чинно-благородно отобедал, а лейтенант после этого предъявил ему хвост и когти. Кузен чуть богу душу не отдал, неудивительно, что он на меня взъелся за мое приглашение, но, клянусь честью джентльмена, Паддок, старина, пусть меня самого подадут на обед, если я думал причинить ему хоть малейшую обиду.
Сэр, я близок к отчаянию, взмолился Паддок. Я до сих пор не имею тех сведений, которые необходимы мне для защиты ваших интересов. Заклинаю еще раз: скажите, в чем вы усмотрели обиду?
А вы не знаете, в самом деле не знаете? ОФлаэрти вперил в него хмельной взгляд.
Да нет же, сэр.
Думаете, я поверю, что вы не слышали мерзких шуток этой собаки Наттера?
Шуток? растерялся Паддок. Я прожил здесь, в Чейплизоде, пять лет, и за все это время Наттер при мне ни разу не пошутил. Клянусь жизнью, не верю, что у него получится, даже если он сделает попытку. Бог свидетель, даже представить себе этого не могу!
Но черт возьми, что же я могу поделать, сэр? В голосе ОФлаэрти зазвучала трагическая нота.
Поделать? С чем поделать?
Фейерверкер с пьяной ласковостью взял Паддока за руку и, заглядывая ему в глаза, плаксиво произнес:
Авессалом повис, зацепившись волосами; у него была, Паддок, длинная шевелюра, а может, короткая, а может ик! и вовсе никакой, это уж как природа распорядилась, ведь так, Паддок, дорогуша вы мой? По щекам ОФлаэрти в изобилии заструились слезы. У Цицерона и у Юлия Цезаря головы были гладки, вроде этого сосуда. И фейерверкер сунул Паддоку под нос сверкающую сахарницу, дном вверх. У меня голова не лысая, ничего подобного, я не лыс, Паддок, дорогуша, несчастный Гиацинт ОФлаэрти не лыс, повторял фейерверкер, для пущей убедительности поминутно встряхивая Паддока за обе руки.
Это, сэр, самоочевидно; но я не пойму, к чему вы клоните.
Сию минуту услышите, Паддок, дружище, имейте только терпение. Эту чертову дверь никак плотно не закрыть, поговорим в соседней комнате.
Слегка пошатываясь, ОФлаэрти сопроводил Паддока в прилегающую спальню и запер дверь, отчего Паддок, который успел заподозрить его в умственном расстройстве, слегка обеспокоился. Здесь Паддок узнал, что Наттер, оказывается, весь вечер осаждал фейерверкера намеками, нацеленными в одну и ту же точку, тем, кто знаком с соответствующими обстоятельствами, и в голову бы не пришло в этом усомниться. Затем секунданту пришлось принести торжественный обет молчания, последовали бессвязные рассуждения о коренном различии между лысиной во всю голову и небольшой лысиной, и наконец открылась страшная тайна фейерверкера: с его макушки был снят миниатюрный парик, а точнее, «нашлепка» такое название, как я полагаю, было принято в те дни, и глазам Паддока предстало блестящее белое пятно размером с кружок масла.
Клянусь жизнью, сэр, отличная работа. Паддок, как человек, имеющий отношение к театру, принялся изучать паричок с интересом знатока, для чего поднял его за вихор и поднес к свече. Ни разу не видел ничего подобного. У нас такого делать не умеют это из Франции. Клянусь Юпитером, сэр, вот кому бы заказать парик для Катона!
Не иначе как продал, подлюга, не унимался ОФлаэрти, кроме этой макаки Жерома, в городе ни единая душа ни о чем не догадывалась. Он меня по утрам причесывает в запертой спальне, за кроватным пологом. Наттер ни за что сам бы не дознался, а разболтать некому, кроме окаянного француза, дело ясное.
Фейерверкер засунул руки в карманы и принялся тяжелыми шагами мерить комнату; непрестанно злобно бормоча, он качал головой и поворачивался подчеркнуто резко, как человек, дошедший до белого каления.
Ага, мосье, взревел ОФлаэрти, заслышав стук и отпирая дверь, но вместо «окаянного француза» на пороге показался высокий и упитанный незнакомец, в наряде броском, но несколько запылившемся. На розовом лице вошедшего, которое состояло по преимуществу из челюстей и подбородка, выражалась бесшабашная удаль.
Фейерверкер проделал наивеличественнейший поклон, не подумав при этом, что выставляет напоказ голую макушку. Потрясенный Паддок сжимал в одной руке свечу, а в другой скальп ОФлаэрти.
Полагаю, сэр, вы явились от мистера Наттера, церемонно произнес фейерверкер. Позвольте представить вам моего друга лейтенанта Паддока из Королевской ирландской артиллерии; он любезно помогает мне советом и
ОФлаэрти широким жестом указал на Паддока, заметил болтавшийся у того в руке парик и внезапно онемел. Он хлопнул себя по голому черепу, сделал неловкую попытку выхватить у Паддока парик, промахнулся, выругался по-ирландски и нырнул за кроватный полог.
Извольте, сэр, пройти в соседнюю комнату, а я буду иметь честь последовать за вами, напыщенно произнес Паддок и легким взмахом руки, державшей скальп ОФлаэрти, указал путь. Будучи истинным джентльменом, честным и бесхитростным, Паддок не имел обыкновения скрывать от окружающих что бы то ни было.
Дайте мне это, послышался из-за полога яростный шепот. Паддок понял и возвратил фейерверкеру его сокровище.
Переговоры, проведенные за закрытыми дверьми гостиной, не оказались ни длительными, ни особо конфиденциальными: всякому, кто мало-мальски разбирается в принятом в подобных случаях дипломатическом языке, достаточно было бы послушать мощный голос посетителя в коридоре, даже в холле, чтобы убедиться: мировая невозможна. Встреча была назначена на предстоящий полдень, местом были избраны Пятнадцать Акров.
Глава XI
Кое-что о доме с привидениями, а именно бабьи сплетни, как я полагаю
Старая Салли обыкновенно прислуживала юной госпоже перед отходом ко сну. Нельзя сказать, что Лилиас действительно нуждалась в ее помощи, поскольку обладала врожденной аккуратностью и справлялась со всем необходимым весело и проворно, однако не следовало показывать доброй старушке, что она одряхлела и никому уже не нужна.
Салли была женщина спокойная, но притом говорливая и знала множество старинных историй о чудесах и приключениях. Мисс Лилиас любила слушать их на сон грядущий, когда все в доме говорило о безопасности, любви и уюте: старая Салли сидела у камина с вязаньем; снизу, из батюшкиного кабинета, доносился приглушенный скрип стульев, на которые достойный священнослужитель имел обыкновение взгромождаться, чтобы порыться на книжных полках.
Вот и сейчас струилась мирная болтовня, которую юная госпожа временами слушала с улыбкой, а временами на несколько минут отвлекалась и пропускала мимо ушей; речь шла о том, что мистер Мервин взял в аренду старый Дом с Черепичной Крышей за Баллифермотом, обиталище мрачное, заброшенное и полное привидений. Салли поражалась тому, что никто не предостерег молодого джентльмена, собиравшегося поселиться в столь опасном месте.
Дом располагался уединенно на повороте узкой дороги. Лилиас нередко случалось с боязливым любопытством бросать взгляд в конец короткой заросшей аллеи, ибо она знала с детства, что виднеющееся там старое обиталище издавна служит приютом призрачным жильцам и таит в себе мистическую угрозу.
В наши дни, Салли, появились люди, которые называют себя вольнодумцами и ни во что не верят, даже в духов, заметила Лилиас.
Ах, мисс Лили, если хотя бы половина того, что рассказывают об этом доме, правда, то мистер Мервин очень скоро отучится от своего вольнодумства.
Я не говорю, что он вольнодумец, об этом мне ничего не известно. Но кто на такое решился, тот, наверное, либо вольнодумец, либо очень храбрый человек, а может, очень хороший. Сама я, Салли, страшно бы перетрусила, если бы пришлось проспать ночь в этом доме, отвечала Лилиас, поеживаясь, потому что в ее воображении на миг возникло странное, никем не посещаемое здание, которое с пристыженным и виноватым видом затаилось под печальными старыми вязами, среди зарослей болиголова и крапивы.
Ну вот, Салли, я и улеглась. Пошевели огонь, душечка. (Шла первая неделя мая, но ночь была холодная.) Расскажи-ка снова все, что знаешь о Доме с Черепичной Крышей, да так, чтобы меня пробрала дрожь.