Сережа, обратилась она к мистеру. Зачем я это сделала?
Что сделала, Оленька? хозяин всегда ласков с миссис, словно с больным ребенком.
Зачем я бросила младенца в огонь?
Именно так. И можно больше не заглядывать в словарь: все равно он в очередной раз подтвердит, что «младенец» это именно baby, и ничто иное.
Кухарка замерла в дверном проеме, жадно слушая. В Гилфорде бы за это отказали от места: там слуги подслушивали под дверью, а не прямо в ней. Не на глазах хозяев!
Мне не дано знать, а тебе лучше сейчас и не думать, по-прежнему нежно ответил мистер Орлов. И накрыл ладонью руку супруги.
Но что же происходило? Рассудок миссис Орлов настолько повредился от переживаний, что вытеснил страшные воспоминания, и взамен их она поверила услышанным наветам прислуги? А может, все это только странная игра элемент какого-то ритуала?
Чересчур для одного несчастного дня, правда? И потому вскоре после ланча Брайс направилась в библиотеку, лелея надежду обнаружить там книгу любую! на родном языке. Она бы утешила, навеяла мысли о доме и, пусть только на время, отогнала иные: о природе жуткого существа в печи, о помешательстве миссис и о заговоре прислуги. Но, проходя мимо кабинета мистера Орлова, Брайс услышала крик младенца.
Мла-дэн-етс, прошептала она.
Являться к хозяину без его зова и без веской причины недопустимо. Что бы сказала матушка? Но она не узнает: Брайс не напишет ей в своих длинных письмах, где говорит о местной природе и том, как любопытны здешние нравы.
Думая так, Брайс постучала в массивную дверь костяшками пальцев. Получилось тихо мышиный писк куда громче. Но мистер Орлов услышал:
Войдите!
Он стоял у окна, прижав одной рукой к груди шевелящийся сверток. В другой ложка. На столе чашка с молоком.
Третий день кормилицу ищем, объяснил мистер.
Брайс не знала, что значит «кормилица». А из свертка, тем временем, показалась крохотная рука. Младенческая.
Поймав взгляд Брайс, мистер Орлов повернул к ней сверток. Теперь она видела и лицо. Вполне человеческое.
Видите, Анна, она цела. С девочкой все в порядке.
Цела? Девочка?
Ноу! Ноу бэби! воскликнула Брайс.
Да, та самая девочка. Это ее Ольга Михайловна тогда он запнулся. Но вы же сами все видели, верно? Понимаю, что сложно поверить. Настоящее чудо, что на ней ни царапины.
Да, Брайс все видела. Но то, что она видела, определенно не было девочкой. И человеком тоже. Зубы Язык А кожа! О, пресвятая Дева Мария!..
Потэйто! с брезгливостью Брайс вспоминала отростки, похожие на картофельные ростки.
Потита, кивнул мистер Орлов, покачивая сверток. Фемида правосудие, Афродита, как помню, любовь. А богиня чего Потита? Я позабыл. Но неважно, имя хорошее. Пусть будет Потита.
Нет, Брайс определенно больше не хотела понимать по-русски.
Глава 5. Без креста
Англичанка взяла и убежала. Повернулась и только и видел Орлов в двери черный силуэт. Не в силах она после пережитого поверить в чудесное спасение малышки.
Потита. А что, неплохо звучит, шептал, укачивая ребенка, Орлов.
Похоже, ей нравилось: смеялась и агукала. Хотя она почти всегда улыбалась, солнечная девочка.
А потом и мамка твоя найдется, да? Орлов ткнул носом бархатистый, сладко пахнущий лоб. И ты пойдешь домой.
От этих слов где-то внутри кольнуло. За три неполных дня он, похоже, успел привязаться к ребенку.
Возраст малышки Орлов определить бы не взялся. Но Фрося с Марусей по пухлости щек и тому, как девочка держит голову и пытается хватать ручками, решили, что месяца три с половиной.
И при том крестика на младенце не было. Орлов еще в первый день обратил внимание, и после кухарку с Тарасом спрашивал: куда пропал?
Нет, батюшка! Как мать родила в траве лежала и без креста, отвечали те.
Но все равно он велел и двор, и кухню проверить. И сам в траве посмотрел: вдруг веревка случайно оборвалась, и он там лежит. Но крест не нашли.
Выходит, младенца до сих пор не крестили. Иначе что ж за мать могла снять крестик перед тем, как оставить ребенка у чужого порога? И даже если вдруг допустить, что есть из корысти и на такое способные, то причины на то все равно не было: при крещении отец Алексий надевал деревенским простой латунный крест. Он ценность только для души представлял, а никак не для кошелька.
Так что малютка для Христа еще не рождалась. Может, потому и спросила Ольга: почему едва не загубленная душа христианская?
И, как подозревал Орлов, в этом крылась и причина, по которой кормить малышку деревенские бабы не хотели. Очередное зерно в почву, богато удобренную слухами и суевериями. А Щукин уж Орлов его знал тушить огонь не спешил, и хорошо, если еще сам не подливал в него масла. И уж наверняка с небольшим рвением искал управляющий и мать малышки.
Как видно, самому мне придется поисками заняться, сказал Орлов девочке. Схожу в деревню, а заодно и о крещении твоем договорюсь.
Оставив ребенка на попечении Маруси, Орлов вышел на крыльцо. Увядающее октябрьское солнце ласкало нежно, свежил послеобеденный воздух еще теплый, он пах по-осеннему. Орлов решил, что пройдется до деревни пешком.
Мощеная дорожка, опоясывающая усадьбу, направо вела к садам, превращаясь в грунтовую, а затем выводила на дорогу в город. Налево она шла, огибая два дуба-великана, к деревне туда менее четверти часа ходьбы.
В верхушках деревьев сварливо трещали птицы. В высокой траве колыхнулось, на миг показались уши промелькнул заяц. Орлов шел небыстро и останавливался временами, вдыхая глубже. Думал. Детство, юность, зрелые годы сколько же раз он бегал, ходил, ездил по этой дороге? С отцом и один, с деревенским дружком Гришкой и городским Евгением, с Ольгой, с Щукиным всех лиц не перечесть. И с ней, конечно.
Но для тех воспоминаний не время. Гнать их! Лучше о малышке подумать. А любопытно, какая малютка родилась бы у них с Ольгой, если бы Господь был более милосерден. Но он не таков: вместо того, чтобы дать Орлову младенца, грозит отнять и жену.
Болезнь так меняла ее, что временами она делалась незнакомкой. А ведь казалось, что все позади, что худшее произошло на крыше городского особняка. Ольга яростно отбивалась, прося не мешать: ее ждут, она должна поспешить. Порезы от тонких ногтей на руках, шее, плечах Орлово давно зажили, но шрамы от них остались на теле, равно как и в душе.
Перед тем, как это случилось, она почти перестала спать. Жаловалась мешают голоса под кроватью. Перепугала каменщика, пришедшего перекладывать печь: встала за его спиной, читая стихи.
Но после, еще до отъезда в Орловское, вдруг все прошло. Она проснулась, и светлый взгляд был осмысленным. Орлов на радостях так ни о чем и не спрашивал и твердо решил о случае позабыть.
Но не вышло. И если в городе были доктора, то здесь, в глуши, никогда нельзя предсказать, что почудится Ольге снова и чем все закончится. Однако Орлов продолжал отрицать болезнь жены. Стоило темным временам отступить, как он убеждал себя, что недуг не настолько серьезен, соглашался с Ольгой, что причин возвращаться нет, что в имении им живется привольнее и дышится легче, и что все он преувеличил. И настолько преуспел в самообмане, что даже покидал Ольгу, оставлял одну о, как безответственно! Как глупо и преступно!..
И теперь все повторяется снова. Ночные блуждания по дому в белой сорочке со свечой в руке Ольга делалась похожей на призрак. Странные, неуместные, чудовищные слова. Иногда она опять его не узнавала: как отшатнулась, когда Орлов хотел ее поцеловать! И все же да, неправильно, и не исключено, что даже губительно в глубине души он продолжал верить, что ей станет лучше. Без городских докторов, и, главное, без расставания.
Вот и деревня виднеется, позолоченная октябрем. А дорога троится. Теперь, если свернуть налево, встретишь поля, направо она упрется в деревянную деревенскую церковь, за которой раскинулось кладбище. Если же продолжать идти прямо, дорога, разрезав деревню напополам, создаст улицу и выведет к реке.
Пожалуй, телесная пища малышке сейчас требуется сильнее духовной. Молока, даже с сахаром, мало. Так что, миновав бредущее коровье стадо, Орлов двинулся прямо. И почти сразу услышал крики и увидел толчею у деревенского амбара.
Худой знак! Ой, худой! выкрикнул кто-то.
А когда деревенские видели добрые знаки? Однако Орлов решил выяснить, что так взбудоражило крестьян на сей раз.
У входа в амбар стоял Щукин, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.
Все, расходимся! Нечего тут смотреть, увещевал он.
В паре шагов, сидя на земле, плакал простоволосый мужик.
Заинтересованная происходящим толпа не обратила внимания на барина. Протолкнувшись через нее, Орлов вышел к амбару.
Что случилось, Григорий?
Щукин явно не ожидал его здесь увидеть.
Да все жена плотника, он указал носком сапога на плачущего. Вздернулась прямо в амбаре. Люди ваши чинить его наконец пришли и нашли ее.
Худой знак! Конец урожаю! выкрикнули из толпы.
Точно худой будет, если амбар не почините, отвечал Щукин.
И младенца с собой забрала, всхлипнул мужик на земле.
Так у тебя еще двое, и с ними-то одному нелегко будет, сказала с жалостью полная молодая баба.
Дам тебе четвертную, вмешался Орлов. И жену проводишь, и детей накормишь.
Мужик поднял голову, посмотрел на Орлова.
Спасибо, барин.
А еще, люди, нужна в усадьбу кормилица для младенца. Пятак плачу в неделю.
Пять копеек, уточнил Щукин.
Орлов поморщился непрошенному уточнению.
Пять рублей.
Бабы с недоверием переглядывались. За такой пустяк?
Ну а что, а возьмусь, вызвалась жалостливая.
Как зовут? спросил Щукин.
Анфиса.
Славно. Вот Григорий Ильич тебя в усадьбу и доставит, заключил довольный быстрому решению первого из своих вопросов Орлов.
От Щукина, желавшего сообщить о затруднениях с амбаром, он снова отмахнулся. Для того и нанят, в самом деле, чтобы подобное улаживать. А Орлову теперь надо отца Алексия навестить, а потом можно и обратно к малютке. Как она там?
В храме пахло деревом. Под иконами горели лампады, но людей никого. Однако священник точно должен быть где-то поблизости.
Отец Алексий?
Орлов позвал несколько раз, прежде чем послышались шаги, и неприметная дверь слева распахнулась. Священник худой, суетливый, лицо капризное, губы яркие, словно выкрашены, пятном смотрят из темной бороды, взгляд влажных глаз ускользает от собеседника. Орлов знал, что он исключительно суеверен и слышал, что даже балуется гаданиями.
Сергей Аркадьевич, не слишком искренне улыбнулся отец Алексий.
Младенца хочу крестить, сразу перешел к делу Орлов.
Отец Алексий кивнул, перебирая рясу.
Чей младенец?
Мог ли он не знать, что произошло в усадьбе, живя в деревне, где всего двести сорок душ?
Нет, Орлов не хочет и не станет снова обсуждать эту историю и помешательство Ольги. Чувствуя растущее возмущение, он вдруг ответил:
Чувствуя растущее возмущение, Орлов вдруг ответил:
Мой.
Одно это слово влекло за собой последствия, размах которых сходу не оценить. Тонкие растрепанные брови отца Алексия поднялись.
Поздравляю с долгожданной милостью Божией. И Ольге Михайловне сердечные поздравления. Когда свершилось?
Если девочке чуть больше трех месяцев, стало быть, в конце июня.
24 июня, наобум назвал дату Орлов.
Вот как? На Ивана Купалу, значит, кивнул отец Алексий. Однако немало времени прошло, а малютка ваш не крещен.
Так давайте день для того и назначим.
Священник снова открыл левую дверь и жестом пригласил войти. Орлов хорошо помнил эту пахнущую мелом, воском и ладаном боковую каморку, где на столе десятилетиями лежала метрическая приходская книга. Не в первый раз доводилось видеть ее и все предыдущие были скорбны.
Отец Алексий обмакнул перо в чернильницу и, стоя, принялся выводить красивыми вензелями дату и имена Орлова, а затем Ольги. Спросил пол младенца.
Девочка.
В Ивана Купалу, как помню, именины Марии. Либо же вы с супругой иное имя ей выбрали?
Да. Ее зовут Потита.
Отец Алексий поджал яркие губы.
Потит есть такое имя. А Потиты среди святых жен не встречалось. Невозможно под таким именем во крещение. Надо бы по святцам подобрать.
Орлов согласился. Посмотрели святцы, остановились на Аполлинарии. Крестить решили в среду, через два дня.
Пожертвовав еще одну четвертную теперь храму, и на сей раз отец Алексий улыбнулся куда душевнее Орлов простился и вышел.
Издалека, от амбара, ветер по-прежнему доносил гомон взбудораженные люди так и не стихли. Зато по другую сторону церкви полная тишина: там кладбище, и за ним деревня кончалась. За околицей густой лес. Но нахоженная тропа вела дальше туда, где жили знахарки. Но к ним Орлов не пойдет. Еще не одна встреча с ними к доброму не приводила.
Глава 6.
Свечи и шестнадцать цветов
Не смогла я жену твою найти, не обессудь, сказала Алена плотнику.
Маленькая прощальная каверза. Пусть тетки сами с ним разбираются, раз, даже мнения не спросив, решили, что именно она и поселится в теле барыни.
На рассвете Алену уложили на ее кровать в горнице, обставили горящими свечами, обложили бархатцами с хризантемами. Она умеет считать: шестнадцать. Четное число, словно хоронили. Хотя отчасти ведь так и есть.
Ты сможешь ее покидать. Но чтобы все время домой не бегала, сделаем так: ты вернешься, как только мы призовем, тетка Марфа, здороваясь с каждым углом, трясла кадильницей, но был в ней вовсе не ладан.
И не забудь: пусть Егорка нас и позвал, а серьги барынины да кольца ты уж из дома вынеси и у дубов зарой. Да глаза с ушами пошире раскрой: мало ли, что годное и для нас услышишь, уже в который раз напомнила Таисия.
«Позвал» это не в том смысле, что управляющий явился в дом к ведуньям и, выпив настойки, попросил об услуге, а потом они с младшей теткой громко тешили друг друга в задней комнате на сундуке. Чтобы все получилось, нужно буквально позвать зайти внутрь, когда Алена явится в усадьбу.
И накануне ночью она отправилась в барский дом. Путь лежал мимо кладбища и деревенского храма. Само здание нисколько не пугало, но днем Алена обходила его стороной: там часто толпились люди. И хоть почти каждый из них отлично знал дорогу к ведуньям, увидев их за пределами леса, начинали фыркать, а кто и плеваться. В деревне в Алену однажды даже окатили помоями прямо на улице, когда она шла к сапожнику за башмаками. В другой раз бросили камнем. Тетки появлялись в Орловском нечасто, но при этом умели сдержать толпу. Алена же такими навыками не владела и ходить туда отчаянно не любила но именно ее всегда и посылали.
Но в темноте у храма безлюдно: деревенские кто спит, а кто и сидит в трактире. Алена тенью прошмыгнула мимо, и с четверть часа спустя уже тихо царапнула запертые на ночь ворота барского двора.
Как же ты долго, приоткрыв их, прошипел управляющий. А на дворе не лето! Я и ждать устал, и подмерз.
Ты должен сказать: «Входи не гостем это твой дом», буркнула Алена.
Управляющий что-то пробормотал, но затем фразу в точности повторил.
А теперь веди дальше.
Пройдем через заднюю дверь, а то весь дом перебудим.
Обогнув усадьбу, зашли.
Справа кладовая и кухня, прямо прихожая, там главный вход, объяснил провожатый. Можем пройти туда и отсюда, и через кухню.
Пошли вторым путем: тетки велели увидеть как можно больше, чтобы потом Алена легко смогла представить обстановку.
Печь все еще была разожжена. Это удивило управляющего, а Алена, продрогшая в дороге за пару дней ощутимо похолодало принялась греть руки.
Так в ней барыня младенца жгла?
А где ж еще?
Дверь за спиной скрипнула.
Мэм? спросил женский голос.
Застигнутая врасплох Алена обмерла. Ее никак не должны увидеть!
Ар ю хангри, мэм? Кен ай офер ю диннэ?
Что за диковинное заклинание? Алена таких не знала. Но принялась качать головой из стороны в сторону, продолжая держать руки перед печью.