Офицер стал внимательно читать, периодически бросая вгляд то на должника, то на Ахаба. Наконец, он дошёл до конца свитка и кивнул.
Здесь печать Авла Планциния. Сделка действительна, ткнув пальцем, пояснил Ахаб.
Я вижу, сказал офицер.
Авл Планциний уважаемый юрист и знаток права, раздался голос из середины толпы. Он принадлежал мужчине с холёным лицом и умащенными волосами. Он был стряпчим в конторе Планциния.
Я знаю, сказал офицер и перевёл взгляд на должника. Ты признаешь долг?
Признаю.
Это твоя жена и дети?
Да, центурион. Жена и дети.
На лице офицера появилось удивление.
Откуда ты знаешь, что я центурион?
Я видел тебя на учениях в Умбрии.
Солдат?
Бывший.
Где воевал?
12-й легион «Леопард», Иллирия.
Ты знал Валерия Марцелла?
Это был мой командир.
Офицер восхищённо посмотрел на него.
Как вы выбрались, солдат?
Теперь я уже не солдат. Варвары окружили нас со стороны ущелья. Сигнальные маяки не сработали из-за дождя. Я получил стрелу в бедро. Со мной был опцион Лабений, он был тяжело ранен, и я выносил его с поля боя. Затем я увидел штандарт легиона и тоже взял, чтобы враг не мог надругаться. Когда мы подходили к лагерю проконсула, нас настигли иллирийцы. Я отбивался, но был ранен и потерял глаз. Нас увидела кавалерия и спасла. Опцион Лабений остался жив, штандарт был сохранён. За это меня наградили дубовым венком и произвели в деканы.
Да этот парень просто герой, послышался восхищённый возглас из толпы. Это сказал человек с обветренным лицом в старом засаленном алом платке, обвязанном несколько раз вокруг шеи. Такие носили ветераны. Слава римской армии!
Слава римской армии! раздались возгласы из толпы
Набатеец почувствовал, что ситуация разворачивается не в его пользу.
Я требую, чтобы римский закон был соблюдён, обратился он к офицеру.
И он будет соблюден, заверил офицер. Он повернулся к бывшему солдату. Хочешь ли ты что-то сказать?
Вместо него заговорила его жена, молодая женщина с веснушчатым лицом и пронзительно голубыми глазами.
Когда мой муж проливал кровь за республику, воскликнула она, и её громкий голос заставил заплакать ребёнка на её руках. Она тут же стала укачивать его и продолжила: такие как этот обирали жён и вдов, нас таких десятки в Риме!
По толпе прошел недовольный ропот.
Они горазды на это! поддакнул голос.
Клянусь Юпитером, она права! раздался другой голос.
Сегодня священный день Сатурналий. Боги в этот день велят нам прощать долги, важно изрёк человек в чёрной мантии с белой каймой. Это был остиарий, привратник храма Януса.
Как же! Они всякий раз клянутся нашими богами, но служат своим! раздался саркастический голос, вызвавший смешки.
Ропот усилился.
Они спелись с властью
В Тартар всех варваров и продажных сенаторов
Оба стражника демонстративно положили руки на рукоятки мечей.
Порядок! скомандовал офицер
Меня послали выискивать агентов Карфагена, которые лживыми слухами подталкивали людей к смуте. Но зачем нужна ложь, когда для смуты столько много реальных причин.
Твоё имя? спросил офицер.
Марк Деций.
Что ты можешь сказать, Марк Деций?
Лучше бы Марс лишил меня жизни на поле брани, чем мне сейчас испытывать такой позор.
Он низко опустил голову. Затем устало посмотрел в глаза центуриону своим единственным глазом:
Мне тридцать два, но я многое повидал. Я знаю что такое смерть, чтобы ценить жизнь. Если бы не мои ранения, я бы вернулся в строй. Но я не могу. Рана на моей ноге не заживает. Я не могу крепко держать меч, и он вытянул правую руку на который не было безымянного пальца. Я учился на каменщика, но теперь я получаю лишь плату подмастерья
Довольно! вмешался Ахаб и повернулся к офицеру: разве не видно, что он специально притащил её и свой выводок, чтобы разжалобить меня?
Разжалобить тебя? у жены Марка Деция сверкнули глаза. Ты дал мне слово. Ты клялся богами, что простишь долг! Она достала из складок в одежде медальон на цепи сирийской чеканки. На, забирай, подавись, нацепи это себе на пузо!
И она швырнула медальон на пол.
В таверне воцарилась тишина.
Жена Ахаба, стоя за прилавком, разинула рот и следующую секунду побагровела от ярости;
Будь ты проклят, будь ты проклят! истошно завопила она, потрясая кулаками, и в следующую секунду разразилась рыданиями.
Набатеец быстро поднял медальон и спрятал за спиной.
Эта мегера соблазнила меня, пробормотал он и ткнул пальцем на жену Марка Деция. Я требую исполнения закона я требую справедливости! возопил он, пятясь к стене.
Марк Деций повернулся к жене.
Софрония, как ты могла
Прости! Прости меня. У его жены задрожали губы. Я спасала тебя. Я люблю тебя, Марк.
Тут бог войны испустил одну из своих невидимых стрел ярости в сердце бывшего легионера. Ибо Марк Деций схватил нож со стола. Зрачок его левого глаза бешено расширился будто перед битвой с иллирийцами. А гнев был так силен, что лезвие ножа, казалось, полыхало, хотя в нём отражались лишь лучи пробившегося в окно солнца. Он подскочил к Ахабу так быстро, что никто не мог сообразить и приставил острие к шее перепуганного набатейца.
А теперь скажи, варвар, спросил он, задыхаясь что ты чувствуешь? Сколько стоит твоя жизнь, назови цену и проценты. Я твой кредитор.
Привратник храма Януса встал, опершись на посох.
Убив его, ты совершишь большее преступление, громко предостерёг он. Твоя душа не найдет покоя. Харон не возьмёт монету из твоих рук
Тогда возьмёт из его, крикнул Марк Деций. Я отрежу пальцы с перстнями у этого борова и брошу ему в лодку.
Довольно, солдат! рявкнул офицер.
Марк, остановись, остановись ради детей! взмолилась Софрония.
Он отдышался. Опустил руку. Выронил нож. Затем бессильно упал на колени. Два солдата тут же ринулись нему и, схватив его с обеих сторон, подняли, крепко удерживая за руки. Марк Деций не сопротивлялся.
Я знаю его, вдруг прорезал тишину голос.
Все обернулись.
Это была старая женщина. Кто-то знал её как торговку сукном.
Я знаю его, повторила она. Они жили в квартале Каменщиков, улицей ниже от меня. Месяц назад там был пожар, загорелась маслобойня. Было сухо, поднялся сильный ветер и пламя перешло на дома. Сгорело полквартала, их дом тоже. Теперь они живут где придётся. О, тогда много людей погорело Там была обитель для детей-сирот при храме Весты. Много их сгорело, да хранит Веста их невинные души. Бедные малышки! А сколько было обожженных огнём. Дети кричали и страдали. Он, он помог многим, она направила указательный палец на Марка Деция. Он принес кувшин с деньгами, всё что он скопил, и разбил его. Я сама видела это. Он потратил все деньги на лекарей, мази и снадобья
В таверне воцарилась гробовая тишина.
Это правда, солдат? спросил офицер подавленным голосом.
Марк Деций не отвечал, низко опустив голову.
Офицер вздохнул и сказал громко:
Марк Деций из квартала Каменщиков, именем сената и народа Рима ты арестован за невозвращение долга Ахабу, сыну Хатеша в девятьсот сестерциев, и ты обвиняешься в попытке лишить жизни римского гражданина. Ты будешь заключён в тюрьму, предан суду и понесёшь наказание
Когда он говорил это, один легионер смотрел в потолок. Другой отвернулся, чтобы не показать слёз. И, казалось, не было ни одного в таверне, кого бы это зрелище не растрогало. Исключение составлял лишь набатеец, у которого лицо расплывалось в злорадной улыбке.
Я сказал, что греки подарили нам комедию. Они же подарили и трагедию. Как насчёт натуральной римской трагедии, которая разворачивается прямо у меня на глазах? Так уж было угодно чтобы я тут стал deus ex machina.
Ибо настало время действовать.
Я снял плащ и бросил его на скамью. Стоявшие, увидев знак советника тайной службы на моей груди, почтительно расступились.
Я решительно прошёл вперед и встал между стражами и набатейцем.
Советник! вытянулся центурион.
Я благодарен за исполнение закона, обратился я офицеру.
На службе республике! отчеканил тот.
Я повернулся к толпе.
Сограждане, дело это не такое простое как кажется. В нём есть тайна. Римский закон несомненно должен быть соблюдён. Однако, здесь есть обстоятельства связанные с государственной тайной, в которую посвящены лишь двое я и почтенный Ахаб, детали которых мы, будучи связанные клятвой, не можем раскрыть. Посему я посмотрел на ошалевшего от удивления набатейца, я прошу почтенного Ахаба удалиться со мной, чтобы обсудить кое-что, прежде чем я продолжу
Набатеец бросил изумлённый взгляд и, неуверенно кивнув, последовал вслед за мной в коридор
Как только он за собой закрыл дверь, я крепко прижал его к стене.
Ты знаешь, кто я?
Знаю, достойный Луций.
И ты знаешь, что Карфаген наш злейший враг.
Знаю, достойный Луций.
Обхватив его толстую шею, я с силой притянул её к себе и зашептал ему в ухо:
Я слышал всё, что ты говорил. Я сделаю так, что пять свидетелей под присягой подтвердят твои слова. Ты попадешь в тюрьму Врата Цербера на Виминале. Ты знаешь что это за тюрьма? Отцы там отказываются от детей. Самые верные жёны наговаривают на мужей, лишь бы избежать пыток. У меня есть двое близнецов-галлов. Эскулап отнял у них разум, и они предают жертв самым несносным пыткам, получая наслаждение от их стонов
Я почувствовал смрадный запах пота из его подмышек. Остатки хмеля мигом прошли, и он трясся мелкой дрожью.
Я разжал руки.
Благородный Луций, моя жизнь в твоих руках! забормотал он. Достойному Луцию следует знать, что Ахаб никогда не был другом Карфагена. Это говорил не Ахаб. Это говорило вино. Aхаб может расстаться с частью денег ради того, чтобы остаться другом Рима и другом славного Луция.
Ты дашь мне денег, затем сделаешь донос о моём мздоимстве. Ты мастер на это.
О, нет! О нет, благородный Луций! чуть не завопил он.
Мне не нужны твои деньги. Но ты должен сократить долг солдату. Он герой, а ты не достоин завязать шнурок на его сандалии. Ты сократишь ему долг вдвое. И ты продлишь ему ссуду. Продлишь ещё на полгода.
Вдвое и на полгода! Благородный Луций, я копил деньги чтобы нанять корабль.
Ты упрям, Ахаб. Я передумал. На год.
Ахаб поник.
У твоего должника нет выбора, сказал я. Но он есть у тебя. Ты можешь отказаться от моего предложения, взыскать долг и сделать его рабом, а потом хвастать об этом своим дружкам. Подумай, будет ли всё это интересно дознавателям из Врат Цербера?
О-о нет, нет, только не это. Я согласен, я согласен, о справедливейший Луций! запричитал он.
Мы возвратились.
Когда мы возвращались в моей голове не было ни единой мысли по поводу того, что я должен теперь сказать людям ждущим от меня объяснений, и я целиком полагался на озарение и помощь Меркурия искусного в хитрости и красноречии, для придания правдоподобия истории, которую я собрался выдумать. При всём том, мне предстояло увязать это с действительно правдой и действительным разоблачением, которое я готовился сделать
Когда же мы вернулись, у набатейца было столь прискорбное выражение лица и потухший взгляд, что остальные не могли этого не заметить.
Я же старался быть спокойным и уверенным в себе:
Теперь, когда мы обоюдно решили, что тайна больше не является для нас препятствием, начал я, мы можем пояснить Не правда ли, почтенный Ахаб?
Набатеец, словно очнувшись от моего вопроса, поспешно закивал.
Итак, продолжил я. Начнём с того, что один верный мне человек сообщил, что есть некий дезертир, воевавший в Иллирии, который за деньги предал землю отцов и стал служить Карфагену. Он раскрыл им наши позиции, сообщил о тактике боя и дал карту местности. Я охотился за ним, но он сбежал в Карфаген. По другим сведениям он, будто бы, находился здесь, но глубоко залёг на дно. Но я точно знал, что он через других людей послал в Рим человека, который выдавал себя за бактрийца. Это матёрый убийца и диверсант, повинный в смерти десятков римлян. Он мастер обмана и маскировки. Чтобы обнаружить его, нужно было его приманить. Для этой цели мне были нужны помощники среди чужеземцев. И для этой цели я выбрал почтенного Ахаба
Набатеец удивлённо поднял голову.
потому у него много знакомых среди заезжих торговцев. Кроме того, он понимает язык пунов. Ахаб начал снабжать меня информацией о них, благодаря которой я теперь узнал кто и зачем здесь находится.
Публика замерла.
Итак, диверсант знал, что я за ним охочусь. Но он не знал кто его начальник, хотя и догадывался, что это некий дезертир но, опять же, где он находился в Карфагене или Италии, об этом он лишь строил догадки. Мне нужно было приманить его. Я разработал план, согласно которому одному человеку пришлось бы изобразить дезертира, участника боёв в Иллирии. Но мой план пришлось пересмотреть, потому что меня опередил настоящий участник, вот он, я показал на Марка Деция, о котором я узнал прежде от Ахаба. Кроме того, мы распространили слух, что в этой таверне собираются люди тайно симпатизирующие Карфагену. Я рассчитывал, что диверсант сразу же клюнет на это и попытается это проверить и не ошибся. Вскоре в заведении Ахаба стали собираться чужеземцы. Некоторые из которых были весьма подозрительны
Воистину, ум Пифагора и прозорливость Сивиллы нужны, чтобы придумать такое, похвалил привратник храма Януса. Глядя на тебя я горжусь, что я сын Рима. Да хранит тебя Янус!
И тебя, почтенный.
Я сделал несколько шагов вперёд.
Зеваки, до этого толпившиеся у дверей, ввалились внутрь и сомкнулись за нашими спинами, образовав вокруг меня, набатейца, патрульных с центурионом и солдата с семьей круг, подобно зрителям в театре. Я же готовился к финальной сцене трагедии. Единственно что мне не доставало высоких котурн и маски Разоблачителя, посланца богов.
Я знал карфагенянина прежде, продолжил я. Мы искали друг друга. Он искал меня, а я искал его. Он очень умён и коварен и никогда не оставлял свидетелей. В Египте он убил моего человека. Но меня ему убить не удалось. Теперь я знал как он выглядит а он знал, что я это знаю. Прошло время. Один верный человек сказал, что в Гелиополь приехал некто, кому хирурги из Египта, искусные в тонких операциях, изменили лицо. Тот, кому изменили лицо, нанял мага, который умел готовить эликсиры, меняющие цвет глаз. Если всё, что он сказал, было правдой, то я был почти что уверен, что человек, который приезжал в Гелиополь и был тот карфагенянин
Таверна, казалось, не дышала.
но мои предположения должны были опираться на проверенные сведения. Как я сказал, я стал изучать приезжих, собиравшихся в таверне Ахаба, продолжил я. Из двух десятков я тут же отсеял половину. Из этой половины после длительных раздумий я оставил только двух. Оба были родом из Бактрии. Один из них был образован и хитёр; он крутился с одним киликийцем, у которого, как я узнал, были связи в Карфагене. Другой был не слишком образован, неразговорчив и мало интересовался той жизнью, что проходила за пределами его лавки. Мои подозрения закономерно пали на первого. Мои люди стали следить за ним. Через некоторое время они доложили мне, что слышали разговор между ним и киликийцем о партии товара, пришедшего на север страны, где много раз упоминалось слово таар шуам. Мой осведомитель, который понимал бактрийский, сказал, что в их языке нет такого слова. Однако, оно есть в языке пунов. В одном из их наречий «таар шуам» означало две вещи. Первая переводится как «то, чего боится cмерть». Вторая как «красная плеть». Именно этим словом был назван сок одного из самых ядовитых растений Нубии, вкус которого был неотличим от воды