Она вспомнила: если маленький Вирджил не мог найти старшую сестру, он начинал канючить: Бевли! Бевли!, и, когда эти детские страхи и жалобы ее уже совсем доставали, она выходила из укрытия со словами: Я здесь, малыш-глупыш! Никуда я не пропала.
Какое счастье быть кому-то нужной. И с такой легкостью успокаивать испуганного ребенка.
Но сейчас другое дело. К черту Вирджила. Он опоздал лет на двадцать.
Ей не нужны его плохие новости. Его ажитация, его эмоции. Все в прошлом.
Она все сильнее ожесточалась, убеждая себя в том, что он ее предал.
Она не собирается вытаскивать его из долгов или из отчаянного положения. Это не к ней!
Она прошла через гостевую комнату в ванную со скошенной крышей. И заперла дверь на засов, как будто существовала серьезная вероятность того, что Вирджил вломится в дом и станет ее разыскивать.
Да что с тобой? Зачем ты прячешься от родного брата?
Потому что прятаться от Вирджила было приятно. Быть такой же эгоисткой, как он. Без всяких извинений.
Но почему она тяжело дышит? Признак паники? Все те же детские прятки. На выживание.
Она видит в зеркале раскрасневшееся лицо, волосы взъерошены, как лепестки пиона. Неужели это она?
Крышка унитаза не пластиковая, деревянная, с мягкой пушистой накладкой пастельно-розового оттенка опущена. У Беверли ослабели ноги, и она присела.
Ей тридцать шесть. Ноги растолстели, как и бедра, как и живот. И ведь не сказать, что у нее избыточный вес. Стив по-прежнему называет ее моя роскошная жена. Моя Олимпия. (Иногда, уходя в экзотику, он величает ее своей одалиской, но Беверли не уверена, что ей это по душе.) После долгого стояния, да еще в напряжении, ноги побаливают.
Братец, кажется, переместился к боковой двери, ведущей в кухню.
Беверли? Это я, Вирджил Голос почти неразличим.
Ее посетила дикая мысль: что, если Вирджил «отвязался»? Сейчас в Америке много таких «отвязанных». Вдруг он пришел с оружием, чтобы ее застрелить Может, дзен-буддист и миролюбец взорвался изнутри и превратился в потенциального убийцу.
Бевли? Хлло?
Еще несколько секунд, и стук прекратился.
Она напряженно вслушивалась, но слышала только, как стучит кровь в ушах.
Это безопасно? Выйти из ванной?
Брат точно не ворвался в дом? Может, уже поднялся на второй этаж и где-то рядом ее подкарауливает?
Никого! Какое облегчение.
В окно она увидела, как желтенький Вирджил уезжает на велике. Угроза как внезапно возникла, так же и пропала.
Руки трясутся! Ну зачем она
Зачем пряталась от брата, который в ней нуждался хотел ей сообщить что-то важное
Зачем?
Она быстро спустилась вниз проверить, не оставил ли он ей записку в дверях. Парадная дверь, боковая. Ничего.
Еще одно облегчение. (Ты уверена?)
Она сразу позвонила матери.
Почему Джессалин не берет трубку? Это на нее не похоже. Если она дома.
Пять тоскливых гудков.
После чего включился торжественный голос Уайти на автоответчике.
Привет. Это резиденция Маккларенов. К сожалению, ни Джессалин, ни Уайти то есть Джона Эрла Маккларена сейчас нет дома. Если вы оставите подробное сообщение вместе с вашим номером телефона, то мы вам перезвоним при первой возможности. После звукового сигнала.
И Беверли оставила сообщение:
Мама, привет! Жаль, что я тебя не застала. Догадайся, кто сейчас сюда приезжал на своем дурацком велосипеде. Вирджил! Я была наверху, не успела спуститься, и он уехал обиженный. Ты не в курсе, что там у него?
Хотела сказать, что с ним, блин, происходит. Но Беверли с матерью вела себя как хорошая девочка такие сверкающие пузырьки на воде, однако если присмотреться, то увидишь в речке острые камни и всякий мусор.
Повесила трубку. Подождала с полминуты. Снова набрала.
Никто не отвечает, хотя Джессалин в такое время должна быть дома.
Записанный голос Джона Эрла Маккларена звучит словно из мавзолея.
Если вы оставите подробное сообщение После звукового сигнала.
Да, в такое позднее время мать должна быть дома. Беверли знала ее расписание практически по часам.
Мать держала ее в курсе расписания отца (куда более насыщенного). Сегодня у него встреча с попечителями хэммондской публичной библиотеки.
У него есть мобильный телефон, но он предпочитает не отвечать на личные звонки в рабочее время.
Тогда Беверли позвонила сестре, Лорен Маккларен, директрисе средней школы. Пришлось разговаривать с секретаршей. Сама Лорен на звонки не отвечает, а если бы и ответила, то грубо: Да? Бев, что тебе надо?
Передайте ей, пожалуйста, чтобы позвонила Беверли. Срочно.
Повисла пауза. Слышно было дыхание секретарши.
Ой.
Что такое?
Вы родственница доктора Маккларен? Она уехала из офиса на весь день.
На весь день? Но почему?
Кажется кажется, она сказала «чрезвычайные семейные обстоятельства».
Беверли опешила:
Какие еще чрезвычайные семейные обстоятельства?
Но секретарша уже струхнула, выложила больше, чем следовало. Она пообещала передать доктору Маккларен, кто ей звонил.
Чрезвычайные семейные обстоятельства. Теперь уже струхнула Беверли.
Позвонила отцу в «Маккларен инкорпорейтед». И здесь получила такой же ответ от секретарши: его нет в офисе.
А когда вернется, не знаете?
Мистер Маккларен не сказал.
Это его дочь Беверли. Можно ему передать
Я постараюсь, мэм.
Ну почему Уайти не жалует мобильный телефон? Хотя компьютером пользуется, он принадлежит к поколению американцев, которые втайне ждут, что «электронная революция» закончится.
Беверли в спешке покинула дом, успев только прихватить вельветовую куртку, большущую наплечную сумку и мобильник. Она повернула ключ зажигания в своем внедорожнике. Скорее на Олд-Фарм-роуд!
Прямой дороги нет, только объездными путями. Она знала каждый поворот, каждый перекресток, каждую остановку на четырехполосном и двухполосном шоссе, любой тупик и дорожный знак на протяжении трех миль между ее и родительским домом. Могла проехать тут с закрытыми глазами.
Попробовала дозвониться младшей сестре Софии, которая сейчас работает в биологической лаборатории, так что ее мобильный (скорее всего) выключен. Позвонила (еще раз) матери, но ее по-прежнему нет дома. Лорен по сотовому почти всегда недоступна.
Набрала домашний номер Тома, большого брата.
Не отвечает. Все телефоны одновременно перешли в режим автоответчика.
Загадочно, жутковато. Похоже на конец света.
Как будто вся семья Маккларен вознеслась на небо, оставив Беверли одну.
Срочные сообщения до Уайти всегда доходят. В течение дня он справляется в офисе, кто ему звонил.
Он обещал уйти на пенсию в семьдесят лет и вот они уже не за горами. Но никто не верит, что это случится даже в семьдесят пять. Вообще когда-нибудь.
Секрет вашего отца состоит в том, что он находится в постоянном движении.
Джессалин говорила это с восхищением. Сама она была той точкой, вокруг которой вращалась вся семья.
Их красавица-мать с тихим голосом и неиссякаемым оптимизмом.
Беверли взывала к тишине на том конце провода:
Мама, ты дома? Возьми трубку! Пожалуйста!
Чрезвычайные обстоятельства как это прикажете понимать?
Почему ей никто не позвонил? Вот Лорен, судя по всему, позвонили.
Тот, кто этого не сделал, вызывал у нее возмущение. Да и Лорен могла бы с ней связаться. Или поручить это своей секретарше.
В детстве Беверли мучилась вопросом: кого из родителей она любила больше? Если бы случилась автомобильная авария, или извержение вулкана, или пожар, то кому следовало бы выжить, чтобы растить дочь?
Мамочке.
Ответ напрашивался сам собой: мамочке.
Так ответили бы и другие дети. По крайней мере, в незрелом возрасте.
Они любили маму больше всего. Как и все, кто ее знал. Но им очень важны были уважение и восхищение отца, а заслужить это было не так-то просто.
Мама их любила безоговорочно. А вот папа их любил со множеством оговорок.
Существовал один Маккларен, Уайти, добрый и отзывчивый. Но был и другой, Джон Эрл, который смотрел на тебя, наморщив лоб и прищурив глаза, словно не понимая, кто ты такой и как посмел отвлечь его от важных дел.
Три сестры и два брата боролись за отцовское внимание. Каждое семейное торжество превращалось в своего рода испытание, и избежать его ты не мог, даже если знал, как это сделать.
Уайти словно бросал тебе золотую монетку с улыбочкой, в которой читалось: Ты же знаешь, дружок, как папа тебя любит.
О боже!
Зачем она грузит себя этими мыслями?
Дело не в том, что их отец богат, это так, приятный сюрприз. Даже если бы у него не было ни гроша за душой или он был весь в долгах, их отношение к Уайти нисколько не изменилось бы, не сомневалась Беверли.
Память нахлынула на нее, как поток грязной воды. Ужин, который она устроила в честь дня рождения Вирджила. Точнее, постаралась устроить, но получила отказ.
Тогда она впервые поняла, что он ее не любит, в его жизни она ничего не значит. Грубый, безразличный. Как же неловко, когда тебе дают от ворот поворот.
Бедная Беверли! Все усилия впустую.
Бедная мама! Дети строили друг другу рожи и валяли дурака у нее под носом.
Красиво украшенный стол и пустой стул, где должен был сидеть Вирджил.
Как отсутствующий зуб во рту, который язык все время пытается нащупать.
Я только вчера с ним говорила. Специально ему напомнила, а он
Мать накрыла ее дрожащую руку своей мягкой убаюкивающей ладонью:
Это какое-то недопонимание, я уверена. Вирджил никогда бы себе не позволил ничего такого
И тут Лорен, как человек, готовый нанести смертельный удар, подалась вперед, опираясь локтями на стол, и с жесткой улыбочкой произнесла:
Никогда бы себе не позволил чего? Ты всегда находишь ему оправдания, мама. Классический потакатель.
Потакатель кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду.
Но голос Джессалин звучал неуверенно. Как-то не принято, чтобы близкие ее критиковали. Поэтому смысл сказанного до нее не вполне доходил.
Да! Это тот, кто дает другому карт-бланш на аддиктивное и саморазрушительное поведение. Кто желает ему «только добра» и тем самым провоцирует катастрофу. И такого человека не переубедишь.
Лорен говорила с напором. Ее стихия указывать на чужие изъяны. Серые глаза цвета цинка блестят. Личико эльфа, лишенное всяких сантиментов: жесткое, маленькое, словно кем-то сжатое.
Когда Лорен открыто выражала свою суть, остальные Маккларены тушевались. Даже Уайти предпочитал не лезть в драку.
София предложила поехать в его хижину. Она готова взять на себя эту миссию.
Лорен откликнулась с негодованием:
Именно этого он и добивается. Чтобы мы все перед ним прыгали с горящими обручами.
Ты хотела сказать: «Прыгали через горящие обручи».
Не придирайся, София. Что действительно ранит душу, так это подростковая задиристость, которую я наблюдаю каждый день. Ты прекрасно поняла, что я имела в виду и что я права.
Наконец, без особого желания, вмешался Уайти:
Нет, София. Ты не поедешь за своим братом, а это четырнадцать миль в оба конца. Ты не сторож брату своему. И не будем больше прерывать нашу трапезу. Лорен права: мы не должны поощрять хамство.
Лорен улыбнулась торжествующе. Вроде ты уже в зрелом возрасте, а все равно радуешься, когда твой родитель ставит на место младшую сестру, да еще при всех.
Беверли внутренне тоже порадовалась. Ее позиция! Семья это поле битвы, где у тебя постоянно меняются союзники и противники.
На другом конце стола (заметила Беверли) Джессалин прижала руку к сердцу. Она попыталась отреагировать на все это храброй улыбкой. Хотя ей, конечно же, было больно, оттого что отец семейства отзывается об одном из детей так нелицеприятно.
Ведь любое недовольство отца общими детьми подразумевает вину матери.
Ну, может, не стопроцентную Это устаревшие представления.
И все же это так, никуда не денешься. И если стол хоть чуть-чуть накренился, будет брошен укоряющий взгляд в противоположный конец, и Джессалин придется выставить ладонь в свою защиту.
(Интересно, Беверли тоже испытывает чувство вины, когда Стив жалуется на поведение их детей?)
(И ведь не крикнешь ему: Это и твои дети! Если с ними что-то не так, половина вины ложится на тебя!)
Но папа а вдруг с Вирджилом действительно что-то случилось? предположила София.
На что Том, подмигнув ей, заметил:
С Вирджилом «в действительности» никогда и ничего не случается, если ты не заметила.
Том, названный так в честь старшего брата Уайти, погибшего на войне во Вьетнаме, давно был определен отцом в наследники. Даже в свои тридцать с гаком он оставался задиристым, ершистым, словно подросток, самый смышленый в семье, уж точно самый харизматичный, хорош собой, крепыш, с жесткой ухмылкой. Даже Джессалин побаивалась его сарказма, хотя трудно было припомнить случай, когда бы он себе позволил колкость в адрес кого-либо из родителей.
Будем есть эти прекрасные блюда, приготовленные Беверли, без Вирджила. Если он появится, мы будем только рады. А нет так нет. Давайте же начнем.
Уайти говорил ровным голосом, без обычного подъема. Раздрай за столом то ли достал его, то ли просто утомил. Беверли украдкой взглянула на отца.
Видный мужчина, ширококостный, мускулистый, бывший атлет. После шестидесяти пяти он начал съеживаться, и дети не переставали удивляться, что он уже не такой высокий, как раньше, сто восемьдесят с гаком, и весит за двести фунтов. В расслабленном состоянии его хорошо очерченное привлекательное мальчишеское лицо, крупное и широкое, напоминало старую, несколько изношенную монету медноватого оттенка, словно подогреваемую пульсацией горячей крови. Чудесные глаза: шустрые, живые, настороженные, подозрительные и при этом добродушные, насмешливые, с морщинками в уголках от лукавого прищура. Некогда каштановые волосы превратились в чудо какие белоснежные, став его отличительной чертой. В любой толпе ты сразу выделял Уайти Маккларена.
Но с Уайти не все было так ясно, как многим хотелось думать. Его неподдельное радушие было своего рода маской, не позволявшей разглядеть внутреннюю суровость, а его игривость и проказливость скрывали задумчивую меланхолию, далеко не всегда приятную.
В глубине души он пуританин. Нетерпимый к недостаткам мироустройства. И в частности, ко всей этой болтовне вокруг младшего сына.
Джессалин перехватила его недовольную гримасу, и выражение его лица мгновенно изменилось.
Уайти, дорогой, не хмурься! Я тебя люблю.
Беверли не переставала удивляться этой внутренней связи между родителями.
Пожалуй, она им завидовала. И не она одна.
Уайти прав, сказала Джессалин. Вирджил нормально отнесется к тому, что мы сели ужинать без него.
Они приступили к еде. И все хором ее расхваливали.
Беверли посмеивалась, изображая радость. Или не изображая.
Вот к чему свелась моя жизнь. Надо мной посмеивается родня!
Меня жалеют собственные дети. Я не образец для дочерей!
Но пусть так. Посмеиваться (и жалеть) это лучше, чем игнорировать.
Мама? Ау?
Что может быть более обескураживающим, чем войти в незапертый пустой дом?
Беверли еще не раз потом будет вспоминать, как она в тот день вошла в их дом на Олд-Фарм-роуд. В тот самый день.
Хотя родительский дом был ей лучше знаком, чем ее собственный, выглядел он нелюдимым и незнакомым, как в искаженном сне.
Мама? Ее голос, всегда такой уверенный, сейчас звучал как у испуганной девочки.
Похоже, никого нет. Беверли заглянула на кухню, куда можно было войти через боковую дверь, чем все нередко пользовались.
То, что дверь не заперта, еще не означало, что мать дома. Джессалин, уходя, частенько забывала запереть дверь, что вызывало неудовольствие Уайти если он об этом узнавал.