Потом всё закончилось. Я постоял ещё немного в раздумье и вернулся назад. Худощавый лежал на спине, Митрич зачем-то давил на него сверху.
Осколком секануло, коротко сообщил он. Бинты дома есть? Аптечка? Тащи. И скорую вызови. Ты шо, тоже трёхсотый?
Не понял.
Ранен?
Я не уверен, но, кажется, не серьёзно.
Тогда шевелись, неси быстрее.
К тому моменту, как я вернулся, Дыр уже успел совершить вылазку вдоль зелёнки, со стороны которой атаковали блокпост, и вернуться назад.
Отошли, пояснил он. У них тоже как минимум один трёхсотый. Били по нам из переносного миномёта, ещё у них РПГ. Могли нас раскатать, если бы было желание. Но видно это так, прощупывание.
Лупили прицельно, сказал Мигулин. Как будто знали, куда.
Конечно, знали, сказал Дыр. Думаешь, в городе спросить не у кого, где наша позиция?
Худощавый посерел и стал довольно безучастным, но, к счастью, скорая вскоре приехала и забрала его. Митрич уехал с ним в больничку. Дыр отдал распоряжения оставшимся, получил сообщение о том что нападавшие убрались и дал отбой большей части тех, кого вызвал, позволив остаться только четверым вновь прибывшим.
Спать бы шёл, сказал он, когда смог позволить себе переключить внимание на «бесполезного юнита».
Я интенсивно помотал головой, отвергая предложение. Адреналин всё ещё зашкаливал, и в таком состоянии пытаться заснуть было глупо.
Как хочешь, заметил он. А я не откажусь прикорнуть.
Я всё спросить хотел, после того нашего разговора, робко начал я. Про программы.
Спрашуй, раз хотел, зевнул Дыр.
Я завис, формируя мысль.
Если все мы только носители программ, то получается, с нас и спроса нет. С программы ж не спросишь за дела. Предъявить только человеку можно, а человека в нас, получается, и нет. Значит, и отвечать некому.
Неверная логическая посылка, оживился Дыр. Программа хоть и управляет нами, но не субъектна, верно. А человек субъектность сохраняет, хотя и выполняет команды программы. Потому что наличие программы в себе самом он осознаёт, отдаёт себе отчёт, что поступает по приказу чего-то чужеродного, отличного от него. И каждое мгновение существования он занят тем, шо пересматривает договор с управляющей программой. Либо оставить её, либо модифицировать, либо удалить и заменить новой.
То есть при желании он свою программу может поменять? А как же тезис, шо программы умирают только вместе с носителями.
Некоторые! парировал он. А некоторые благополучно можно вылечить. Вот смотри, сейчас весь Донбасс меняет привычные программы, расторгая договор со старыми.
Ладно, сдался я. Но тогда другой вопрос. А как понять, какие программы хорошие, а какие плохие?
А что ж тут непонятного?
Ну, вот гости сегодняшние, например. Они-то уверены, что у них программы хорошие, правильные, а у нас дерьмовые. Так?
Не пойму, куда ты клонишь. Если ты сомневаешься, то шо ты тут делаешь? Мог бы попросить нациков взять тебя с собой.
Да нет же, не про это я! Просто Получается, что нет какой-то верной для всех программы. Всё зависит от того, где ты родился, чему учился, какие программы у твоего окружения. Так?
Так да не так! рявкнул Дыр. Спать я хочу, пока не пропала охота, а то потом маяться буду. Зависеть-то, зависит, только вот человек сам решает, принимать ли ему код, который в него подгружен, или выблевать его и зажить по другим командам. Совесть тебе на куда дадена?
Но если он сам принимает решения, то получается он, как бы, уже и не безвольный носитель программы, хмыкнул я.
Что тут первично, а что вторично большая тайна, резюмировал Дыр. Но для меня никаких затруднений с тем, какие программы в себе оставить, а какие уничтожить, нет.
Только ли в себе уничтожить?
Засохшая кровь уже превратилась в липкую корку простирающуюся до самого пупка. Не дождавшись ответа, я решил, что дискуссию пора сворачивать. Осторожно я снял футболку, положил палец на край ранки и попытался ощупать её края. Вместо острой боли я ощутил только жжение и какие-то судороги, которые, казалось, передаются и пальцу. Я поднял его на уровень глаз и стал всматриваться, в темноте пытаясь понять, что с ним не так. Дыр проследил за моими манипуляциями и восхищённо щёлкнул пальцами.
А ты это Странненький, заключил он.
Я не стал ему возражать.
Пост 2
Админ, привет!
Судя по тому, что мой опус появился на форуме, история тебе зашла. Да и с комментами вроде не всё тухло. Половина, правда, хейтовые, но я другого и не ждал тема, сам понимаешь, иного и не предполагает. Окей, раз смысл есть, тогда кропаю дальше.
Дальше Дальше было больше.
Поспать ночью после первого боевого соприкосновения мне толком не удалось. Со стороны западного выезда периодически доносилась отдалённая стрельба, я вскидывался на подушке и снова забывался. Едва засерело, как мне на мобильный позвонил Мигулин и попросил выйти на минутку. Надпочечники впрыснули в кровь адреналин, сердечко застучало и сонливость сдуло, как тополиную пушинку порывом ветра.
Он стоял у подъезда без камуфляжа, с тощим рюкзачком, и нервно курил, источая решительную готовность к действию.
Мы отходим из города. Ты как, с нами?
В смысле отходим?
Уезжаем. Все наши. С запада ночью зашли и закрепились на въезде силы добровольческого батальона, несколько десятков человек, хорошо вооружены, есть бронированные машины. А по трассе движется войсковая колонна бронетехники. Времени нет, они просто перережут дороги скоро. У нас нет сил их сдерживать, поэтому валим. Рекомендую очень быстро собираться.
Я покачал головой:
Не, я остаюсь. Мне хватило вчера приключений. Я такое не вывезу.
Ладно, как знаешь. Но учти, когда старая власть вернётся, всех, кто засветился в ополчении, начнут таскать на подвал. Не отсвечивай.
Ладно.
Мы обнялись и поручкались.
А как же референдум? Вернее, как же те, кто готовил его?
Он пожал плечами, давая понять, что никак не может защитить этих людей.
А куда вы отходите?
Лично мы с Лампасом к казакам пробиваться решили. А Дыр с Митричем в Славянск, к Стрелкову.
До встречи?
Надеюсь!
Следуя совету Сани, я не казал носа из квартиры весь следующий день. Поэтому узнавал всё, что произошло в Одессе, в буквальном смысле, в режиме реального времени с поправкой на задержку между событием и его появлением в телевизоре. С животным отвращением следил за нарастанием градуса взаимного ожесточения на улицах города, начавшимися столкновениями, работой провокаторов с обеих сторон. Вечером, когда в Доме Профсоюзов начался пожар, я почувствовал, как у меня тоже растёт температура, а мышцы и суставы начинает крутить и ломать. Видно, ночью простудился. А может ранка воспалилась, обработать-то её я так и забыл.
Я выключил телевизор, чтобы перестать дёргаться от истеричных интонаций дикторов, и долго не мог понять, почему картинка не пропадает. Казалось, тёмный огонь из окон в центре здания, окруженного людьми, продолжает полыхать изнутри телепризмы. Я зажмурился и помотал головой, чтобы прогнать наваждение, но вместо этого к сетчатке прилипло видение быка, каменного или медного, который держал вытянутые руки вперёд, как бы приглашая в своё нутро, где алели раскалённые угли, источавшие багровый жар.
Когда я умылся, бык пропал с глаз моих. Я лёг спать и продрых долго, благо был выходной. Разбудил меня звонок в дверь. Открыл, судя по голосу, батя, глухо ответил гостю, а тот что-то пробубнил в ответ.
Призывник, позвал он. Спускайся, тебе повесточка пришла.
Оказывается, мы снова разговариваем. Это хорошо. Но повестка! Это плохо.
Армию по призыву Янукович отменил, сказал я. Шутка так себе.
Не шутка, Артём.
Я прошаркал к двери, увидел офицера, взял в руки бумажку, повертел. Мда. Зря Дыр с Митричем военкомат не взяли. Хотя у них, наверное, не хватало для этого возможностей.
Какого хрена? спросил я.
Указ исполняющего обязанности президента о призыве в армию, в связи с обострением в стране. Распишитесь в получении.
Мне кажется, если б не испытывающий взгляд отца, я бы закатил скандал или цирк, сказал бы, что меня с кем-то спутали, порвал бы бумажку, выскочил в подъезд и свалил. Но я, молча, взял ручку, поставил подпись, где следовало, и вернулся в постель. А там уже начал думать. Позвонил одному другану, другому. Большинство намеревались отмазаться тем или иным способом, в основном заплатить. Но у меня не было ни подхода к военкому, ни денег, чтобы заручиться его благосклонностью и получить заветное освобождение. К бате обращаться было бесполезно. Оставалось одно талантливо косить, надеясь на то, что повезёт.
Я врубил телек и узнал подробности вчерашнего пожара в Одессе. Число жертв и реакция на произошедшее от многих обывателей и медийных персон были столь чудовищны, что я впал в свой привычный ступор. Но на этот раз приступ был очень острым и тягучим, он длился и длился часами, лишив меня энергии и желания двигаться и с кем-либо говорить. Матушка приволокла из аптеки какие-то колёса и насильно скормила мне парочку. Чуток помогло я стал скупо изъясняться и вставать в туалет. Но в целом, состояние было аховое. Однажды в полудрёме мне представилось, что моя грудная клетка была одним из окон Дома профсоюзов, выходящим в обугленную комнату, где нашли погибших. Очнувшись, я пошарил рукой под майкой, почесывая зудящую подживающую ранку, и свёз пальцем схватившуюся на ней корку. Чертыхнувшись, вытащил руку и посмотрел на неё. Кончик пальца был измазан блестящей смесью крови и сажи.
***
В общем, как вы поняли, применять в военкомате актёрский талант мне особо не пришлось: несмотря на решимость медкомиссии записывать в годные всех призывников с чётным количеством конечностей, мой случай вселил в психиатра сомнения.
Надо понаблюдать, объяснил он своё решение коллегам. Ясное дело, никому не хочется нести ответственность за свою подпись, если новобранец вдруг выйдет из безобидной кататонии и перестреляет сослуживцев по приказу голоса в голове.
Поэтому меня поместили под наблюдение в местный диспансер, одноэтажное здание в форме буквы «п», покрашенное в буро-облезлый цвет. Двор был огорожен с трёх сторон бетонным забором, а с фасада прозрачной высокой оградкой из металлических прутьев с навершиями в форме пик. Доступ посетителей извне был почти свободный, через вход в правом крыле. Из левого крыла выход был только во двор, тенистый, с несколькими лавочками и урнами. Между собой отделения сообщались через запирающуюся дверь с турникетом, так что выйти в город можно было только по сильному блату. Впрочем, особой нужды куда-то ходить не было и курево, и чипсы, и даже баночку пива можно было купить у санитаров, правда, с безбожной наценкой, причём выпивать позволялось только после отбоя.
Мне досталась палата, в которую солнце заглядывало в первую очередь. Окна были старыми, деревянными, с длинными высокими стёклами и прогнившими штапиками, а снизу и сверху подоконников торчали ржавые пеньки спиленных решёток слава богу, кто-то додумался убрать отсюда этот унизительный для человеческого достоинства атрибут. Впрочем, решётки отсутствовали не на всех окнах, но в тех комнатах, где размещали призывников, они были излишни в конце концов, парни сами были заинтересованы в том, чтобы добросовестно вылежать тут положенный срок и получить отмазку, а самовольно покинуть диспансер означало бы уклонение и гарантированные проблемы с законом.
В коридорах пахло медикаментами, а иногда сквозняк доносил и лёгкий, в пределах переносимости, запах из туалета. Никто нас по палатам не запирал, и большую часть времени можно было беспрепятственно бродить по другим кабинетам и свободно общаться. Хотя ходить было особо не к кому призывников было мало, всего человек пять, а с остальными постояльцами заведения общаться особо не тянуло. Может это звучит не толерантно, но на действительно больных людей с непривычки смотреть трудно. Либо от испытываемой к ним жалости, либо от дискомфорта, который возникает, когда примеряешь их недуг на себя. Впрочем, я не уверен, что их состояние было обязательно вызвано болезнью на иных угнетающе действовало скорее лечение, а на некоторых, как на меня сама необходимость находиться в подобном месте.
Режим оказался вполне терпимый ранний подъём, прогулка во дворе, завтрак. Потом обследования и тесты по индивидуальному графику, обед, снова походы к специалистам и осмотры. После четырёх приёмные часы, когда массово прибывают в пластиковых контейнерах варёные куры, яйца, домашние котлеты, а также конфеты, йогурты и прочая снедь от посетителей. Позже ужин и отбой. Большую часть времени никто конкретно мной вообще не интересовался, так что я просто ходил в библиотеку, брал себе что-то лёгкое и уединялся, чтобы поменьше пересекаться с остальными пациентами. Впрочем, от чтения я быстро уставал и засыпал. Палата была на двоих, но вторая койка пока пустовала, и я вполне наслаждался одиночеством. От безделья и отсутствия стрессов мне явно стало получше, что, парадоксально, не входило в мои планы. Однако как правильно симулировать, чтобы не выглядело, будто я переигрываю, я пока не придумал.
На третий день, после пары тестов и осмотров, меня вызвали к главврачу. Я шёл беспечно и расслабленно, поэтому обнаружив в кабинете кроме врача ещё и двух офицеров в форме, весь натянулся как струна.
Садитесь он на той стул. Как себя чувствуете?
Обычно, сглотнул я слюну.
Обычно хорошо, или обычно погано?
Я промолчал, не зная, что добавить.
Главврач переглянулся с военным я не очень разбирался в званиях, но судя по погонам, кажется, подполковником.
Психологические тесты у вас нормальные, анализы чистые, наркотиков и прочих психоактивных веществ не знайдено. Органических патологий нема. Поведенческих отклонений нема. Я предполагаю, шо вы практически здоровы.
Вам виднее, буркнул я. А когда я поступил к вам, я тоже был здоров?
Главврач оценил мой пассаж.
Да, состояние было немного заторможенным. Ну, это нормально. Сами знаете, шо в стране происходит. Сейчас от стресса все немного невротики.
Не в ротики не в попики, хохотнул военный. На выписку его, думаю. Симулянт.
Ну, я б не стал так говорить, сказал психиатр. У него реально было состояние, похожее на лёгкое расстройство приспособительных реакций. Вполне обычная история на фоне стрессов и жизненных неудач. Это обратимо, и думаю, если назначить лёгкую медикаментозную поддержку, то уже через пару дней он вполне сможет вернуться в строй.
Пару дней так пару дней, военный хлопнул себя по коленке.
Восстанавливайтесь поскорее! добавил второй офицер; я только сейчас понял, что форма у него вовсе не военная. И постарайтесь впредь избегать стрессов. Особенно общения с лицами, ведущими антигосударственную деятельность. Ну, я уверен, что на службе вы сможете вернуть утраченное к вам доверие государства.
В общем, и дураку бы стало ясно простите за употребление в контексте пребывания в таком учреждении что второй офицер был из службы безопасности, и у него было собрано на меня достаточно материала, чтобы делать такие намёки. Ничего удивительного я, в общем, ни от кого не таился, когда выполнял поручения Дыра. С другой стороны, оружие в руки я не брал, и никаких зданий не занимал, так что вряд ли мне можно было предъявить что-то существенное.
Спасибо, сказал я.
На здоровье. Так-с, кто у нас следующий?