Пап, ты чего хочешь?
Взять что-нибудь на вечер.
Пойдём вместе.
Я оставил машину за трактором, и мы пошли в магазин.
Когда выходили из магазина мне навстречу попался мой старый друг и одноклассник. Я был очень рад его видеть, мы поздоровались.
Папа, я сейчас подъеду, сказал я.
У Димона было, что рассказать и мы зацепились языками. Я вот тут в этот момент до меня, будто в замедленном понимании; будто пытаешься в очень сильном опьянении понять какую-то сложную логическую задачу. В каком-то заторможенном состоянии мой мозг через разговор с другом вдруг осознал, что я расслабился, я отпустил отца одного, а он в это время, выходя из-за трактора спереди
Я не могу об этом так просто говорить Потому что до сих пор это помню каждый момент. Я услышал визг тормозов и удар. Жигули синего цвета, выезжая из-за поворота, поворачивая в том же направлении, где стоял магазин, не рассчитали скорость. Услышав удар, я повернулся и увидел, как отец падает на асфальт. Он упал, и мне показалось, что он пытается встать, но наверное это было просто обман зрения. Он упал на асфальт и, немного отскочив от него, снова упал. Он не шевелился. Я побежал, отец лежал на асфальте без признаков жизни. Я попытался приподнять его голову, и увидел огромную лужу крови, вытекающую из затылка. Его рука было неестественно подвернута под тело. Я встал на колени и приложил ухо к груди. Я не очень знаком с медициной, поэтому попытался следующим шагом нащупать пульс на шее, но не смог. Я, конечно, ещё надеялся, что я неопытный, но нет. Отец умер. В это время я увидел, что Димон открывает двери Жигулей. Водитель, я сразу увидел это, был пьян. Он пытался включить заднюю передачу, но видимо алкоголь, а может сломанная коробка не давала сделать ему этого. Димон распахнул дверь и вытащил водители. Я знал этого парня, но подскочив, я не помню как сильно, ударил его. Он упал и перестал шевелиться, но не умер. Он потерял сознание. Два друга, сидевшие на заднем сидении, боялись даже выйти из машины.
Почему я думал, что всё закончилось тогда, когда мы уехали от озера? Ничего не закончилось. Просто каким-то образом события сместились. Видимо нельзя поменять события, они, скорее всего, снова всё равно повторяться.
События, происходившие дальше в течение пары часов, я помню как в тумане.
Семён, ты же помнишь, спросил я, сам частично нарушив договор о том, что не задавать вопросы в процессе рассказа. Хотя вопрос задал я, а это оговорено нами не было.
Семён, ты же помнишь то чувство, когда тебе сказали, что отец умер. Невозможно воссоздать эту ситуацию, пока сам не переживёшь. Ты пытаешься, нет, даже не пытаешься, а хочешь найти какое-то решение этой проблемы, несмотря на то, что решения уже нет. Это проблема не может быть решена в положительном направлении. Смерть уже поставила свою точку, а ты её еще не воспринимаешь, пытаешься найти какую-то ниточку возврата. Прошло то ещё всего пара часов. Чувство потери частицы, даже не могу сказать, что души. Это какая-то потеря и даже не твоего прошлого, это полная потеря, исчезновение наполнения тебя, пустота внутри тебя. Что теперь можно сделать, чтобы как-то облегчить терзание внутри? Ничего. Уже ничего нельзя сделать. Остаётся только соблюдать и выполнять всё то, что нужно для погребения. Делать все то, что все всегда делают. Отдать последний долг, как можно быстрее попытаться заполнить эту пустоту другим. Это только для того чтобы терзания стали легче, чтобы они ушли. Ну как всегда это проходит только с годами.
Так вот отца увезли в морг. Я спросил, будет ли вскрытие. Мне ответили что да, как всегда. Это, несмотря на то, что он сбит машиной у нас на глазах. Я помню, что мне ответили, что в некоторых случаях вскрытие можно не делать. Один из вариантов, если человек довольно стар, в любых других случаях нужно писать родным на отказ от вскрытия, и это должно быть сделано в течение пары дней, потому что само вскрытие должно быть сделано максимально быстро, до трех дней. То, что его сбила машина, не играет роли. Это было непонятно для меня, но от этого уже не вернуть отца. И ещё, насколько я помню, он сам говорил, что не хотел бы, проснуться в гробу. Вскрытие в любом случае не дало бы ему это сделать, поэтому никакой отказ мы писать не стали.
Помню, что я сидел, осознавая всю сложившуюся ситуацию. Я вообще не должен был быть здесь, да я и не нахожусь сейчас здесь. Тот самый я, который находится в своём времени сейчас в школе на уроках. Да я сейчас на работе, а я, который последние три дня провёл с отцом, который сейчас находился не в своём времени не смог предотвратить трагедию. Возможно, если что-то дало мне возможность провести последние дни здесь рядом с отцом, а предотвратить, скорее всего, и не было суждено, то, наверное, я должен сейчас воспринять это как подарок, что ли?
Пьяного водителя забрали в милицию, после разбора ситуации, трактор я отогнал домой. Захотелось напиться, но я уже не мог этого сделать, я должен был уезжать сегодня вечером, и ещё я должен был позвонить. Я должен позвонить сам себе. Теперь я понял, почему я узнал тот голос, я понял, почему не высветился телефон. Я понял, почему я, точно знавший, когда у нас в школе есть перемены, попал немного раньше, чем прозвенел звонок. Всё потому что сегодня, а для меня находящегося здесь это было уже три дня назад, уроки были смещены немного времени из-за нулевого урока. Такое бывает.
Я посмотрел на часы. 13:15.
В обычный день это была перемена, но не сегодня. И я должен всё повторить, всё как было. Номер я знал наизусть, я его набрал и стал слушать гудки. Мне было интересно, я сейчас возьму трубку после первого звонка, если три дня назад я не взял.
Я не взял. Подождав ещё пять минут, я снова набрал. Я представлял, как сейчас собираю тетради, как дети выходят из кабинета, и тут в трубке раздалось:
Алло.
Телефон защелкал. Я вспомнил, что узнал свой голос.
Папа умер, произнёс я.
На том конце собеседник замолчал, а потом спросил.
Как, когда?
Сегодня, его сбила машина. Приезжай.
А ты приедешь? спросил я сам себя.
Я уже здесь.
Я повесил трубку, я не должен говорить ничего лишнего пусть будет, как было.
Затем я объяснил матери, что сегодня уеду и приеду только ночью. Она, конечно же, было убита, да и сам я чувствовал себя как никогда, но не мог остаться. Я ещё раз заехал к Роману и рассказал всю ситуацию.
Мы ещё раз обговорили, что он позвонит мне ночью, если в определенное время моя машина не проедет мимо него, а он будет находиться на въезде в деревню. В любом случае до кого-то он дозвонится. Или до меня этого или до того меня. Если до того, то он приедет, куда надо, если до меня, то я вернусь.
С сердцем, превратившимся в камень от того, что я сейчас уезжаю, и меня не будет на похоронах, я поехал.
И вы знаете что? Я видел сам себя. Видел себя в тот момент, когда я стоял рядом с машиной таксиста, ждал самого таксиста. А я не стал останавливаться. Это было непередаваемое чувство, необычное, нестандартное, неестественное. Я проехал мимо, и не вспомнил, когда я стоял здесь, приезжала ли какая-то машина. Роман мне не позвонил, значит, он встретил меня того, который теперь был в деревне.
Как мне поступить, ведь если я сейчас приеду домой, это будет непонятно, ведь жена будет думать, что я уехал на похороны, а я вернулся. Поэтому я поехал к другу. Позвонил ему я ещё около десяти вечера, попросил переночевать. Не скажу, что он был удивлён, но первым его вопросом был, что не поругался ли я с женой. Я попросил не задавать пока вопросов, обещая рассказать ему чуть позже.
Вторая проблема, которая вытекла из ситуации, что я второй попал туда, куда нужно, а не на три дня назад. Теперь нас было двое в этом времени, и второй я в воскресенье вечером или ночью вернётся. И что делать дальше я пока не знал. Но время само решило всё расставить на свои места. Разбудил меня Павел в семь утра, ему нужно было на работу. Я удивился, поскольку знал, что по субботам он не работал. На что его ответ был: «Сегодня понедельник».
Я выехал в пятницу, а приехал в понедельник. Я вернулся во время, через полтора часа начинались уроки в школе. Всё, что мне было нужно, это съездить домой за вещами, побриться и успеть звонку. То есть получилось, что я не был на похоронах отца, прожил с ним последние три дня его жизни, и я не знаю что лучше.
На этом вся история. Финал. Можно задавать вопросы.
Ребята молчали.
Я бы не поверил тебе Теоретик, если бы ты в таких подробностях это всё не рассказал, сказал Ессентуки. Он соблюдал правила не называть имена.
Естественно в рассказе Математик сам называл несколько раз Семёна и Романа по имени, но в рассказе было разрешено.
Скажи Сид, я был на похоронах?
Да был, и я не помню, чтобы я тебе звонил и спрашивал: «Почему ты не приезжаешь?»
Это что же, получается, существует ещё какое-то временное измерение, где был другой ты, который звонил мне.
Получается так.
Жека, я помню, Роман осёкся, с меня сотка.
Все улыбнулись, кто-то даже засмеялся.
Что ты помнишь?
Ты ко мне заезжал, и на моем телефоне остались те самые фотки.
Роман достал телефон и показал фото, которые мы делали с ним тогда для Семёна.
Получается, что ты тот самый человек, который видел меня, хотя я был перемещен во времени, который тоже знает это ситуацию изнутри.
Получается так.
Ну ладно, вроде история закончилась, я её, наверное, минут сорок рассказывал. Наверное, пора накатить. Все согласились. Выпили и залезли в парилку.
История вторая. История Дядюшки. «Бес в церкви».
Ну, за здравие, грубым басом произнес Дядюшка, выходя из парной.
Послышался кашель и характерный мат. Николай, принимавший в целях, дабы его дверь в детство не закрылась, поперхнулся, и горькая встала в горле.
Под руку, не ховори, прохрипел он.
Фельдмаршал явно был расстроен.
Наливай еще, он протянул стопку Роману.
Ничо, себе. Батенька, вы пить, что ли сюда пришли. Вон из бани
Стекло звякнуло по стеклу, и Николай, подняв руку в знаке, произнес:
Все молчим.
Коллектив наблюдал за отработанной тактикой Фельдмаршала.
Ну, все, он вытер губы, я готов услышать историю.
Дядюшка выбросил в приоткрытую дверь длинную спичку, что до сих пор крутил в руках и произнес.
Наверное, мой рассказ будет не таким длинным, как у Математика, чья кривая вероятности повествования выпала раньше, но это та история, которая наиболее повлияла на мою веру.
Я расскажу, когда и как я пришел к своей вере, к той ее ступени, на которой я нахожусь.
Он пошевелил тазовой костью, устраиваясь удобнее на скамье.
***
Считаю ли я себя верующим? Несомненно, да. Но, как и большинство истинно верующих не считаю, что падать ниц и целовать ноги батюшке, даже если он самого высшего сана по иерархии, необходимо. Верить в то, что священник, это посланник всевышнего на земле, я тоже не собираюсь. И, несмотря на то, что я не придерживаюсь всех заповедей, не посещаю церковь по всем праздникам, могу утверждать, не кривя душой перед собственными взглядами, верю истинно и однозначно.
Наверное, нам всем, родившимся в союзе, воспитанным на коммунистических учебниках истории, где Ленин был нашим всем, а партия нашей надеждой и опорой, непросто было впитать веру родителей. А родителям непросто привить нам осознание самого бога. Нас же не водили в церковь, которой, кстати, и не было. Само здание, конечно, было, постройки начала 19 века, да ни колоколов ни крестов на нем. Его, если не ошибаюсь, под склад использовали. Не самый богохульный вариант, я вам скажу. В соседней деревне снесли купол с колоннадой и под деревенский клуб переделали. Так что склад это еще терпимо.
А вот бабушка меня постоянно крестила, перед тем как гулять отпустить, и «иди с богом» всегда в след произносила. Так что подсознательно все мы могли к вере придти. Может только каждый к своему варианту.
Наиболее запоминающимся из праздников, связанных с церковью, скорее всего, была пасха. Может только из-за процесса, в котором мы все принимали участие. Во-первых, в гости пойти и каждому встречному «Иисус воскрес» говорить, а в ответ слышать «Воистину воскрес». Во-вторых, битвы на крашенных.
Ухххх. Ни с чем, скажу вам, не сравнимые ощущения.
Праздник он в детстве воспринимается всегда с радостью и подробности его происхождения не важны.
Как бы то ни было, предпосылки уверовать были у всех нас, несмотря на воспитание коммунизмом. Но в детстве мало кто задумывается глобально над истинностью своего отношения к богу или его отсутствию.
Первый раз я задумался по другому, по особому, когда мне было лет двадцать, может двадцать два. В этот период жизни мне довелось жить и работать, или правильно сказать обучаться ремеслу в монастыре. Резьбой по дереву я рано увлекся и имел хороший опыт, как я тогда считал. Сейчас по истечению времени я понимаю, что он был небольшим. Я умел пользоваться инструментом и не боялся долгой кропотливой и напряженной работы.
Помню первую беседу с настоятелем монастыря. Он выведывал, что же привело меня к ним. И мой ответ, о желании стать хорошим мастером своего дела, как мне тогда показалось, не совсем его устроил. Мы долго беседовали. Я не сразу понял, чего он от меня добивался. Как он считал, не было необходимости ехать в Англию чтобы выучить английский, так и научиться резать иконостасы с их сложными и витиеватыми узорами можно было в другом месте. У меня не сложилось впечатления от той первой беседы, что настоятель отговаривает меня или против моего проживания на территории вместе с монахами, скорее наоборот. Он был рад. Ну, во всяком случае, мне тогда так казалось. Я всегда рад новым знакомствам, и если человек при первом общении не нравится, я все равно дам ему шанс, а уже потом если что перестану с ним общаться. Вообще, я и тогда и сейчас считаю, что монастырь должен помогать нуждающимся. Обеспечить кровом и едой в обмен на труд. Позже я понял, что настоятель хотел увидеть мое отношение к вере в том самом разговоре. Я сам тогда еще не рассматривал своего отношения, не было предпосылок. Я не от чего не сбегал, не хотел найти успокоение блуждающей души. Я рассматривал монастырь, как опыт в моей профессиональной деятельности. И все. А вот уже там, проживая среди монахов, я нашел для себя много новых вопросов, которые ранее не приходили ко мне. Чем дольше я жил там, тем более глубокими они становились.
Первыми вопросами, как бы сейчас не соврать вам, пришли такие.
Да простят меня все присутствющие.
Насколько сами монахи верят?
Почему грешник, хотя я не называл так тогда людей, который пришел в церковь сделать подношения и таким образом избавиться от груза грехов, вообще может переступить порог святого места. Если оно действительно таким является, и неужели бог не видит причины посещения. Или если все-таки человек еще сам сомневается, помогут ли его действия избавить себя, а бог до последнего верит, что подносящий прозреет и возможно даже в самой церкви.
Вопросы начались позже и чем дальше, тем больше, а в тот момент в беседе с настоятелем он ждал, что я все же помимо творческого развития, пусть даже подсознательно жажду духовного развитии. Узрел он это или нет, не знаю. Я уже потом, анализируя наш разговор, понял, чего тот хотел. Я был открыт всему новому, и привлечь несформировавшуюся душу к истинной вере, многого стоит.
Это сейчас я могу так выразиться. Тогда я жаждал научиться.
Поселили меня в келье. Спартанские условия, скажу вам. Северный Диоген. Вместо кровати матрас набитый не то сеном, не то ветками. Одеяло драповое.
Дядюшка прекратил речь и осмотрел всех. Вопросов по драповому одеялу не возникло. Хотя он сам не был уверен, что одеяло именно такое, просто к слову пришлось. И продолжил.
Даже не было подушки. Из стены под совсем маленьким оконцем, по-другому его не назвать, выступает широкий камень. Это столик. На нем свеча и спички. Я еще помню, подумал, почему не огниво? Но все же год уже был двухтысячный или около того. Короче спички. Ширина не превышала двух метров, а длина, наверное, два с половиной. Но, несомненно, мне понравилось.