На какое-то мгновение привиделась дача, как он любил туда ездить. Это было наслаждение полной свободой. А как он любил лежать рядом с Хозяином и смотреть на Огонь. Он видел сидевших у Огня людей в шкурах, бросавших собакам кости Мамонта. А он был Вожаком и первым хватал свою кость.
Джим снова заскулил, попытался встать. Клетка была большая, но неудобная.
Но где же Оля? Она обещала быть рядом. Обмануть она не могла. Значит, что-то мешает ей подойти к Джиму, выпустить его из этой мерзкой клетки, почесать за ухом и сказать много-много ласковых слов. Джим чувствовал, что она где-то рядом в этом ужасном пространстве с гулом, ревом, холодом и отвратительными запахами.
Но вот все стихло. Джим прилетел во Францию.
Нужна ли она ему?
Прошло три месяца
Пес проснулся, спрыгнул с дивана, подошел к Хозяину.
Хозяин не спал. Начинался утренний ритуал: пес толкал Хозяина носом, пытался лизнуть, ворчал. Хозяин делал вид, что сердится, трепал пса и шептал ему на ухо что-то. Пес понимал, что шепчет Хозяин про старую жизнь.
Скоро гулять. Гулять здесь, во Франции, совсем особая стать: все покрыто травой, изумительные газоны, розы, деревья, деревца, кусты, вьюны и прочее. И нигде ни стекла битого, ни ржавых банок. Бегай, прыгай, лапы уж точно не порежешь.
«Вот такой он, наверно, рай собачий», думал пес, присев под кустом для своих надобностей. Он был стыдлив и деликатен, для туалета всегда выбирал кусты, разлапистые деревья, укромные уголки. А здесь этого добра хоть отбавляй.
Первое время пес искал друзей и подруг. Встречал. Но встречи эти были грустные. Во-первых, все собаки были на поводках, во-вторых, по непонятным командам хозяев с псом никто не общался. Псу было грустно. Его удивляли перемены в Хозяине. Только и слышишь от него: «Бонжур, мадам, пардон, мерси, экскюзэ муа». Пес подозревал, что Хозяин больше ничего по-французски сказать не мог. И подобная вежливость была где-то даже неприятна. То ли дело в Москве, в скарятинских двориках у Большой Никитской, на крик противный из окна: «Уберите собаку с газона!» Хозяин отвечал коротко и емко: «Пошла» После чего вражеское окно закрывалось и они продолжали прогулку.
Но что потрясло пса до шока это совершенно необъяснимое поведение Хозяина на третий день после приезда пса во Францию. Хозяин подошел к кустам и убрал в пакет Джимовы какашки. Неужели здесь русское собачье дерьмо в цене и Хозяин таким образом хочет поправить свое материальное положение?
И еще одна особенность местных двориков, газонов и розариев пса ставила в тупик. Не было помоек. Ну совершенно.
Поэтому не было никакой возможности найти вонючие косточки, заплесневелый хлеб и кошек, которых можно гнать до полного самозабвения.
Пес подошел к окну, посмотрел во двор. Окно было во всю стену, и видно было далеко, пес снова вспомнил свою подружку Еву, ее толстый зад с чудесными золотистыми подпалинами, дачу. Бродячую жизнь местных собак и себя в их стае.
Постепенно Джим понял, что жизнь здесь физиологическая. Он хорошо ел. Спал. Какал, и дерьмо убиралось. И все.
Пес спрыгнул с дивана. Подходило время обеда.
20012002 гг.Дневник Джима
Мне уже больше пятнадцати лет. Редко какой собаке удается прожить такую долгую жизнь. Я бесконечно люблю свою Семью. Мы все уже в таком возрасте, что взаимоотношения «собака хозяин» просто немыслимы. Мы члены одной Семьи. Мы все Семья.
Большая часть моей собачьей судьбы сложилась в чудесной стране, где зимой идет такой пушистый, такой чистый, такой голубой снег. Даже в самые сильные морозы там можно бегать по абрамцевским улицам с соседскими жучками и шариками и чувствовать себя вожаком большой стаи. Ведь как-никак я среди них самый умный, самый воспитанный, а может быть, и самый красивый. Не зря же меня снимали в этой смешной передаче «Дог-шоу». Конкурс был пустяковый, да и соперники так себе: белый королевский пудель, который вообще ничего не умел, зато имел потрясающий экстерьер, да маленькая собачка, еще более беспородная, чем я. И если бы не ошибка Марка, быть мне победителем, задания ведь были просто ерундовые. Команды все я знал с детства, а в отрочестве и считать уже умел, а уж хозяина своего я бы узнал в любом обличье.
Мне кажется, что устроители шоу меньше всего думали о собаках. Представьте, в один день снималось сразу несколько выпусков. Все собаки приехали к одному часу и очень нервничали. Хорошо, что Марк нас с Олей оставил в машине, пока его гримировали и обряжали в фирменный свитер. На манеж нас позвали только через два с половиной часа. Олю Марк отправил на балкон, чтобы я не нервничал и не отвлекался. Я же был совершенно спокоен, хотя меня жутко раздражали эти «породистые» рыжие лабрадоры, которые все время путались под ногами и мешали сосредоточиться. Пришлось немного поворчать. Совсем немного.
Зато, когда началась наша съемка, я выдал все на едином дыхании, и, если бы Марк приказал мне сделать невозможное, ничто бы меня не остановило.
Передача вышла в эфир только через два месяца. Все знакомые Эли и Марка нервничали: «Ну где же Джим?» И вот наконец мой триумф! Весь дом на Никитской, всё Абрамцево, все увидели. Джим стал знаменитым.
Консьержи, обожавшие меня, просто задохнулись от восторга. Я гордо вышагивал по Большой Никитской и твердо знал, что жизнь прекрасна!
Ах, моя любимая Большая Никитская, та, что когда-то была улицей Герцена, как ты сейчас без меня. Жив ли мой старый соперник Барон, ведь ему уже тоже немало лет. Не хочу называть его врагом, хотя схватки между нами были нешуточные, это было давно, и время сгладило многое. Сражались из-за Евы. С Евой мне было интересно, почти как с Олей. Но вот ведь мое собачье счастье: ротвейлершу Еву отдали чемпиону породы, а Оля осталась в Москве.
Москву я вспоминаю часто. Лежа на любимом диване, закрыв глаза, я представляю, как маленьким щенком попал в семью, где уже было много живности: и старый кот Масик, заменивший мне маму и воспитавший меня, и попугай Кеша, с которым я потом не очень хорошо поступил, и рыбки, они, впрочем, меня совершенно не интересовали и про них я ничего не могу сказать, тем более что при переезде на новую квартиру с ними что-то произошло.
А в новой квартире на улице Герцена мне пришлось вскоре стать главой клана. Старый Масик простудился и умер, с Кешей тоже случилась неприятность Но Эля с Марком не могут без животных. И в нашу семью вошли котенок Кисик и попугай Фрося. Очень беспокойные создания. Но я всегда их ставил на место, с Кисиком, правда, постоянно были проблемы. Кошка и есть кошка. Хоть и мужеского пола.
А еще к нам иногда приезжала гостья из Парижа. Вся в завитушках, персиковая, с модной стрижкой, очень кокетливая и хорошо воспитанная. Когда я увидел ее в первый раз, даже не понял, что это тоже собака. Звали ее Любочка, а по фамилии Пудель.
Ее хозяйка Альбина всюду Любочку возила с собой, а в Париже, говорят, даже в ресторан с собой брала.
В те времена я еще не знал, что такое Париж. На первом году моей жизни туда уехала Катя, спасшая меня от неминуемой смерти. Потом в этот Париж стали ездить Эля с Марком. Тогда-то я и подружился с Олей.
Когда Оля в первый раз осталась в нашем зверинце, я подумал, что не выдержит, и, как мог, стал помогать ей. Правда, и со мной случались всякие конфузы. Но с кем не бывает?
Нам с Олей есть что вспомнить, как гуляли по арбатским переулкам. В мороз вытаскивали пьяных из сугроба. Как она искала меня по ночам в тех же переулках. А когда я прибегал в три часа ночи, плакала, ругалась и говорила, что ни за что со мной не останется. Но оставалась. Всегда. Даже когда Эля с Марком уехали навсегда в этот чужой город.
Чужой Теперь это и мой город. Я долго к нему привыкал. Когда Оля рассказывала, как мы полетим к Эле и Марку, к Кате, мальчикам, я не думал, что это так мучительно.
Переезд к Оле. Ожидание. Оформление каких-то документов, непонятно кому и зачем нужных. Ни один человек, выдававший справки о возможности моего отъезда, даже не взглянул на меня. А в аэропорту, на последнем этапе, когда мы с Олей зашли в ветеринарную службу, очень красивая барышня закричала: «Нет, нет. Пса оставьте снаружи. Здесь так душно. Справку я вам и так подпишу». Таможенники тоже не взглянули ни на меня, ни на мои документы. А может, я очень ценный производитель? Обидно!
А сколько мы ждали клетку! А как бегали, оформляя перевес. А что я испытал в грузовом отсеке
После тряски, гула, грохота, холода тишина Клетку куда-то везут. Стоп Дверца открывается
Свет. Незнакомые запахи.
Бежать. Бежать. Бежать.
Кругом опасность
Вдруг Олин голос: «Джим!»
Голос Марка: «Джимуня мой!»
Чудится. Бежать. Бежать.
Кто-то крепко держит за ошейник. Знакомая Рука. Марк.
Это мой Марк. Я спасен.
Меня сажают в машину. Машина незнакомая, но запахи родные. Пахнет Любочкой и духами Альбины. Но ведь они в Париже!
Неужели и я в Париже?!
Меня вводят в незнакомый подъезд. Открывается дверь. «Джимочка!» Это же Эля. Вбегаю в квартиру. Моя старая мебель. Как мне ее не хватало в сером измайловском доме.
Я у себя.
Я в Семье.
Когда рядом с тобой дорогие тебе люди, можно жить и во Франции. Нам, собакам, проще, ностальгия нас меньше мучает. И хоть снятся мне иногда мои абрамцевские подружки, черный Боб, признававший мое лидерство и так же, как я, любивший моего хозяина, мне уже не так тяжело, как в первые дни, когда каждый Олин приезд вызывал желание бежать. Все равно куда.
Я знаю, что до Большой Никитской мне все равно не добраться, но Бежать. Бежать. Чтобы взорвать монотонность сытой жизни.
Однажды я ушел
Бродил три дня под дождем, понимая, что самостоятельно не вернуться. Силы не те. Глаза подводят. Слух пропал. Свалился под каким-то деревом. Меня искали, но безрезультатно.
И только номер телефона, выбитый Олей еще в Москве на моем ошейнике, позволил случайно наткнувшемуся на меня кладбищенскому сторожу сообщить Марку, где я.
Говорят, беспородные собаки живучи. Не знаю. Может быть, мою жизнь поддерживает любовь моей Семьи, их забота обо мне с самых ранних моих щенячьих лет. Теплота, которой они окружают всех, кто им дорог.
Я очень, очень, очень люблю свою Семью.
Персоналка
Семен Семенович ложился спать с полностью расстроенным настроением. Завтра на партийном бюро института слушалось его персональное дело.
По нынешним меркам дело-то было пустяшное. А во времена те, стародавние, персональное дело ну хлебом не корми. Так, например, попробуй затащи членов КПСС на собрание. Отговорки всегда: болен, срочно в министерство, больна вся семья и тому подобное. Но вот когда персоналка явка стопроцентная.
Так вот, пустяшное было это дело. В общем, оказался наш герой в командировке с одной сотрудницей, коллегой по научным изысканиям, можно сказать. Девушка была чуть перезрелая, но экзальтированная до крайности. И на тебе. Нет, нет. Не соблазнение. Что бывало в командировках весьма часто. (Для этого и ездим.) Не обман. Не случайная беременность. И так далее. Нет.
Просто научный сотрудник Нина (так давайте ее назовем) влюбилась в Семена.
При этом Семен не прибегал к обольщению, Нина не очень стремилась склонить Семена посетить ее будуар просто она влюбилась. Советы ее подруг-идиоток или просто злорадных дев подталкивали ее на определенные действия она таки эти действия и совершила. То есть написала пространное заявление в партбюро. В нем она изложила свою любовь к члену КПСС Семену с просьбой к партии содействовать соединению ее, Нины, немного перезревшей, и Семена, который к ней, как мы указывали, никаких чувств не питал и не собирался.
Просьба абсолютно абсурдная, но то ли секретарь был в игривом настроении, то ли кто-то решил немного потрепать нервы Семену. В общем, решили создать на базе письма персоналку.
И это легко. Нужна была только бумага начальная, а там ход дать ей да без проблем.
Семена, как человека справедливого, эта история довела до нервного истощения.
«На пустом месте, думал и говорил с собой Семен. Что же это творится? А как себя чувствовали те несчастные, которых оговаривали в далеких 19371953 годах?»
Как бы то ни было, а дело завтра на партбюро рассматриваться будет.
К удивлению Семена, супруга его, Клавочка, инструктор РК КПСС Бауманского района, отнеслась ко всему происходящему как-то равнодушно.
Да ладно, только и сказала она на возмущенные тирады Семена. Ну, мужикам в партбюро хочется развлечься. Что, не понимаешь, что ли? И не будет ничего, поболтают, подергают нервы твои, вот и вся недолга. Даже выговор не получишь, вспомни меня.
Но все это Семена не успокаивало, хотя волноваться он стал меньше. Все равно поганое было состояние, когда он ложился спать. Даже Клава, супруга, которая подвинулась привычно к Семену, его от мыслей и настроения не отвлекла. Просто он как лег, так сразу и провалился.
И оказался в кресле каком-то, в светлом зале, где народу вроде бы немного, но народ весь какой-то строгий и мрачный. И лица у всех одинаковые. Семен увидел, он вроде заседателя главного какого-то. И понял, он судья. Что весь зал и молчаливая толпа в одинаковых костюмах это и есть суд.
«А подсудимый кто?» тревожно подумал Семен, полагая, что уж не он ли сам и судья, и подсудимый. Оказалось нет. Просто звонкий девичий голос произнес известную всем в нашем отечестве фразу: «Подсудимый, встаньте!»
Семен увидел, что у окошка что-то шевельнулось. Какой-то серенький шар. Этот шар и оказался подсудимым. Только вовсе не шар он был. Он так казался. А при ближайшем рассмотрении этот шар оказался паучком, средних размеров. Сидел же он как-то скукожившись. Грустно сидел, в общем-то.
И еще разглядел Семен за ним несколько серых паучков.
Это супруга подсудимого и его дети, прошептала секретарша Семену.
Семен ошалело кивнул и зачем-то стукнул молотком по столу.
Прошу садиться, тут же прокричала девица и понесла Семену какие-то бумаги. Одета же она была так, что кроме бюстгальтера и кокетливой бейсболки на ней ровным счетом ничего не было. Совершенно.
Семен не знал, как вести себя. Но девушка эта, секретарь, управлялась всем деловито, споро и быстро.
Давайте, вопросы этому паучковскому сыпьте, чё мандражируете-то? зло как-то и агрессивно девушка шептала Семену, то кладя на мантию грудь, то коленом прижимая Семена к креслу.
Скажите, хрипло, не узнавая ни себя, ни своего голоса, проговорил Семен. Из вашего дела следует, что вы надругались над особой женского полу. Используя совершенно недозволенные методы. И в особо изощренной форме. Что привело последнюю к этому самому Семен не знал, как выбраться из этой ахинеи, которую он городил. В общем, расскажите, как вы докатились до такой жизни, сказал Семен и подумал: «Совсем как на партбюро».
Да я чё, проговорил Паучок неожиданно хорошо поставленным баритоном.
Стоп, стоп, неожиданно для себя вдруг проговорил Семен. Сначала дайте мне характеристику подсудимого.
Встал вдруг какой-то неуклюжий, толстый, весь ярко-красный с белыми пятнышками, как галстук В.И. Ленина.
Я Божья Коровка, общественный защитник Паучка. Вот что хочу сказать. Наш подсудимый, попавший сюда как кура в ощип и ни в чем не виноватый, вот как характеризуется. Во-первых, он стар, мудр, опытен и осмотрителен. Поэтому-то и живет долго. А как же. Враг номер один человек. Все стремится веником, метелкой или палкой паутину разрушить, лишив Паучка и все племя возможности пропитания. А где ваша гуманитарная помощь? Как ХАМАСу так тут же. А как Паучку так тю-тю. Вот то-то же.
У Паучка современная, дружная семья. Вот она, за спиной у Паучка, на задней скамейке сидит. Паучиха. Вот поглядите, такая маленькая, серенькая, просто неприятная. Но Паучиха. Супруга ейная, ево тоже хочит защитить от ваших нападок. Она мама. Она родительница паучат.