Нынешний век это век информации. Что правильно, а что неправильно, где добро, а где зло, определяет тот, кто эту информацию транслирует. Век телевидения и интернета. Век манипуляций.
Медиа в наши дни определяют, что важно, а что нет. Медиа определяют, над чьей смертью нам предстоит горевать, а о чьей мы даже не узнаем. Медиа определяют, какой болезни нам предстоит бояться, а о какой, даже более опасной, мы никогда не узнаем.
Человек взял ружье и расстрелял невинных людей о происшествии снимут репортаж, и в тот же день об этом узнает весь мир. Люди будут плакать, сокрушаться и бояться. И в этом нет ничего противоестественного, жалеть страдающих и бояться в случае опасности, это в общем-то нормально.
Но каждый день умирают сотни тысяч, не попадая в сводки новостей и соцсети. Никто об этих умерших никогда не узнает, кроме горстки близких им людей. Кто-то вообще умрет в одиночестве, и о нем не будет знать никто. Кто-то умрет гораздо более трагичной и мучительной смертью, чем расстрелянные и показанные по телевизору, но и о них никто не узнает.
Станет ли смерть всех этих сотен тысяч менее трагичной? Нет. Но если о ней не снимут душераздирающий репортаж, то ее никто не заметит и никто не проронит и слезинки.
Человека, который не будет жалеть выбранную для сеанса массовой жалости жертву, назовут черствым и бездушным лицемером. На разве не лицемерие страдать по специально выбранной жертве, а про остальные сотни тысяч погибших забыть?
Наши сегодняшние понятия о добре и зле, о том, что хорошо, а что плохо, о чем страдать, а что игнорировать, относительны и сиюминутны. Во многом они навязаны нам извне, в том числе и СМИ. И даже в течение нашей жизни эти понятия постоянно меняются. Это говорит об их субъективности. Субъективные и меняющиеся понятия не могут быть ничем, кроме иллюзий. Иллюзий, которые в конечном итоге определяют нашу жизнь. И чтобы избавиться от этих иллюзий, нужно найти такие ценности и понятия, которые не зависят от времени и места, которые вечны. Найдя их, мы найдем ответы и найдем вопросы, которые действительно имеют значение вне зависимости от обстоятельств и вне зависимости от времени.
Как определить, что вечное, а что преходящее? Ответа на этот вопрос у меня не было.
Часть 1. Жизнь, смерть и страдание
Глава 1. Священная река
Дорога была мучительно долгой, казалось, что она длилась целую вечность. Поезда здесь ходят медленно и с большой задержкой. Помню, как в других странах бывало сложно дождаться поезда, опаздывающего на несколько часов Это казалось огромным опозданием. Здесь же опоздание на сутки было обычным делом. Если поезд вообще не отменят. Все познается в сравнении.
Выйдя наконец из поезда, я немного размялся. Давний разговор с монахом, о котором я вспоминал во время поездки, забылся и растворился в сознании нужно сделать много дел, а воспоминания пока подождут. Я надел рюкзаки один спереди, другой сзади. Огляделся.
Вокзал был огромный, больше десятка перронов. Несколько перронов на другом конце станции были в процессе постройки. Но и с ними вокзал вряд ли будет справляться с потоками людей, которых приезжает так много, что даже десяток перронов не успевает их принимать, заставляя ждать десятки часов.
Зачем сюда ехали все эти люди? Большинство сюда ехало умирать.
Моему удивлению не было предела, когда я вышел из здания вокзала и осмотрелся. Вообще, священное место, в которое я приехал, и в котором мечтают умереть сотни миллионов человек, и должно вызывать удивление. Только вот удивительным здесь было то, что место-то оказалось абсолютно обычным, и к этому я не был готов. Через дорогу от вокзала, забитую таксистами всех мастей, стояли абсолютно обычные здания с абсолютно обычными магазинами: обувь, электроника, товары для домашнего хозяйства. Не похоже на то, как описывают это место в книгах и в интернете.
Я постоял еще немного, удивленно смотря по сторонам, но в конце концов решил отправиться в дорогу она была неблизкой, и лучше было не мешкать.
После ночи в поезде ноги еле слушались, руки немели, а несварение желудка, которое длилось уже неделю-две, и так ослабило организм до предела. Впрочем, я давным давно привык не обращать внимание на усталость, боль, лень и страх, которые всегда преследуют одинокого путника в далеких краях. Я знал свой путь и следовал ему, не обращая внимания на частности.
Я начал идти вперед, все увеличивая и увеличивая скорость, доведя ее до предела, и ноги уже почти перешли на бег когда идешь быстро, нет времени и сил сомневаться. Рюкзаки давили на плечи, приходилось их то и дело поправлять. Затекла левая рука, как обычно, и я постарался немного сдвинуть одну из лямок рюкзака, чтобы та слишком сильно не давила на плечо. Стало чуточку легче.
От духоты жаркого полудня по лицу начал привычно струиться пот, руки стали мокрыми. Как будто попал под дождь. Я уже даже не пытался вытирать залитые потом глаза бесполезно. Просто продолжал идти вперед километр за километром, в сторону гестхауса, в котором забронировал себе комнату.
Мне оставалось пройти всего несколько кварталов, как вдруг я услышал окрик. Это был тук-тукер на другой стороне улицы. Он завел свой транспорт и подъехал ко мне с противоположной стороны дороги, нарушив при этом добрую половину правил дорожного движения (а их, впрочем, в этой стороне мира никто и не соблюдает).
Привет! Ты ищешь, где остановиться на ночлег? Спросил он.
Нет, у меня уже есть место. Мне осталось идти пару минут. Ответил я.
Давай я тебя подвезу.
Нет, спасибо, я уже почти дошел.
А потом собираешься куда-нибудь? Я могу подвезти.
Не надо, я хожу пешком.
Давай я завтра тебя подвезу.
Спасибо, не надо, завтра я тоже пойду пешком.
Ладно. Если куда-нибудь соберешься на такси, зови меня, у меня самые лучшие цены, и я все места здесь знаю!
Хорошо, договорились.
Странные они, таксисты. В каждой стране мира они одинаковые. Ты можешь приехать в самую необычную страну с самыми необычными порядками, но таксисты там будут такими же, как и везде.
Погруженный в свои мысли, я даже забыл куда иду. Очнулся только, когда прошел уже на полкилометра дальше своего гестхауса. Пришлось поворачивать обратно.
Я поднял глаза, стараясь увидеть нужную мне вывеску, попутно поглядывая в навигатор на телефоне, и пошел назад. Через несколько минут я наконец увидел нечто, что нужной мне вывеской и было. Оплачиваемый Гестхаус, было написано на ней. Оплачиваемый Гестхаус?.. А бывают неоплачиваемые?
Я зашел внутрь. Внутри никого не было. Снял рюкзаки и начал ждать. Ждать пришлось долго, но я на самом деле не возражал. Потное уставшее тело начало постепенно остывать и охлаждаться, и это всегда вызывает приятное чувство расслабленности. Я сел в мягкое кресло в лобби и вытянул ноги если уж и ждать, то хотя бы с комфортом.
Через двадцать минут входная дверь открылась, и в дом зашел хозяин гестхауса. Он оказался добродушным на вид человеком, худым, лет пятидесяти-пятидесяти пяти. Интеллигентности и шарма ему добавляли очки на лице.
Я взял у него ключ от комнаты и начал подниматься по лестнице наверх. На полпути я вдруг вспомнил вывеску, которая меня удивила, и решил уточнить ее значение у хозяина:
У вас на вывеске написано Оплачиваемый гестхаус. А есть бесплатные?
Да, за постой в моем доме надо платить. В бесплатные заведения приезжают умирать.
Я ненадолго замер. Ответ хозяина был неожиданным.
А если они не умрут? Продолжил я, полушутя.
Тогда придется уехать. Если ты приезжаешь умирать, тебе дается срок. Не умер уезжай. Но через какое-то время можно вернуться обратно, чтобы уж точно умереть.
Вот это да, Подумал я, Современный человек это странное существо, даже смерть он способен превратить в бюрократию.
Наконец я поднялся в свою комнату. Открыл ключом дверь, включил свет и осмотрелся. Комната была очень маленькой и потрепанной. На окрашенных в бледно-синий цвет стенах были пятна, плитка на полу была потемневшей от старости. У стены стояла односпальная кровать с белым бельем без покрывала. Рядом с кроватью тумба. В другой стороне комнаты душ и туалет, кажется, в хорошем состоянии. В общем, идеальная комната, которая полностью отвечает моим предпочтениям. Да и одна из площадок у священной реки, на которой сжигали трупы умерших в городе счастливчиков, была совсем недалеко, в километре от гестхауса. Удобно добираться.
Я снял рюкзаки и осмотрел пол. Следов тараканов и других насекомых не было. Очень хорошо. Можно оставлять вещи на полу (соблюдая осторожность, конечно же) и почти не бояться. Затем решил зайти в ванную, чтобы наконец-то умыться и смыть пот.
Здесь меня ждало действительно необычное открытие стоило мне подойти к двери в ванную, как я заметил, что на ней висели чьи-то трусы. Обычные, мужские, вроде бы чистые. По крайней мере мне так показалось издалека. Наверное, забыл прошлый жилец, а уборщица не решилась к ним прикоснуться так и висят теперь. Решил их не трогать и попытаться не обращать внимания, мало ли Пусть висят, как висели.
Разобравшись с бытовыми делами, я решил отправиться в место, ради которого вообще приехал в город на священную реку, на берегах которой и приезжают умирать верующие. Считается, что если здесь умереть, и твое тело сожгут на берегу, то твоя душа очистится и ты навсегда покинешь этот мир страданий.
Я вышел из гестхауса и отправился в путь. Дорога была простой нужное мне место было недалеко и заблудиться было сложно. Я шел и смотрел по сторонам, а смотреть было на что. Лишь только я свернул с дороги в сторону реки, как моему взору открылись вроде бы простые, но одновременно жуткие по своему назначению вещи по обе стороны дорог на узких бордюрах лежали огромные, в несколько этажей высотой, охапки дров. Для сжигания тел, догадался я.
Спустя несколько минут прогулки по этому зловещему складу запчастей для крематория дорога вдруг закончилась, и я наконец оказался на берегу реки. Берег был необычным он был очень высоким, метров десять, на его вершине стояли здания, а от зданий, до самой воды, шла лестница с высокими ступенями. Была жара, и на ступенях почти никого не было, но все же то тут, то там, на лестнице сидели люди.
Сбоку, в небольшом отдалении, можно было заметить, что над соседними строениями возвышалась какое-то сооружение с трубой на крыше. Из трубы валил густой дым. Учитывая специфику места, в котором я находился, догадаться было нетрудно: идти мне предстояло именно в эту сторону. Так я и поступил.
Идти было бестягостно. После долгого пути от вокзала с двумя рюкзаками на теле, я оставил большую часть вещей в гестхаусе, и шел налегке. Усталости не было совсем, слабость и тяжесть остались позади, я был новым и отдохнувшим человеком, хоть и не отдохнул даже полчаса.
Я шел навстречу дыму, как вдруг заметил, что ко мне приближался какой-то человек, лет сорока, ухоженный и опрятный. Он улыбался.
Привет! Помахал он мне.
Привет
Идешь смотреть на огонь?
Куда ж еще
Тебе здесь нравится?
Да, мне здесь очень хорошо. Чувствую спокойствие. Я не врал, чуть только мне стоило выйти на берег реки, как меня окутало очень уютное и спокойное чувство, похожее на то, которое испытываешь, забравшись после целого дня на морозе под теплый плед с кружкой горячего чая.
Еще бы, это священное место! Но только здесь, на берегу реки. В самом городе ничего нет, он обычный.
Это я уже заметил. В городе плохо, очень грязно и шумно. А здесь другое дело.
Это правда. Я приехал сюда издалека, хочу жить и умереть здесь. Для меня здесь центр мира.
Я улыбнулся. Человек улыбнулся в ответ.
Ладно, не буду задерживать. Удачи на твоем пути!
Спасибо. Вам тоже удачи!
И я двинулся дальше, в сторону дыма. Чем ближе я подходил, тем было очевиднее: я не ошибся, именно сюда и лежал мой путь.
Я подходил все ближе, и постепенно детали местной обстановки открывались моему взору. Над крышами зданий возвышалось то самое помещение с трубой. Снизу не было видно, что происходило внутри, но было очевидно это крематорий. Внизу, под зданиями, как и везде на берегу реки, тянулись ступени, только не до самой воды здесь, в этом месте небольшой кусок земли метров десять в диаметре отделял от воды кажущуюся бесконечно длинной лестницу, уходящую за горизонт.
На земле на настилах из дров лежали несколько фигур, покрытые яркими покрывалами. Возле одной из них стояли люди, человек десять. Они что-то обсуждали. Двое были наиболее активными старик, видимо близкий родственник умершего, и человек с безразличным взглядом. Сжигатель трупов, подумал я. Старик что-то с энтузиазмом объяснял сжигателю, а тот стоял отстраненно, не перебивая, но и не выказывая никакого интереса к происходящему. Интересно, о чем такой человек вообще может думать, как он живет свою жизнь, счастлив ли он? Какие у него могут быть интересы? Задался вопросом я.
Тем временем переговоры закончились, старик перестал говорить и жестикулировать. Он стоял и потупленным взором смотрел в землю. Разговаривая со сжигателем, он видимо на несколько минут отвлекся от того, в каком моменте жизни находился, а момент был печальным. Это были похороны. И хоть в здешних местах отношение к смерти спокойное, но когда умирает кто-то близкий и дорогой тебе, хочешь не хочешь, а веселым быть не получится.
Тем временем сжигатель куда-то исчез, и я решил осмотреться. Я увидел небольшой помост с видом на кострища, и взобрался на него. С помоста все пространство вокруг было видно как на ладони. Сверху от меня, на ступенях, группами сидели мужчины. Они занимались абсолютно обыденными вещами: пили чай, читали газеты (чтение газет, впрочем, сейчас уже вряд ли можно назвать чем-то обыденным, это скорее редкость в век интернета), разговаривали друг с другом. Обычная жизнь бьет ключом. Обычная жизнь, если не учитывать башню с крематорием над головой да трупы, приготовленные к сожжению, под ногами.
Впрочем, людей, радующихся жизни на празднике смерти, мне не хотелось осуждать. Жизнь и смерть всегда рядом, и то, и другое абсолютно естественны. Каждый человек рождается, живет и умирает. И игнорировать этот факт нет смысла, даже наоборот: забывать о том, что ты смертен, не стоит никогда, иначе можно забыть, зачем ты вообще живешь.
Я видел много мест, где люди пытались делать вид, что смерти не существует, она где-то там, в кино и книгах, художественный вымысел. Люди в таких местах живут так, будто они никогда не умрут. И это меняет их жизнь в корне.
Зачем вообще думать о жизни, если ты бессмертен? Зачем пытаться понять, что важно, а что нет, если перед тобой бесконечность? Вечность хороша тем, что она бесконечна. В любой момент можно остановиться, подумать, посмотреть на свою жизнь и оценить, что ты делаешь правильно, а что нет. Потратить полжизни впустую, на накопление богатств, например. А затем взять и все поменять, переоценить приоритеты, поменять ориентиры, принять правильные ценности. А то, что ты до этого полжизни прожил впустую это не беда, времени-то у тебя бесконечность. Спешить некуда. Можно впустую потратить столько времени, сколько угодно, ведь твое время ничем не ограничено.
Люди в таких местах обычно стараются убрать любое напоминание о смерти из своей жизни и из жизни общества. Если с ветки упала мертвая птица тотчас вызовут коммунальных работников, и те ее уберут. Умер домашний кот? Хозяйка выкинет его в мусорку, а детям скажет, что он убежал. И сама постарается как можно скорее забыть о том, что кот вообще существовал. Детям и вовсе еще слишком рано знать о смерти, зачем им этот стресс?