Смерть становится художественным вымыслом, ей придают форму игры, чего-то ненастоящего. Ее хоть отбавляй на телеэкране и в компьютере, но в ненатуральной, гротескной форме. Супергерой в блокбастере за два часа убивает полторы тысячи злодеев, отпуская остроты. Они злодеи, умирают только злодеи, я же не злодей. Супергероя же никак не убить, хоть ты три раза разруби его на кусочки, он все равно окажется живым в конце кино. Хорошие не умирают, а я хороший. А вот показывают драму, где герои трагически умирают. Ну это же драма, тут такие законы. Это кино для поплакать.
Стоит ли говорить о компьютерных играх, где смерть это главная механика, развлечение. Ты убиваешь получаешь очки, умираешь получаешь штраф. Вот и вся ваша смерть. Просто игра.
Так и получается, что смерть всячески пытаются убрать из реальной жизни и сделать обычным развлечением, этаким элементом искусства, если хотите. И люди постепенно начинают забывать, что они вообще-то смертны. Что их время на земле ограничено, и что об этом вредно забывать.
Это и создает в жизни человека перекосы, когда он перестает даже думать о важном и просто начинает плыть по течению. Работа-дом-работа, и даже ни одной мысли в голове, зачем тебе это вообще надо.
Заработать денег? Ты работаешь на двух-трех работах, тратя все свое время на получение прибыли, и у тебя даже нет времени свои деньги тратить. Весь твой день это работа и путь на работу и с работы. Пара часов в день на удовлетворение потребностей, которые со временем тоже становятся чисто механическими. Никакой радости от еды, питья, физической активности, ты даже забыл уже, когда лежал на травке в последний раз (штаны будут грязными!) и смотрел на облака под звук шелеста листьев. Сон, еда нужны лишь для того, чтобы было больше сил работать.
Разве можно назвать это жизнью? Не жизнь, а существование, деталь от конвейера не может жить, она просто существует.
Окей. Я зарабатываю деньги, чтобы передать их детям. Для своих детей я хочу все лучшее, лучшую жизнь, лучшее образование. И ты сводишь опять всю свою жизнь к деньгам. Ты выражаешь любовь к детям в деньгах. Заботу о детях в деньгах. Будущее детей тоже деньги. Образование, в конце концов, это тоже деньги!
Конечно, такое мышление неправильное. Стоит быть реалистом, деньги нужны, хоть они и представляют собой зло, если не уметь ими правильно пользоваться. С деньгами твоя жизнь действительно будет комфортнее, и в этом ничего плохого нет. Но она будет комфортнее, а не счастливее. И сводить всю свою жизнь, все свои чувства к материальным ценностям, выражать все свои потребности через деньги это большая ошибка.
Да, правильно говорят, Лучше плакать в лимузине, чем в общественном автобусе. Но лучше быть счастливым в автобусе, чем плакать в лимузине.
Ты говоришь о том, что за деньги дашь образование своим детям, и сделаешь тем самым их жизнь лучше, и это правда. Дорогое образование, как правило, более качественное, чем бесплатное. И образованный человек имеет больше шансов найти свое место в мире, хоть это и не гарантирует ему в жизни счастья. Никто же не спорит, что образование важно. Просто для качественного образования деньги это не самый важный фактор, есть вещи и поважнее.
Доказанный факт: дорогое образование статистически лучше бесплатного. Тем не менее, не каждый выпускник дорогого университета будет умнее, чем выпускник бесплатного. А человек без образования, хоть и изредка, может дать фору обоим. Почему?
Мы живем в век информации. Информация доступна каждому, даже у бездомных есть выход в интернет. По большому счету, образование, за которое платят бешеные деньги, можно получить абсолютно бесплатно все учебники, все лекции и другие материалы можно найти в открытом доступе. Просто нужно уметь искать, а главное хотеть.
Умного человека от глупого, образованного от необразованного отличает мышление. То, как работает его голова, какие у него потребности. Если у человека есть потребность познавать, узнавать новое, то тут уж не важно, сколько денег его родители платят за образование. Когда человеку знания вбивают не молотком, а наоборот он всасывает их с жадностью, ищет, находит и впитывает, деньги здесь уже не важны.
Так может не будешь все упрощать и сводить к деньгам, а дашь детям то, что им нужно больше, чем деньги? Свою любовь, терпение, знания и опыт. Потребность получать знания и умение их получать.
Это сложнее, чем просто заплатить за учебу ребенка, и это потребует много времени и сил. Но разве это будет отягощать человека, который любит свое дитя? Наоборот, это вас обоих сделает счастливее. В отличие от механического зарабатывания денег, которыми ты затем будешь закидывать своего ребенка. Ему нужны не деньги, а любящий родитель. А тебя счастливым сделает время, проведенное с детьми, а не время, проведенное за заработком денег.
Внезапно мои мысли перебил громкий хохот. Я вздрогнул и огляделся. Внизу, на каком-то полуобгоревшем полене, видимо вынутом из костра, сидел грузный мужчина лет сорока пяти. Я присмотрелся. Мужчина был все-таки не грузным, он просто был очень широк в плечах. Наверное, всю жизнь занимался тяжелым физическим трудом. Его ноги были наполовину погружены в грязную, мутную воду священной реки. В руке он держал телефон. Он что-то внимательно слушал, периодически перебивая своего собеседника громким, даже громогласным хохотом, после которого из его уст следовала такая же громогласная хихикающая тирада, неприличного содержания, судя по всему, по крайней мере мне так казалось.
Буквально в метре от него лежало одно из тел, приготовленное к сжиганию. Как раз то, возле которого старик вел переговоры с работником-сжигателем. Около тела опять началось движение, было видно, что все приготовления были завершены, и дело оставалось за малым разжечь огонь.
К телу подошел работник-сжигатель. В руке его горел факел. Он, особо не церемонясь, подпалил несколько деревяшек под трупом, и отошел. Огонь быстро взялся за сухое дерево и перекинулся на полотно, покрывающее умершего.
Все тела, которые лежали на земле, готовые к кремации, были покрыты красивыми тканями и декорированы цветами и различными украшениями. Но стоило только огню коснуться этого пышного убранства, как оно сгорало. Все неважное, временное и преходящее чернело, скукоживалось и превращалось в пепел, открывая неприглядность горящего человеческого трупа, который было призвано украшать.
Ткань, накинутая на труп, сгорела за считанные минуты. Лицо и очертания тела, скрытые за сгоревшими декорациями, начинали проявляться все более четко. Но вот огонь добрался и до них. Я посмотрел на лицо мертвеца. Его волосы сгорели, и было уже не разобрать, мужчина это или женщина. Светлая кожа постепенно темнела. Процесс был почти незаметным, казалось, что лицо не изменяется, и тем не менее кожа медленно, но верно темнела, а затем лопалась и облазила. Постепенно она истлела, оголив череп мертвеца.
Происходящее нельзя было назвать нормальным, при всем желании, но именно в этом месте, на священной реке, оно казалось органичным и естественным. Никаких печальных эмоций у людей, сидящих в округе, не возникало. Мужчины все так же пили чай, читали газеты и разговаривали.
Человек, болтавший по телефону в метре от трупа, все также продолжал кричать в трубку и заливаться от смеха. И даже это никак не контрастировало со сжиганием трупа прямо у него перед глазами. Тем не менее, поведение человека выглядело неуважительно по отношению к близким умершего, которые стояли вокруг костра. Все же, происходящее для них имело печальную окраску, даже не смотря на то, что они вели себя спокойно.
Прошел час или полтора. Пламя разгорелось не на шутку, поднимаясь ввысь на несколько метров. Мужчина с телефоном, видимо, не выдержав жара от костра, куда-то удалился. Я стоял на помосте, держась за блестящий металлический поручень, и смотрел на огонь.
Пот стекал по рукам. Тихий ветерок поглаживал кожу, принося немного прохлады. Иногда ветер усиливался, он был встречным, и тогда жар от костра придвигался ко мне. Затем ветер снова стихал, и тогда я опять начинал чувствовать прохладу.
Я оглядел свои руки на них осел пепел. Пепел от горящего человека.
Внезапно послышались веселые детские крики. Десяток ребятишек лет от пяти до двенадцати, самые младшие из которых носились по речной грязи голышом, прибежали к месту, на котором были разложены трупы. Дети носились, играли в догонялки, крутились колесом по грязи между телами мертвых людей и заливисто смеялись. Один из ребятишек подбежал к костру и достал из него полено. Дети собрались вокруг полена и начали что-то обсуждать. Потом они бросили полено на землю, побегали вокруг, но это им быстро надоело, и они, недолго посовещавшись, развернулись и убежали обратно.
Происходящее должно было выглядеть сюрреальным, может даже пугающим, но наоборот, казалось мне нормальным и естественным. Жизнь и смерть всегда соседствуют рядом, там, где жизнь, там и смерть. И наоборот. Старые рядом с молодыми, мертвые рядом с живыми. Я подумал, что мне нравится это место, эта река и даже крематории вокруг. Все это выглядело здоровым и естественным, неприглаженным, таким, каким оно и должно быть. Настоящая жизнь, как она есть.
Костер начал постепенно затухать. Работник-сжигатель, уходивший куда-то (наверное, у него много работы, трупов-то вокруг немало), вернулся обратно. В руках у него была длинная палка. Он подошел к костру и начал перемешивать дрова, чтобы сделать пламя сильнее. Затем он намотал на палку полусгоревшее тряпье вперемешку с потемневшими от огня внутренностями и костями и уложил их в центр пламени, чтобы горели активнее.
Смотришь на кремацию? Вдруг послышался голос сбоку. Она будет длиться очень долго.
Я повернулся. Рядом со мной стоял невысокий мужчина лет пятидесяти с книгой в руке, очень худой, даже тощий. Наверное, вегетарианец, подумал я. В здешних местах вегетарианцев много, почти все местные жители. Выглядят они очень худыми, болезненными.
Да, хочу увидеть весь процесс, от начала до конца. Мне кажется, это будет мне полезно.
Тело будет гореть двадцать четыре часа.
Ого, ничего себе! Столько я, пожалуй, не выдержу.
Наверняка. Придется простоять целые сутки без сна. Знаешь, что с телом сделают потом?
Оно должно просто сгореть
Не полностью. Часть останется. Есть специальные правила. Часть тела останется, и его спустят вниз по реке, чтобы душа человека очистилась.
Тела спускают по реке? Здесь же столько людей купается! Я видел детей, которые носились прямо у реки!
Это священная река, здесь полезно купаться.
Я усмехнулся. Вряд ли врачи согласились бы с подобным утверждением.
Мужчина продолжил разъяснять мне здешнее мироустройство.
Видишь это тело? Он указал на один из трупов, лежащий на отдалении от остальных. Это был очень важный человек.
Я пригляделся. Действительно, для этого мертвеца были созданы особые условия. Тело лежало не на земле, как остальные, а на специальной площадке, залитой бетоном. Покрывало, накинутое на тело, немного отличалось от других. Дрова были из другого дерева.
Он был богатым, спросил я, или дело в чем-то другом?
Он был рожден в высшем сословии. Только люди из высшего сословия удостаиваются сожжения на этом месте. Но и богатым он тоже был. Поэтому его родственники купили самые дорогие дрова.
Я усмехнулся. Ты рождаешься избранным и богатым, всю жизнь ходишь с гордо поднятой головой, люди тебя уважают, даже завидуют. И после смерти к тебе особое отношение как избранному, тебе положено место для сожжения немного в стороне от остальных, на чистой площадке; как богачу, тебе положено особое, дорогое дерево, на котором твое тело будет сожжено. Только вот в конце пути ты превратишься в такой же пепел, как и простолюдины, а твои останки так же спустят вниз по реке, как и останки других людей. Смерти виднее, особенный ты или нет.
Мужчина рядом со мной продолжил разговор:
Я управляю храмом недалеко отсюда. Я вижу, тебе интересно то, что здесь происходит. Приходи вечером, я буду читать лекцию. Он указал на свою книгу.
Не знаю, может быть. Я знал, что не приду, но не хотел его обижать.
Буду ждать тебя. Кстати, хочешь меня сфотографировать? Сфотографируй, не стесняйся.
Признаться, у меня и в мыслях не было его фотографировать. Но я подчинился по тону, с которым человек говорил, я решил, что он скорее не спрашивает, хочу ли я его сфотографировать, а упрашивает меня, чтобы я это сделал. Священник вытянулся, гордо держа перед собой книгу, которая все это время была у него в руках, показал мне, с какого ракурса лучше сделать фото, и дал команду. Я нажал на кнопку и сделал несколько кадров. Мужчина посмотрел на результат и одобрительно кивнул мне результат его устроил.
Буду ждать тебя вечером, Сказал он мне на прощание и ушел.
Тем временем, у тела важного человека, про которого мне рассказал священник, началось движение. Работник с факелом подошел к приготовленному кострищу и проделал ту же рутинную работу, что и в прошлый раз. Дрова быстро разгорелись все же, это были самые дорогие дрова, этакая роскошь, доступная лишь богатым. Однако скоро все признаки роскоши и исключительности умершего исчезли. Для пламени нет значения, кем ты был при жизни, огонь одинаков для всех.
Подул ветерок, нанеся на мою руку еще несколько хлопьев пепла, на этот раз от тела горевшего важного богача. Пепел как пепел. Такой же пепел, какой остался от простолюдина. Ничего особенного. Я стер пепел и начал думать, что делать дальше. Наблюдать за кремацией больше не было смысла, опыт, который я искал, я уже получил. А наблюдать целые сутки за сжиганием трупа у меня действительно вряд ли получится. Да и желания проводить за этим занятием весь день у меня не было. Решил прогуляться.
Я повернулся, сошел со своего подиума и пошел дальше. Немного в стороне, на почтительном расстоянии от горящих тел, я увидел стариков-иностранцев, сильно выделяющихся своей одеждой (люди в здешних местах одеваются по-другому) и испуганными глазами. Они с грустью и печалью смотрели в сторону костров, и вид у них действительно был испуганным. Боялись они не того места, в котором очутились, их не пугали странные и непонятные люди вокруг; они смотрели на костры, на горящие трупы, и боялись они смерти. Думаю, эти старики были из тех, кто всю свою жизнь пытался сделать вид, что смерти не существует, они пытались вытравить любое напоминание о смерти из своей жизни, пытались представить, что смерть это что-то далекое и ненастоящее, и сейчас, когда увидели все, чего так боялись и что пытались забыть, они пришли в ужас. Это были старики, и они понимали, что скоро сами станут одними из тех, за чьими горящими телами наблюдали.
Можно было найти их страху оправдание и сказать: Послушай, ты сам не старик, поэтому тебе легко над этими людьми так потешаться. Когда сам доживешь до их лет поймешь, чего они так боялись, и сам станешь таким же. Возможно, в этом есть доля правды. Но только доля.
Все то время, пока я находился на берегах священной реки, и даже больше, каждый день своей жизни, я помнил о том, что смертен. Именно поэтому я и избрал своей путь, путь поиска, и начал свое путешествие. Потому что путь игры в бессмертного мне казался бессмысленным. Жизнь, занятая рутиной, в которой каждый день был полным повтором предыдущего дня, что и создавало иллюзию бесконечности, не казалась жизнью вообще. Ты просто сидишь на скамейке запасных и ждешь, когда кто-то позовет тебя играть на поле, и в итоге сидишь, пока игра не закончится. А игра обязательно закончится.