Генри пытался писать путевые заметки, но много ли увидишь из окна поезда? Только нервы портить. Он отложил блокнот, многозначительно кашлянул и, наконец, решился оторвать Уэлша от работы:
Прошу прощения, профессор, но вы обещали раскрыть подноготную ваших отношений с профессором Корби.
Вставив вместо закладки указательный палец, Уэлш прикрыл книгу. Хмуря брови, поглядел на дилижанс, покачал головой, как бы признавая безвыходность ситуации.
Не имею ни малейшего желания возвращаться к тем событиям, но раз обещал профессор вздохнул, отложил книгу. Ладно, слушайте.
В ту же секунду Генри почувствовал себя не пленником, а репортёром торопливо схватил блокнот и карандаш.
Говорят, будто бы вы украли у профессора Корби ящики с костями какого-то редкого динозавра. Так ли это?
Было дело с ящиками, Уэлш несколько секунд молчал, видимо, предаваясь воспоминаниям. Знаете, кто такой амфицелий?.. Это крупнейший из динозавров, существовавших на нашей планете. Почти десять лет назад мой учитель Эдвард Коуп описал его по найденному позвонку. Сам позвонок не сохранился, поэтому существование амфицелия в научном мире до сих пор считается лишь косвенно подтверждённым фактом. И вот в прошлом году я нахожу в Колорадо сразу несколько таких позвонков. Представьте себе окаменелую кость высотой в полтора ваших роста, вот это и будет позвонок амфицелия. Зрелище, скажу вам, грандиозное. Я был в ожидании величайшего открытия и ни секунды не сомневался в том, что найду весь скелет, но в дело вмешался Корби Профессор бесцельно взял со стола карандаш, покрутил его в руках, досадливо бросил на стол. Этот человек очень ревностно относится к открытиям, которые делают его конкуренты.
Да, уж! О недобросовестной конкуренции между вами и профессором Корби ходят легенды.
Как раз о недобросовестности я и говорю. Над раскопом нависала огромная скала. Ночью, когда мы спали, прогремел ужасающий взрыв, вершина скалы рухнула, раскоп вместе со всеми находками оказался погребённым под огромными глыбами. Одно из величайших открытий в палеонтологии было уничтожено.
А почему вы решили, что это дело рук профессора Корби?
А кому это ещё нужно, кроме него? Этот человек готов пойти на преступление против науки, против человечества, лишь бы добиться первенства.
И вы решили отомстить ему подобным же образом?
Увы, я принял правила игры. Только я ничего не уничтожал! Профессор вскинул ладони, словно говоря этим жестом: «стоп». Всей этой дурной славой я обязан вашему брату журналисту, а между тем все мои мнимые преступления свелись к тому, что я вскрыл ящики с окаменелостями, найденными экспедицией Корби. Профессор раструбил на весь мир, что сделал величайшее открытие, а в ящиках оказались кости банального игуанодона. Лучшая защита, как известно нападение, вот профессор своими россказнями и создал мне славу преступника от науки.
Уэлш замолчал, глядя в окно. Просёлок свернул в сторону от железнодорожного полотна, и бордовое облако пыли скрыло уходящий прочь дилижанс. Низкие лучи солнца насквозь из окна в окно пронизывали вагон, радужно светились в хрустальных подвесках люстры.
Генри боялся нарушить молчание, понимая, что профессор ещё не закончил, а просто взял паузу, чтобы собраться с мыслями и подвести итог своему рассказу.
Дилижанс остался где-то позади, и профессор наконец оторвался от окна, глянул на Генри, исказив в горькой усмешке рот.
Вот такая история. В этой гонке за первенство у меня нет шансов. С капиталами его отца Корби всегда будет первым. Сотни «рабов» от палеонтологии работают на него, а он приписывает себе все открытия. Я же обречён на роли второго плана.
И, похоже, устали от этого?
Безумно устал.
И что дальше? Поиски сокровищ? Стать богаче Корби и нанять больше, чем у него «рабов» от палеонтологии?
Нет, молодой человек, с палеонтологией в чистом виде покончено. Там я буду вечно вторым. Сорок лет не лучший возраст, чтобы начать всё с начала, но я начну.
И что это будет?
Это будет то, от чего померкнет слава Шлимана. Знаете, когда я понял, что моё призвание это нечто большее, чем просто палеонтология?.. Я понял это в Колорадо, за день до того взрыва. Тогда кроме позвонков амфицелия, я сделал ещё одну удивительную находку, которая и определила моё решение относительно дальнейшей научной карьеры. После этого я ещё действовал по инерции, глупо мстил профессору Корби, но моя дальнейшая жизнь уже была предопределена. А когда мистер Хэлфорд предложил участвовать в этой экспедиции, я с лёгкостью бросил перспективные раскопы, почти законченный научный труд, лекции в университете. И вот я здесь.
Что ж это за судьбоносная находка?
Я пока не готов говорить на эту тему. Не обижайтесь, Генри Я могу называть вас по имени?.. Вот и замечательно, а поговорить у нас ещё будет время.
Если вы здесь ради Золотого Каньона, значит, он и есть то, от чего померкнет слава Шлимана?
Золотой Каньон всего лишь этап на длинном и непростом пути. Профессор подвинул к Генри книгу, от многочисленных потрёпанных закладок напоминающую афишную тумбу с разворошёнными ветром обрывками афишек.
Игнатиус Доннели. «Мир до потопа».
Атлантида? удивился Генри.
Да, просто и обыденно, будто речь шла о том, что он ел сегодня на завтрак, ответил профессор.
Генри проницательно глянул на него, справедливо подозревая, что тот шутит и переспросил уже совсем другим, ироничным голосом:
Атлантида?
Профессор сделал головой два медленных утвердительных кивка. Это молчаливое покачивание было настолько многозначительнее, первого «да», что Генри ощутил озноб от предчувствия прикосновения к великой тайне, но скептик в его душе ещё не сдавался:
Моя русская бабушка рассказывала мне в детстве сказку, в которой некий царь, желающий избавиться от героя, посылает его туда, не знаю куда, чтобы он нашёл то, не знаю что. Похожая ситуация. Не находите?
Ничего похожего. Я знаю, что ищу.
Вы знаете! возмущённый безапелляционностью профессора, Генри воздел руки к потолку. Да ведь даже неизвестно существовала ли она на самом деле или нет. Один единственный человек две с лишним тысячи лет назад упомянул о ней, и человечество с тех пор будто с ума сошло. А если Платон придумал её? Если это была просто утопия? Мечта об идеальном государстве? Художественный вымысел?
Генри уже забыл о том, что он беспристрастный репортёр и почти кричал, чувствуя себя ребёнком, который специально не верит россказням взрослых, чтобы те начали его убеждать и рассказывать в подтверждение всё новые и новые истории, чтобы он мог, наконец, рассеять сомнения и радостно захлопать в ладоши: «Ура, она существует!».
Два года назад он прочитал книгу Игнатиуса Доннели, и она его просто потрясла, но с тех пор прошло время, книга забылась, ничего нового не произошло, а Атлантида осталась такой же далёкой, как и была. И вдруг эта встреча с профессором и этот разговор.
Но профессор, к глубокому разочарованию молодого человека, не стал разубеждать его, не стал ничего доказывать он просто забрал книгу, спокойно сказав:
Я рано начал этот разговор, вы ещё не созрели для него.
Генри чуть не задохнулся от возмущения, но смолчал Это он не созрел? Да он как никто другой хотел верить в Атлантиду. Верить в неё не как в миф, а верить по-настоящему, как веришь в то, что где-то за дальними горами есть прекрасные загадочные страны, которых ты ещё не видел, но в существовании которых не приходится сомневаться, ибо они имеют реальные очертания на глобусе и манят с почтовых открыток и с ярких наклеек на сундучке сходящего на пирс матроса.
Но для такой веры нужны основания. Пусть самый никудышный фактик, пусть самая маленькая зацепка, дающая право перевести миф в разряд пусть очень смелой, пусть шаткой, но всё же научной гипотезы.
Генри понимал, у профессора есть такая зацепка, и хотел узнать о ней немедля. Он чувствовал в душе что-то похожее на то детское состояние, когда хочется капризно крикнуть: «Хочу!» и нетерпеливо стучать ногами: «Хочу-хочу-хочу!» до тех пор, пока твой каприз не будет удовлетворён.
Как девушка, напрашивающаяся на комплимент, сетует по поводу того, какая она дурнушка, так и Генри проявлял скептицизм, чтобы получить обратный результат и обрести наконец-то надежду. Но профессор замкнулся тасовал на столе книги, перебирал в них закладки, не замечая молодого человека. Его можно было понять он тоже имел к Генри множество вопросов о Золотом Каньоне, и тоже не получал на них ответов.
Надо было идти на уступки, и Генри в обмен на откровенность профессора осторожно рассказывал тому о своих приключениях в Золотом Каньоне: описывал пирамиду, ацтекских жрецов, и даже ритуал жертвоприношения, но тщательно обходил стороной всё то, что касалось Духа, ходячих мертвецов, и небесного огня, поражающего всех тех, кто не смог пройти испытание Кецалькоатля.
Мистер Хэлфорд утверждает, что вы в своих блестящих заметках из Аризоны умолчали о львиной доле ваших приключений, в очередной раз «закидывал удочку» профессор. Якобы с вами там происходила настоящая чертовщина.
Ну, если вы так безгранично доверяете словам мистера Хэлфорда, спросите об этом у него.
Вы просто не хотите говорить.
Вы тоже, профессор, не торопитесь раскрыть карты. Я вам рассказал всё, что знаю, теперь ваша очередь.
Но вы были не совсем откровенны со мной.
Откуда такая подозрительность, профессор? Вы наконец расскажете о том, что роднит Золотой Каньон и поиски Атлантиды?
Ещё не пришло время говорить.
Значит, время моих откровений тоже ещё не пришло, разводил руками Генри, хотя больше всего на свете ему хотелось обменять свои секреты на секреты профессора.
Благоразумие брало верх. Кому рассказывать о духах и ходячих мертвецах? Человеку, который не уставал повторять: «Я материалист и верю только в реальность».
Ещё в начале путешествия Генри решил найти в лице профессора союзника для побега, и предупредил его, что из каньона никто не выберется живым.
Бросьте, смеялся профессор. Я не верю в предначертания судьбы, и прочую чертовщину.
Генри не хватило тогда убедительности, чтобы перетянуть профессора на свою сторону, он понимал, чем правдивее будут его рассказы, тем меньше будет верить им профессор, поэтому и оставил попытки.
Бывало, Генри и профессор целый день не возвращались к теме Золотого Каньона и Атлантиды, накапливая в душах нетерпение.
«Что-то он знает, не зря носится с книгами, не зря начал разговор», думал Генри, исподтишка наблюдая за профессором, и ловя на себе ответный взгляд такой же испытывающий и подозрительный: «Что-то он знает, что-то затаил».
Хэлфорд по обыкновению пропадал где-то в недрах других вагонов, или с девицами в своём просторном купе. Профессор был недоволен такими вольностями банкира, но он был ещё сравнительно молод и на четвёртый день путешествия поддался чарам одной из девушек, пустил её в своё купе. А Генри был стоек до последнего.
Первый опыт общения с «ночными ангелами» случился у него в девятнадцать лет, когда более опытные друзья напоили его до бесчувствия и повезли в публичный дом «посвящать в мужчины». Он плохо помнил ту ночь, но неприятный осадок остался. С тех пор он дал себе обет: никогда в его жизни отношения с женщинами не будут строиться на той же основе, на которой идёт торговля на рынке.
Один раз в Редстоуне, под влиянием Джеда и изрядной порции виски, он попытался нарушить этот обет, и тут же был наказан. Хороша была картина: две голые девицы и Генри с Джедом, в чём мать родила. До сих пор перед глазами у Генри стояла злая и едкая усмешка Алисии.
Нет! Теперь только любовь и верность! Как у Байрона:
О, дева! Знай, я сохраню
Прощальное лобзанье
И губ моих не оскверню
До нового свиданья.
Взаимно обиженные недоговорённостью, молодой человек и профессор садились за шахматы, и тогда Генри, заговорщически понижая голос, заводил разговор об Хэлфорде:
Послушайте, вы ведь учёный, вас не коробит компания нашего гостеприимного хозяина? Он больше похож на разбойника, чем на банкира.
Бросьте, отмахивался профессор. Он порядочный человек. Я понимаю, он привлёк вас к экспедиции без вашего согласия, но я право не знаю, что на это ответить. Надеюсь, он сделал это из любви к науке.
О, да! Это из любви к науке уничтожаются палеонтологические раскопы, крадутся артефакты, похищаются репортёры. Я думаю, вы с мистером Хэлфордом подходящая пара.
Зря вы так, мистер Шелдон, профессор отворачивался к окну, от обиды забыв, что собирался звать молодого человека по имени.
Поезд входил на вырубленную в скале террасу. Скальная стена тянулась за окном, скрывая солнце и погружая вагон в такой сумрак, что рука сама тянулась к спичкам и к настенному бра, украшенному изящным абажуром и хрустальными подвесками. Но через минуту стена, почти вплотную подступающая к окнам вагона, заканчивалась, лучи солнца всеми цветами радуги снова преломлялись в хрустальных подвесках. Профессор оттаивал душой, и снова завязывался разговор, сначала далёкий от волнующей темы, но с каждым словом всё ближе и ближе подбирающийся к ней.
Глава 8
Генри по-прежнему носил с собой два блокнота один для репортёрских заметок, другой для набросков к своему будущему роману, но времени на литературную работу катастрофически не хватало. Теперь, когда он был предоставлен самому себе, появилась возможность начать писать историю о путешествии молодого нью-йоркского искателя приключений в Аризону. В блокнот он заносил только чистовые предложения, а муки творчества с чёрканием и неоднократным переписыванием доверил листам писчей бумаги, которой у Хэлфорда было в избытке.
На шестой день путешествия, когда за окнами вагона уже тянулись земли Аризоны, дело не продвинулось дальше сцены знакомства главного героя с молодой и своенравной дочерью аризонского магната. Ещё накануне Генри был уверен, что сцена после долгих мук удалась на славу, и переписал её начисто в блокнот, но утром перечитал и ужаснулся убогости написанного.
Чёркал уже в самом блокноте, неустроенно вздыхал, ерошил ладонью волосы. Под конец раздражённым жестом выдернул из блокнота исписанные страницы, разорвал их на мелкие лепестки.
Видя, как мается Генри, профессор отвлекал его от творческих мук, предлагая сыграть партию в шахматы, но вместо шахмат мысли молодого человека переключались на Атлантиду Это же литературная находка! Герой и героиня должны заняться поиском Атлантиды. Беспроигрышный сюжет: поиски исчезнувшей цивилизации на фоне зарождающейся большой любви Или нет! Зарождение большой любви на фоне поисков исчезнувшей цивилизации.
Но вскоре мысли о книге уходили на второй план. Какая книга?! Речь шла о настоящей, не книжной Атлантиде!
Прикрывая нетерпение скептической усмешкой и рассеяно передвигая на шахматной доске слона, Генри снова пытался вызвать Уэлша на разговор:
Я всё же не пойму, профессор, к чему вся эта таинственность? Совсем простой вопрос: что имеет наша поездка к поискам Атлантиды? Если уж мы с вами невольные компаньоны, зачем делать тайну из такой мелочи? Вы намерены искать Атлантиду в Аризоне?
Не саму Атлантиду, а указание на неё, и вы можете мне в этом помочь.