Я Робин. Как Робин Гуд. Он так произнес эту шутку, будто уже сто раз ее повторял, и я почувствовал к нему острейшую неприязнь.
Эй, Робин! Где сводка? Ты заснул там, что ли! грубо крикнул голос из главного зала.
Не кричи, я иду!
Робин умчался, а я легким тоном спросил у Молли:
Ты что, где-то его раньше встречала?
Нет, я бы это запомнила, пролепетала она.
Робин влетел обратно, и Молли умолкла, опять уставившись на него. Я почувствовал укол ревности. Посмотрев на Робина ее глазами, я понял, что парень вообще-то довольно привлекательный. Чистейшая, идеальная кожа, которая любой красавице сделает честь, тонкие черты лица, острая линия подбородка. Не ожидаешь увидеть у ирландца столь правильное лицо. Я вспомнил Флинна и совсем приуныл. Молли, похоже, нравились обаятельные и заметные красавцы. Я за такого, может, и сошел бы, но уж точно не сейчас.
Мы ищем того, кто собирает сведения об убийстве на ярмарочной площади, сурово сказал я.
Робин навострил уши, и у меня сердце сладко заныло от предвкушения его ответных слов: «У нас такого нет». Тогда мы сможем немедленно уйти и искать убийцу в другом месте.
А он вам зачем? спросил Робин, разом лишив меня надежды.
Хочу с ним поговорить, отрезал я. Но, если он существует, говорить буду только с ним. Не могли бы вы нас к нему проводить?
Так это я! прошептал Робин, чуть не ложась грудью на стойку, и с пугающим энтузиазмом спросил: Вы тоже интересуетесь убийством на земляничном празднике?
О нет, только не это!
Я сегодня сделал вид, что по заданию разношу письма, а сам на площадь, продолжал Робин. Наши хотели ограничиться краткой новостью, которую утром принесли мальчишки, дескать, погибла дочь барона, но я решил все выяснить. Столько деталей собрал: ее платье, шляпка, то, что она землянику покупала, а послушайте, что они написали! Он порылся в бумагах на стойке и вытащил одну. «Семнадцатого мая трагически погибла Элизабет, дочь барона Дигсби. Вероятная причина попытка ограбления». Как вам?
Довольно сухо, признал я.
Вот! В городе семью барона Дигсби не жалуют, так что вдаваться в детали никто не хотел, но, по-моему, это в корне неверный подход! Читатели жаждут знать о личной жизни таких, как барон, о, вот это было бы увлекательно!
Я против воли почувствовал укол интереса. А Робин тем временем вышел из-за стойки, и я злорадно оглядел его старые сапоги и потертый сюртук.
Раз вы интересуетесь этим делом, мы обречены на успех! После той вашей статьи я с вами хоть на край света. У вас чутье на сенсацию! Он энергично протянул мне руку. Робин ОБрайен.
«Робин» означает «малиновка», и в нем правда было что-то от птицы: живые, любопытные глаза, резкие движения, того и гляди запрыгает и запоет. Я кисло пожал ему руку, не снимая перчаток: это, конечно, неприлично, но моя холодная длань сразу выдала бы, кто я такой.
Джон Гленгалл. Граф.
«Так-то, оборванец. А ты кто такой?»
Молли Маллоун, прошелестела Молли все с тем же ошалелым видом и пожала протянутую ей руку.
А потом Робин ей подмигнул. Молли сглотнула и кивнула, как будто это подмигивание было каким-то условным знаком. Я заполыхал таким праведным негодованием, что у меня едва температура тела не поднялась. Кто знает, может, на их ирландском это подмигивание и кивок значит что-то вроде «Ты мне нравишься, и ты мне, давай-ка целоваться и гулять под ивами»! Возмутительно!
Напишу статью, и мои заслуги наконец-то признают, пробормотал Робин.
Увы, моего негодования никто не заметил. Робин и Молли продолжали друг к другу приглядываться.
Знаете, где живет барон? громко спросил я.
Конечно, знаю! Только нас туда не пустят.
Объясните нам, как пройти, и не смеем больше вас задерживать. Уверен, вы очень заняты.
Ну уж нет, такой шанс я не упущу! Робин подошел к распахнутым дверям в зал и крикнул: Сэм, мне надо отойти! По срочному делу!
Опять в журналиста играешь? Письма сортируй, свирепо ответил усатый мужчина, сидевший за безобразно захламленным столом. Не забывай, кто тут на побегушках.
Робин сложил ладони в знак мольбы.
Сэм, прошу. Письма не убегут, а наша газета прославится. Мы продадим не пять, а десять тысяч копий!
Если выпад будет слишком резким, я тебя уволю, с мрачным торжеством сказал усатый Сэм. И если получится слишком беззубо, тоже: ради этого не стоило работу прогуливать. Помяни мое слово, еще один проступок и ты тут не работаешь.
Робин дерзко пожал плечами и с независимым видом пошел к двери.
Особняк барона недалеко. Он оглядел меня. Одеты вы траурно, так что с таким, как вы, нас могут и впустить. Идемте, Джон и Молли. Я на вас рассчитываю.
Я тяжело вздохнул. На меня в жизни еще не рассчитывало столько народу разом.
Глава 3
Обычные подозреваемые
От поездки в экипаже Робин отказался.
Оставьте его тут, за ним приглядят. К нам кто только не приезжает!
По ближайшей улочке мы начали подниматься вверх по холму прямо к нависающему над городом замку. Я еще ни разу не подходил к нему так близко и только сейчас заметил хаотичную смесь архитектурных стилей: из-за крепких стен выглядывали и средневековая башня, и готический собор, и совсем новенькая георгианская капелла.
Эта часть города понравилась мне больше, чем все прочие, которые я видел: ряд чистых, аккуратных особняков напоминал родной Лондон. Похоже, то же самое как раз не нравилось Молли и Робину. Они озирались с неприязнью, причина которой была ясна, так что расспрашивать я не стал. Заведут в ответ волынку про то, как британцы захватили их землю и понастроили особняков в своем стиле вместо унылейших ирландских домов из грубого камня.
Давно работаете в газете? громко спросил я у Робина.
Мне надоело слушать, как эти двое перешептываются с такими лицами, будто обсуждают самую увлекательную тему в мире.
Три года, ответил Робин, явно недовольный тем, что я прервал его секретную беседу с Молли. Но меня недолюбливают, так что по службе я не очень-то продвинулся. В газете принято со всеми дружить, ходить в паб, на собачьи бега, а я в компанию не вписываюсь. Ну да сегодня у меня есть шанс сделать хороший материал про то, как живется злодею-барону!
Что он такого натворил? поинтересовалась Молли, не отводя глаз от Робина.
Предал родину, пафосно ответил Робин.
Особняк, перед которым мы остановились, показался мне очаровательным. За элегантной оградой новенькое здание, построенное лет тридцать назад, не больше, вокруг него опрятный сад. Ужасно, что девушка в белой шляпке больше сюда не вернется. Солнце сияло так тепло и приветливо замечательный день, чтобы быть живым.
Я позвонил в колокольчик у ворот, продолжая разглядывать дом. Мне представлялось, что в жилище, юная хозяйка которого трагически погибла всего часов пять назад, будет куда более шумно: полиция, экипажи родичей, приехавших выразить соболезнования, карета врача для убитой горем семьи. Но вокруг царила тишина. Может быть, хозяева в отъезде?
Тут дверь открылась, и на порог вышел молодой слуга. Ливрея на нем была пышная, а вот с чертами лица не повезло: большие уши, широко расставленные глаза. Некрасивый, как тролль. Слуга обвел нас ничего не выражающим взглядом, сделал шаг обратно в дом и закрыл дверь. Я задохнулся от возмущения. Какая наглость! Видимо, хозяев и правда нет дома, раз слуги так распустились.
Я снова позвонил в колокольчик. Слуга снова выглянул. Нас разделяли ярдов тридцать ухоженного сада, но я надеялся, он разглядит, что я одет как джентльмен. Слуга заколебался, но все же пошел к воротам. Ну неужели!
Добрый день, начал я и осекся: нет, в этом доме он вовсе не добрый. Барон дома?
Дома, с подозрением ответил слуга, остановившись посреди дорожки. Но никого не примет.
Он уже знает, что случилось? осторожно спросил я.
Как не хочется быть тем, кто принесет трагическую весть!
Знает. Констебль приходил пару часов назад, сухо ответил слуга. Прошу вас прийти в другой раз барон скорбит.
И тут я понял, что привлекло мое внимание в его речи: он говорил без местного акцента. Знакомое, приятное слуху произношение.
Вы англичанин? с надеждой спросил я.
Да. А вам что?
Невоспитанный, зато земляк!
Послушайте, я ведь тоже англичанин. Умоляю, впустите нас.
Слуга заколебался.
Раньше я вас не видел. Вряд ли вы из друзей барона.
Да что за подозрительность! Распоряжается, как у себя дома, а ведь должен просто пригласить меня зайти!
Думаю, вам нужно впустить меня.
А я думаю, вы просто любопытный зевака. Уж я-то знаю, как барона в городе не любят! С чего мне верить, что кто-то решил ему помочь?
В обычный день я бы кипел от негодования от его наглой речи, но близость смерти заставила меня проглотить возмущение и сдержанно ответить:
Вы ошибаетесь. Я пришел с добрыми намерениями.
А эти двое?
Я покосился на Молли и Робина. Те уже вернулись к своим переговорам вполголоса.
Мои слуги. Я втиснулся между ними, чтобы прервать их возмутительно тихую беседу. Они помогают мне ходить я слаб здоровьем.
Ноги у меня притворно подкосились, и я пошатнулся, надеясь, что этой парочке достанет ума подхватить меня прежде, чем я упаду. Подхватили! Для убедительности я даже выронил из слабеющей руки цилиндр.
Мне трудно стоять так долго. Я всем весом обвис на крепко державших меня под локти руках. И я не пришел бы, если б не срочная необходимость поговорить с господином бароном.
Исхудавшее тело и бледное лицо определенно сыграли мне на руку. Слуга еще раз оглядел меня, подошел к воротам и отпер их. Победа!
Ведите, я совсем ослаб, приказал я Молли и Робину. И поднимите мой цилиндр.
Молли вздохнула и потащила меня к дому, а Робин принялся ловить мой цилиндр, который ветер покатил вниз по холму. Как бы я хотел, чтобы Робин бежал за ним до соседнего города и обратно не вернулся!
Интерьеры, как и одежда, могут многое сказать о своих владельцах. Пока нас вели через анфиладу комнат, я заметил: обстановка дорогая, но устаревшая, словно на календаре начало века, а не тысяча восемьсот тридцать седьмой год. Видимо, особняк был пожалован хозяину в то же время, когда мой отец получил свой, после войны за присоединение Ирландии, и тягостно напоминал дом моего детства. До того, как меня убили, я мечтал заново его обставить и читал в журналах, что сейчас в моде: обои синих или зеленых оттенков с простыми узорами, мебель на гнутых ножках, шелковые ширмы, побольше пространства и воздуха в интерьерах. А тут, так далеко от родного дома, меня окружала знакомая картина: тяжелые бархатные шторы, повсюду балдахины и драпировки, громоздкая темная мебель. Мода в интерьерах, конечно, меняется не столь стремительно, как в одежде, но все же на дворе прогрессивный девятнадцатый век, и тридцать лет большой срок.
В гостиной, куда нас привели, горе семьи стало очевидно. На столах траурные скатерти, зеркало закрыто черной тканью. В кресле, глядя в камин, сидел седой мужчина очевидно, хозяин дома. Он еще не повернулся, а мне уже стало не по себе. В нем была заметна военная выправка, и одет он был так, как одевались лет десять назад: такие же сюртуки носил мой отец, который никогда не гнался за модой. У меня возникло душное, неприятное чувство, что круг замкнулся и я снова дома там, где был убит, а потом одиноко бродил по темным коридорам.
Мужчина у камина обернулся и растерянно оглядел нас с Молли, так, словно никто еще не приходил выразить ему соболезнований, и он искренне не понимал, что мы забыли в его доме.
Барон, мягко позвал слуга. Джентльмен пришел посочувствовать вашему горю.
Вот так я впервые в жизни увидел ирландского аристократа. На вид он мало чем отличался от английского, никакого местного колорита. Да и на злодея, которого описал Робин, он не очень-то походил. Седой, аккуратный, гладко выбритый, лицо немного помятое, словно он то ли спал, то ли плакал, то ли выпил лишнего, а может быть, все вместе.
Кто вы? хрипло спросил он.
Я От того, сколько знакомого было в этом доме и его хозяине, я сбился с мысли и позабыл все, что собирался сказать. Меня зовут Джон Гленгалл. Я граф. Хочу выразить вам глубочайшее
Граф? Я вас не знаю. Вы из Британии? перебил он. Я кивнул, и он всем телом развернулся ко мне. А каков ваш годовой доход?
Ничего себе вопрос! Тут барон заметил, что я опираюсь на руку Молли, и предложил мне сесть. Я с благодарностью опустился в кресло напротив него и жестом велел Молли отойти кто поверит, что она служанка, если она будет стоять у меня над душой? Я сразу покосился на Молли, чтобы узнать, не обиделась ли она на эту игру, но она чинно встала к стене и кивнула мне: дескать, продолжайте.
Признаться, точные цифры моего дохода мне неизвестны. У меня достаточно денег на любые причуды, но мне еще нет восемнадцати, и я пока не могу распоряжаться
А когда вам исполнится восемнадцать?
Этим летом, ответил я, впервые с момента своей смерти вспомнив об этом.
Интересно, почему в столь трагических обстоятельствах мы обсуждаем мой день рождения?
И даже ваш слуга умеет писать пробормотал барон. Наверное, вы из самого Лондона.
Я медленно обернулся. Робин успел просочиться в комнату, положить мой цилиндр на столик, вытащить маленькую книжечку и начать что-то в нее записывать, скрипя походным пером. Встал он рядом с Молли, куда ближе, чем я посчитал бы приличным для едва знакомых мужчины и женщины. Я сурово глянул на свой цилиндр: ну почему он не услышал мой приказ катиться до самого Галлоуэя!
Мой слуга тоже англичанин, прибавил барон. Но, признаться, неграмотный.
Тут я заметил, что некрасивый слуга не ушел стоял у дальней стены, вытянувшись в струнку, и по его глазам я видел: он ловит каждое слово. Раньше я бы на него и внимания не обратил, слуги это все-таки люди другого сорта, но последние месяцы научили меня не сбрасывать простой люд со счетов.
Но вернемся к нашей беседе. Барон подался ближе ко мне, не вставая с кресла. Уже летом вы сможете распоряжаться своими деньгами, и у такого жениха, конечно, найдутся невесты и в Лондоне, но бьюсь об заклад такой красавицы, как моя Нэнси, вам не найти.
Ах, так вот к чему он клонит! Видимо, у него есть и другие дочери, кроме погибшей Элизабет! Мой безошибочный компас общественного положения указывал, что ирландский барон это, конечно, гораздо ниже, чем британский граф, и неудивительно, что он не прочь со мной породниться (конечно, приятно и то, что кто-то наконец оценил мой высокий титул!). Моральный компас, однако, указывал, что барон выбрал неподходящий момент для таких размышлений. Даже если у него великое множество детей, гибель дочери все равно трагедия, и его черствость меня покоробила.
Я промямлил что-то невразумительное, но барон меня не услышал, потому что в этот момент к нему скользнул слуга, наклонился и глухим, напряженным голосом произнес:
Барон, этот джентльмен выглядит подозрительно. Вы уверены, что можно верить ему на слово?
Я чуть не подскочил от неожиданности. Ничего себе вольность! Слугу, который имеет дерзость давать хозяину советы, надо гнать взашей. Барон, судя по всему, был того же мнения он возмущенно выпрямился и глянул на меня: слышал я или нет?
Единственная цель моего визита выразить свои искренние соболезнования, мирно произнес я. Бедная Элизабет! Что же произошло?
Трагическая случайность, горько ответил барон. Какой-то Какой-то вор решил ее ограбить на ярмарке, и У нее ведь было с собой так немного!
Ограбить Я вспомнил: когда мы с Молли только подбежали к упавшей девушке, рядом валялся оброненный ею кошелек. А вот когда я подошел второй раз, кошелька уже не было. Но даже если его потом утащили, погибла она не из-за денег: когда убегал человек в синей шляпе, кошелек лежал на мостовой.