Пойду.
До свидания, дружище.
Чао, произнес тамбовский волк и растворился во мраке.
Рано утром Джон Смит вышел из лесу и по горбатой дороге зашагал к темнеющим на фоне снега домам рабочего поселка.
Маленькие ветхие лачуги были вынесены на окраину прибоем шиферных и черепичных крыш, а в самом центре попадались двухэтажные каменные строения с яркими вывесками и заманчивыми витринами.
Навстречу шли мужчины в ватниках и женщины в темных платках. Их лица были по-утреннему хмуры.
Джон Смит замедлил шаги у дверей сельмага.
Со стуком бился на ветру газетный лист. У обочины, наклонившись, стояла грузовая машина.
Разведчик зашел в магазин, купил велосипед «ХВЗ», сел на него и поехал в Москву.
Солнце без усилий катилось рядом. Его невесомые мартовские лучи падали на обода и спицы. По бокам от дороги лежала белая гладь, штопанная заячьими следами. Колеса вязли в жидком снегу. Лес издали казался глухим и мрачным.
Джон Смит крутил педали и насвистывал песенку, которую слышал от одного лейтенанта в оперативном центре:
В эту секунду черная тень метнулась под колеса. Посреди дороги стоял тамбовский волк.
Я передумал, сказал он, возьми меня с собой. Вместе будем хулиганить. Тошно, брат, в лесу. Ни друзей, ни близких. Опротивела мне вся эта некоммуникабельность.
Проблема номер один, кивнул Джон Смит.
Знаешь, как шутят у нас в тамбовских лесах? «Волк волку человек». Сразиться не с кем. Одни зайцы. Мечтаю о настоящем деле. Короче, возьми меня с собой денщиком, ординарцем, комиссаром
Разведчик поглядел на него с сомнением:
Вести себя умеешь?
Еще бы. И вообще, я могу сойти за крашеного пса.
Джон Смит задумался. Велосипед лежал у его ног. Переднее колесо вращалось, и спицы мерцали в лучах небогатого зимнего солнца.
Ладно, сказал наконец разведчик, беру. Только учти, главное в нашем деле дисциплина. Понял?
Да, сэр, просто ответил волк.
И чтоб на людей не кидался.
Это я-то? обиделся серый. Да мое основное качество человеколюбие.
Разведчик сел на велосипед, и они помчались дальше.
Волк делал огромные скачки, напевая:
Москва встретила наших героев сиянием церковных куполов, бесконечным людским потоком, комьями грязного снега из-под шин проносившихся мимо автомобилей.
Разведчик пообедал в буфете самообслуживания, а новому другу, которого оставил на улице, привязав к велосипедной раме, вынес два бутерброда с ветчиной, завернутые в салфетку.
Затем они направились к рынку. Вдоль стен темнели и поблескивали лужи, капало с крыш. Теплый мартовский ветер налетал из-за угла.
Друзья, не торгуясь, сняли у грустной вдовы комнату с панорамой на Химкинское водохранилище.
А пес по ночам не будет лаять? спросила хозяйка.
Серый от унижения чуть не выругался. Джон Смит вовремя наступил ему на лапу.
Не будет, заверил разведчик, он воспитанный.
Умные глаза у вашей собачки, произнесла вдова, как будто хочет что-то сказать, но не может.
Комната была светлой и просторной. Над столом висела пожелтевшая фотография мужчины в солдатской гимнастерке и в очках. Хозяйка унесла ее с собой.
Джон Смит сунул браунинг под подушку, расстелил в углу для волка старое пальто.
Вот мы и устроились, сказал он.
А когда идем на дело? поинтересовался тамбовский волк.
Главная наша задача освоиться в Москве. Дальнейшие указания поступят вскоре.
Может, покусать кого из членов правительства?
Категорически запрещаю! Джон Смит хлопнул по столу ладонью. Ты провалишь нас обоих. Никакой спешки. Терпение и мужество вот основные добродетели разведчика.
Тогда хоть слово какое нацарапаем на заборе?
Я сказал нет.
Может, намусорим где? не унимался волк.
Ни в коем случае, сказал разведчик, принимая официальный тон, вы поняли меня, капрал?!
Да.
Вы хотели сказать: «Да, сэр».
Да, сэр, пробормотал тамбовский волк и негромко добавил: Анархия мать порядка!
Каждое утро Джон Смит гулял со своим другом на пустыре, огибая напластования бетонных секций, полусгнившие доски, ржавые фрагменты арматуры, шагая среди битых стекол, окаменевших и непарных башмаков, консервных банок, мерцавших из-подо льда, как рыбы, потом он отводил тамбовского волка домой, сбегал по лестнице вниз, хлопала дверь за его спиной, и оказывался на тронутых неуверенными мартовскими лучами улицах древней столицы.
Он заходил в булочные и пивные, часами сидел без нужды в приемной исполкома, томился в очереди за говяжьими сардельками, оглашал пронзительными криками своды зала в Лужниках, присматривался к незнакомой державе. Он покупал лотерейные билеты, ездил в метро, смотрел, как работают водолазы, переводил старушек через улицу, листал «Неделю», замирал перед картинами в Третьяковской галерее, разнимал мальчишек в городском саду, кормил воробьев и, распахнув пальто, глядел на солнце.
Наступил апрель. Сверкающая ледяная бахрома увенчала карнизы, роскошью напоминая орган протестантского собора в Манхэттене.
Как-то раз Джон Смит заметил объявление, листок из школьной тетрадки, приклеенный к водосточной трубе. На нем расплывшимися буквами было написано: «Химчистке 7 требуется механик».
Это мне подходит, решил Джон Смит, именно то, что мне надо. Скромный маленький труженик химчистки ни у кого не вызовет подозрений.
Через пять минут он сидел в кабинете заведующего. Над столом висел портрет Дмитрия Ивановича Менделеева. Рядом белели графики и прейскуранты. На дверях болталась табличка «Не курить!». Трусливая рука перечеркнула «НЕ» дрожащей линией.
«Оппозиция не дремлет», подметил Джон Смит.
Я прочитал ваше объявление, сказал разведчик.
Механик вот так необходим, сказал заведующий, был у нас отличный механик, сгорел на работе. В буквальном смысле. Пошел он к тестю на именины. Семь дней потом на работу не выходил. На восьмой день явился, заказал в буфете горячий шницель, только откусил и сразу вспыхнул, как бенгальская свеча
Я хотел предложить свои услуги, молвил Смит.
Документы позвольте взглянуть.
Разведчик вынул из кармана фальшивые новенькие дивные бумаги.
Оформляйтесь, произнес заведующий.
С тех пор каждое утро разведчик сворачивал в задохнувшийся среди каменных глыб переулок, надолго исчезал в машинном отделении химчистки, где вибрировала центрифуга, краска летела с потолка и нестерпимо пахло вареными ботами.
Джон Смит зачищал клапана, следил за уровнем воды в баллонах, менял индикаторные трубки, чутко вслушиваясь в неровный пульс машин.
Как-то раз он задержался, меняя изоляцию, а когда вышел из-за прилавка, направляясь к дверям, то увидел Надю, которая стояла перед зеркалом и, нахмурившись, себя разглядывала.
Они пошли рядом, окунулись в солнечный и мокрый день апреля, а у них за спиной ночная вахтерша тетя Люба тотчас же с грохотом перегородила дверь железной балкой и навесила замки.
Ну и ветер, произнес Джон Смит, как бы вас не унесло. В такую погоду надо обязательно взять под руку толстяка вроде меня.
Вы не толстый, сказала Надя, вы самостоятельный.
Можно, я вас провожу? сказал разведчик и добавил: По-товарищески.
Я далеко живу, сказала Надя.
Вот и хорошо, обрадовался Джон Смит, наступая в лужу, вот и прекрасно.
Приемщица Надя не считала себя красавицей, но она была милая, с голубыми глазами и мальчишеской фигурой, а когда сидела за барьером, положив локти на отполированный до блеска стол, клиенты в брюках пытались разговаривать с ней и шутить, но девушка лишь постукивала карандашом, и в голосе ее рождались особые, неприятные, судебно-исполнительные нотки:
«Распишитесь, гражданин!»
Джон Смит взял Надю под руку, им стало тесно, а через двадцать минут разведчик и девушка уже сидели в ресторане ВДНХ под фикусом.
Официант подал меню, измятый листок бумаги в гладком коленкоровом переплете, отступил на шаг и замер.
Джон Смит повернулся к Наде.
Виски, джин? спросил он.
Надя рассмеялась в ответ и говорит:
Мне водки капельку, а то я ноги промочила.
Смит продиктовал заказ. Надя в ужасе пыталась его остановить.
Официант чиркнул в невидимом блокноте и удалился, ловко огибая столы.
На эстраду вышли музыканты. Пиджаки их висели на стульях. Музыканты о чем-то беседовали, смеясь. Потом они все нахмурились и разошлись по своим местам.
Давайте потанцуем, сказал Джон Смит.
Не могу, ответила Надя, я туфли сняла.
Девушка приподняла скатерть, и оттуда выглянул кончик ступни.
У шпиона замерло сердце.
«Не знаю, как выглядит счастье, подумал он, мне сорок лет, но я не уверен, что почувствую, если хотя бы частица его встретится на моем пути».
Музыканты играли дружно и отрешенно. Они куда-то шли под звон бокалов, и глаза их были полузакрыты.
Вечером Джон Смит прощался с Надей в подъезде возле батареи отопления. Из-за шахты лифта торчали ручки детских колясок.
Иди ко мне, сказал шпион.
Перестаньте.
Девушка вырвала руку, и на секунду он увидел перед собой приемщицу химчистки в шелковом черном халате и с негодующими вибрациями в голосе: «Распишитесь, гражданин!»
Ладно, сказал Джон Смит, не буду. Простите.
Если вы меня в ресторан пригласили, то еще не значит, что можно руки распускать!
Как вам не стыдно, покачал головой Джон Смит, ай-ай-ай!
Он повернулся и шагнул к дверям, но Надя догнала его и тронула за хлястик.
Подождите, сказала она, ох, какой же вы громадный. Мне придется встать на цыпочки.
Джон Смит вернулся поздно, снял ботинки и хотел уже выключить свет, но в это время его окликнул тамбовский волк:
Шеф, я не сплю. Мне нужно с вами поговорить.
В чем дело, капрал? спросил Джон Смит, вновь зажигая люстру.
Я вынужден сделать признание. Оно облегчит мне душу.
Слушаю вас.
Шеф, мне трудно говорить.
Будьте мужчиной, капрал.
Шеф, я сошелся с легавой. Да, да, я, волк и сын волка, связал свою жизнь с охотничьей собакой. Это случилось на пустыре, когда вы читали газету.
Джон Смит вынул папиросу и задумался, не прикурив.
Ночь лежала за потемневшими стеклами. Мир дремал у порога. Вся мера глубины и разнообразия жизни ясно предстала в этот час на грани тьмы и света.
Сердцу не прикажешь, едва слышно выговорил шпион.
Это верно, кивнул тамбовский волк.
Ну а как она вообще? спросил разведчик.
Красивая сука, откровенно произнес капрал.
Джон Смит взволнованно шагал по комнате. Видны были холостяцкие дыры на носках.
Не надо прятаться от счастья, говорил он, ведь жизнь коротка. Позади океан рождения, впереди океан смерти, а наша жизнь лишь узкая полоска суши между ними.
Истинная правда, молвил серый
В конце концов, мы даже не нарушаем инструкций, задумчиво сказал шпион, ведь сам майор Кайли приказал мне обзавестись друзьями в СССР.
Они проговорили до утра, а когда взглянули на часы, луч солнца заглядывал в комнату вместе с первыми гудками речных катеров.
С тех пор каждый вечер Джон Смит покидал ателье вместе с Надей. Девушка прятала в стол пачку голубоватых квитанций, переодевалась, вешала на гвоздик черный шелковый халат, и они, держась за руки и огибая лужи, шли в какой-нибудь музей. В просторных залах было тихо, кружевные занавески покачивались на окнах, экспонаты соперничали с лепными украшениями на потолке и замысловатой мозаикой пола.
Когда я стою перед шедевром, говорил Джон Смит, то ощущаю, что картина вглядывается в меня, проникает в сокровенные глубины моей души. Мне делается стыдно за те пороки, которыми я наделен. Я дрожу, как на суде.
Мне знакомы эти ощущения, кивала Надя.
Искусство читает наши сокровенные мысли. Под его взором хочется быть великодушным, честным и добрым.
Девушка на секунду прижималась к его плечу, а потом они шли дальше, и служащие музея в темной форменной одежде провожали их глазами.
А ровно через месяц на последние деньги, которыми снабдил его разведывательный центр, Джон Смит арендовал помещение диетического буфета, чтобы отпраздновать свадьбу.
Гостей было много. Пришли сотрудники ателье и кое-кто из постоянных клиентов. Заведующий произнес речь.
Я пью за новобрачных, сказал он, которые вместе со всем личным составом химчистки борются за то, чтобы не было грязных пятен на брюках советского человека, труженика и творца. И если на карте мира еще имеются кое-где белые пятна, то в недалеком будущем мы эти пятна, товарищи, выведем. Более того, даже пятна на солнце не вечны. Штурмуя космические пространства, мы сумеем устранить и эти загрязнения. Жизнь, друзья, обгоняет мечту!
Тут все начали поздравлять молодоженов, чокаться и пить за их здоровье. Бутылки маршировали по столу, как рекруты. Закуски отливали всеми цветами радуги. Шум стоял невообразимый.
Тамбовский волк лежал под столом, грыз рафинад и время от времени орал: «Горько!»
Молодые поселились у Нади в комнате с окном на бульвар. Волку постелили в коридоре.
Теперь Джон Смит и Надя каждое утро ехали вместе на работу в полупустом девятом трамвае. Джон вынимал из чемоданчика инструменты и уходил в машинное отделение, а Надя раскладывала на столе чистые бланки и копировальную бумагу. С заказчиками теперь она вела себя приветливее.
Однажды шпион постучался в кабинет заведующего.
Понимаете, какая штука, сказал он, я тут перелистывал техническую литературу и подумал: а что, если карданную ось соединить под углом с одним из валиков и одновременно снизить обороты передаточного диска? Таким образом можно коэффициент изнашиваемости ткани в процессе обработки практически свести к нулю. Вот посмотрите.
Джон порылся в карманах спецовки, достал лист бумаги и моментально начертил схему.
Интересная мысль, сказал заведующий, вы мне оставьте эту бумажку, я на досуге подумаю.
Джон Смит вышел из кабинета, насвистывая «Лалабай оф бердленд», а директор в это время с интересом разглядывал схему, которую шпион рассеянно начертил на обратной стороне миниатюрной географической карты, где птичкой был отмечен советский ракетодром в квадрате У-15.
На следующий день заведующий вызвал Джона Смита к себе.
Входи, Петр Иванович, присаживайся. Что это ты всегда такой нерешительный и робкий? Посмелее надо быть. Я бы даже сказал, понахальнее. Ну-ка, брат, хлопни меня по шее! Да не бойся ты, хлопни! Здорово, мол, Кузьма Петрович! Размахнись и хлопни, кому говорю.
Джон Смит покорно размахнулся, но тотчас же замедлил движение и осторожно убрал пылинку с директорского пиджака.
Э-э сказал директор, ну да ладно. Садись, Петр Иванович, располагайся. Обдумал я твое изобретение, вник, как говорится. Здорово, ей-богу, здорово ты это придумал. Оригинально. Тысячи рублей экономии может дать твое изобретение. Решили к майским праздникам тебя премировать, а портрет на Доску почета! Молодец, Петр Иванович, орел! Кулибин!
Директор с чувством пожал шпиону руку.
Как у тебя с жилплощадью? спросил он.
Тесновато, конечно, сказал Джон Смит, но в общем ничего, жить можно.
Дадим квартиру, сказал заведующий, первым будешь на очереди. Мы эту самую рационализацию очень поощряем, стимулируем, как говорится. Сам знаешь, какое значение приобрела химчистка в наши дни. Он, директор указал на портрет Менделеева, все это гениально предвидел. Наши задачи состоят в том, чтобы воплотить в жизнь его мечты и планы. В первую очередь для этого нужно освоить методы родственных предприятий у нас и за рубежом. В общем, мы хотим послать тебя в командировку. Есть два пункта Нью-Йорк и Сыктывкар. На выбор. Что тебе больше по вкусу?
Сыктывкар, ответил Джон Смит, не задумываясь.