В конце концов, боцман сказал, что быть трупом в его стране не так страшно. Куда страшнее ходить по земле, где тебя не любят и презирают и где ты сам кое-кого не любишь и презираешь. И все это заточено так тонко, что со временем перетекает в смысл жизни.
Николай не спускал ногу с педали газа. Добавить в беседу было нечего, и он лишь кивал, толкая машину на очередную кочку. Грохот и скрипы то слабели, то нарастали. Иногда УАЗ кренился на бок и казалось, что вернуть ему равновесие может только бог. Но дорога выравнивалась и посылала машине новые испытания. Однажды кузов перестало трясти. Водитель увеличил скорость, уже не надеясь выведать у сирийцев ничего интересного, как вдруг мотор машины фыркнул и заглох. УАЗ остановился, моряки, измученные ездой по бездорожью, выдохнули, а водитель вспомнил о проблеме с термостатом и хлопнул себя по лбу.
Приехали, сказал себе Бобок.
Он редко говорил сам с собой, но, когда тому способствовали обстоятельства, себе не отказывал. Последовала серия ругательств по поводу личной безответственности. Николай вспомнил все, что так долго лежало на верхней полке его планов, но думать об этом было уже поздно. Он знал: УАЗ не заведется. По крайней мере, сегодня. После череды бранных слов Николай, как и полагается водителю, вышел из машины и открыл капот. От двигателя пахнуло жаром. В нос ударил запах горелой пластмассы, и Николай уставился в запыленное пространство.
«Мой хлеб подгорел», подумал он, понимая, что уже завтра пограничники найдут другого водителя с хорошей машиной и сюда ему будет уже не просунуться. УАЗ кормил его с тех пор, как он завершил карьеру в море, и до сей поры неприятности не случались так некстати. Он следил за обслуживанием машины: менял масло, фильтры, свечи, регулировал клапаны. Но все это мгновенно стало бесполезным, потому что однажды он пренебрег заменой термостата, и теперь его двигатель закипел.
Это должно было случиться. Он опустил капот, взял один из чемоданов и сообщил пассажирам, что дальше они пойдут пешком.
Новость моряков не обрадовала. Боцман заскрипел зубами, матрос рядом с ним заохал, и только матрос, сидящий поодаль, сунул в рот сигарету и заявил, что будет рад пройтись пешком, если расстояние не превысит три длины его судна. Они вытащили чемоданы из УАЗика и пошли по узкой дороге вверх. Склон горы здесь уже не был таким крутым, но боцман и охавший матрос быстро выдохлись и отстали. Голоса их стихли, и компания разделилась на две части: одна шла быстро и уверенно, другая медленно и рискуя упасть.
Над лесом висело низкое серое небо. Всякий раз, когда Николай поднимал голову, оно становилось темнее и ближе. С тех пор как балкер сел на мель, не пролилось ни одного дождя. Николай надеялся, что сегодняшний день не станет исключением из четырех предыдущих, но, чем дольше они шли в гору, тем тревожнее становилось у него на душе. Однажды он оглянулся и не увидел ни боцмана, ни матроса. Бобок остановился и тут же почувствовал на своем плече жесткую руку.
Идем дальше, друг. Не жди их, сказал сириец, и Николай к нему внимательно присмотрелся. Ему не понравилось, как прозвучало слово «друг». Интонация была такой, словно его заманивали.
Матрос выглядел, точно высушенный абрикос. Пальцы на его руках были тонкими, как спички, и, когда он хватался пятерней за ручку чемодана, Николай дивился, как они не обламываются и не выворачиваются. Он не представлял, как такие пальцы могут сжимать толстый швартовочный конец или удерживать ведро краски. Не укладывалось у него в голове и то, как они лежат на швабре, штурвале или гаечном ключе. Единственной ношей, какую им можно было доверить, являлась сигарета, и матрос наглядно демонстрировал это с тех пор, как они покинули машину.
Нужно помочь им, сказал Бобок.
Глаза сирийца прикрылись, будто он погрузился в сон.
Не беспокойся. Матрос поволок чемодан вверх по склону, по пути бормоча: Думаешь, они слабые? Они просто не хотят идти пешком.
Николаю было безразлично, хотят или не хотят: главное, чтобы дошли. Если они не придут к назначенному часу, таксист позвонит агенту, а тот позвонит ему. Когда выяснится, что у него сломалась машина, ничего скрыть уже не удастся и хорошему заработку придет конец.
Давай, давай! припустил сириец. Идем!
Но Николай не поспешил.
Они могут потеряться! А я за вас отвечаю головой.
Сириец остановился. Линия его бровей стала ровной, как струна. Бобок подумал: если бы у его жены был такой взгляд, он бы ей никогда не изменил. Он бы чувствовал, что его видят насквозь.
Не бойся, успокоил его матрос и кивком призвал продолжить путь. Они никогда не потеряются. И отвечаешь за них не ты, а Аллах.
Он странно ухмыльнулся, и у Николая зародилось предчувствие, что его дурачат. Он медлил. Впечатление о худощавом сирийце портилось.
Я должен вернуться, сказал Бобок. Помогу им нести чемоданы. Я быстро.
Реакция сирийца была еще быстрее. Он бросил свой чемодан, настиг Николая в два шага и перегородил ему путь назад.
Не надо возвращаться, сухо произнес он. Черные волосы легли ему на лоб, и Николай с удивлением заметил, что сириец даже не вспотел. Они придут. А мы пойдем вверх. Там же нас ждут?
Ждут. Бобок услышал шаркающие шаги из-за бугра. Матрос с боцманом подползали к их местоположению. Боцман что-то рассказывал на незнакомом языке, и Николай решил, что эта троица знает не только английский и сирийский. Был еще какой-то язык, который понимали только они.
Идем! выкрикнул матрос и схватил его за запястье. Пальцы его были холодными, как у мертвеца. Идем! твердил он, пока Николай не сдался.
Я иду. Бобок пошел, но ноги его брели отдельно от тела.
Через несколько минут боцман и матрос снова отстали, а спутник Николая захотел поговорить.
Ты богат? спросил сириец, когда дорога вильнула влево и показался первый разрушенный домик.
Николай пожал плечами. Он не забивал голову мыслями о богатстве, но надежды на хороший заработок никогда его не покидали.
Нет, ответил Бобок.
Когда-то он работал на рыбацком судне в должности 2-го помощника капитана. В море незаметно промелькнули восемь лет, и в то время он совершенно не волновался по поводу своих расходов. Сейчас многое изменилось, и он все чаще получал от жены нагоняй. Денег катастрофически не хватало.
А хочешь разбогатеть? молвил сириец, и по тону его Бобок не мог определить, шутят ли над ним или испытывают.
Не знаю, ответил он, хотя все прекрасно знал. Может, да, может, нет, но, скорее, да, чем нет.
Сириец ухмыльнулся. Не так часто линия его губ изгибалась, но, как только это происходило, Николая бросало в дрожь. Слишком неприятной была эта ухмылка. Имелась в ней какая-то впадина, куда проваливалось все его достояние.
А на что готов пойти, чтобы разбогатеть? поинтересовался матрос.
Работать, ответил он.
А еще?
Много работать, уточнил Николай. Работать с утра до ночи.
А еще?
Давать людям то, что им нужно. Следить за всем необходимым.
А еще?
Тут Бобок понял, что от него ждут ответа на какую-то загадку. Играть в кошки-мышки с незнакомцем, вызывающим неоднозначное впечатление, он не хотел.
Что еще я должен делать?
Сириец остановился. Тонкие пальцы сцепились на ручке чемодана. Глаза распахнулись, и что-то темное промелькнуло в их глубине.
Мучиться, подсказал он.
Николай посмотрел на него, как на идиота. Внутренний голос посоветовал держаться подальше от заманчивых предложений.
Ты готов мучиться, чтобы стать богатым? повторил сириец.
Бобок призадумался. Годы, проведенные на рыбацком судне, были самыми тяжелыми и наиболее яркими в его жизни. Он получал большую зарплату и на берегу бросал деньги на ветер. Купюры летели, Николай жил, как король, а потом захотел настоящего счастья. Сошелся с молодой женщиной, убедившей его оставить море, ибо ждать по полгода ей было невмоготу. Николай согласился. И что он имеет теперь?
Ничего.
Ничего, кроме жены, домика в Кабардинке (принадлежащего жене) и старенького УАЗика, купленного еще во времена прогрессивной молодости.
Я и так мучаюсь, сказал Николай, вспомнив о супруге. Чувства к ней закончились так быстро, что он едва успел их осознать. Всю свою жизнь мучаюсь.
Сириец подступил ближе.
Этого достаточно, сказал бывалый моряк, словно закончился экзамен, и ответ студента удовлетворил преподавателя.
Матрос вытащил из кармана крошечный предмет, похожий на кубик жженого сахара, и передал его Николаю. При близком рассмотрении Бобок догадался, что держит в руках какой-то металл. Возможно, драгоценный, но уверенности на сей счет у него не было.
Что это? спросил он.
Золото, ответил сириец.
Его голос стал еще тише и забирался в душу, как некая болезнь, желающая отобрать все без остатка. Николай подумал, что слышать скрип собственных костей порой не так тревожно, как голос этого человека.
Откуда?
У этого золота нет истории, зловеще пробормотал матрос. Считай, что оно из ниоткуда.
Николай уставился на моряка в ожидании разъяснений. Конечно, он слышал, как деньги делают из воздуха и как люди в одночасье становятся богачами, но чтобы золото само появлялось в руке, представлялось с трудом. Если следовать тому же принципу, то золото могло бы появиться и в его домике, и, если жена не заметит это первой, у него будет отличный шанс показать себя с лучшей стороны.
Оно еще там, продолжил сириец полушепотом, и тут до Николая начало доходить, о чем толкует странный человек. Ждет нас там, где появилось.
Бобок решил уточнить:
На судне?
На судне, прошептал матрос.
И сколько его там?
Много! Он убрал жидкие волосы со лба.
Что-то было в нем такое, что заставляло верить. Николай прислушался к голосу разума, частенько противоречащему голосу сердца.
«Рио» старый балкер, пробормотал матрос. Стягивать его с мели слишком затратная процедура, и, скорее всего, владелец отдаст права на судно порту. Но, если бы он знал, сколько там золота
Николай присвистнул. В нем взыграла жадность, и на несколько минут он позабыл о машине, брошенной поперек дороги.
Там правда так много золота? прошипел он и поглядел по сторонам: кроме деревьев и ветра, их никто не подслушивал.
Сириец прикрыл глаза, что означало «не сомневайся, тебе хватит на две жизни».
Почувствовав, как в животе скручиваются внутренности, Бобок призадумался. Сириец мог лгать, а мог и говорить правду. И, будь то любой другой моряк, к примеру, токарь или электромеханик, он бы решил, что его разыгрывают. Здесь же все было иначе. Николай словно ухватил за хвост удачу, и в его груди зародилась пламенная надежда.
Кто еще знает про золото? как бы невзначай спросил Бобок.
Теперь он увлекал сирийца в путь, потому что из-за поворота показались боцман и матрос. Их шаг ускорился, и, чтобы оторваться от них, Николай тащил одной рукой чемодан, а другой важного спутника. Они почти добрались до последнего бугра. Далее следовала петля с глубокой колеей, где УАЗ иногда цеплял днищем, а за ней находилась парковка такси.
Я, еще один матрос и механик.
Они сейчас на судне?
Матрос еще на борту. А про механика не знаю. У него были проблемы со здоровьем.
Значит Николай прокладывал логическую цепь. О золоте он уже думал, как о своем. Секрет может разболтать как один, так и другой.
Нет, уверенно ответил сириец. Матрос устал. В его планах вернуться домой и как можно скорее обо всем забыть. А механик, он махнул рукой, кому скажет, все равно не поверят. Он дурачок. Отбитый на всю голову. Уже год на судне отсидел, потерял последнюю память.
Хорошо, если так, рассуждал Николай. Но все же вариант того, что они разболтают, остается.
Их арестуют, если кто-то узнает про золото до их депортации. Весь экипаж находится в группе риска при любой инспекции. Поэтому в их интересах держать язык за зубами.
Николай счел этот факт достоверным.
Пограничники уже обыскивали судно?
Да. Но они ничего не нашли и не найдут.
Почему?
Потому что наше золото не пахнет.
Николай поднес крохотный кусочек к носу. Золото не пахло, но сквозь грязь он видел, как оно сверкает.
Это же чудо, воскликнул он, не зная, как себя вести в подобных ситуациях. Подлинность того, что находилось у него на ладони, восхищала. Настоящее золото! Господи, да оно же стоит кучу денег!
Ты, наверное, хочешь его? спросил матрос.
У Николая пересохло во рту. Сириец словно читал его мысли. Сейчас Бобок не просто хотел золото. Он хотел весь мир, и ему было плевать, что последует за его жадностью. Главное, что он хотел. Хотел все.
Я мог бы поделиться с тобой, заверил сириец, и Николай наконец-то увидел настоящую щедрость. Такую, что даже мать могла позавидовать, а жена так и вовсе удавиться.
Ага, он затряс головой, и его сердце забилось, как от первого поцелуя.
Я скажу тебе, где оно, матрос зашептал, и теперь они вдвоем посмотрели по сторонам. Но взамен ты окажешь мне услугу.
Ветер дунул им в спину. Николай почувствовал, как его толкают и он, точно телега на скрипучих колесах, начинает движение против своей воли. Сириец притянул его к себе и зашептал на ухо. Когда он закончил, ветер притих, а плотные дождевые тучи опустились еще ниже, словно протестуя против тайного заговора. Просьба показалась Николаю вполне осуществимой. Она не выглядела серьезной и с первого взгляда смотрелась, как шутка Воланда в концертном зале. В его голове так и прозвучало: «Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота». Последнее слово оставило приятный след в его воспоминании. Николай почувствовал облегчение: сириец не попросил что-то такое, чего бы он не смог сделать. Например, кого-то убить. А это
Он отмахнулся и сказал:
Без проблем. Все будет, как пожелаешь, my friend.
Матрос вытащил из чемодана листок бумаги, который незамедлительно отправился во внутренний карман куртки Николая. Договор был заключен.
Глава 3
Новороссийск. Катя рвется в шоу
Собираясь на прогулку, Катя не раз вспоминала то, что рассказал ей Иван. Дело заинтересовало ее, но она не была готова отказаться от поездки в Домбай. Катя любила горы и обожала кататься на лыжах. Еще больше она любила веселую компанию и уединение. Все это можно было получить на целых четыре дня уже завтра. И вдруг приходит двоюродный брат и рассказывает про какой-то фантастический клад, спрятанный на борту судна. Она не помнила, в какой момент начала сомневаться, но в ее памяти отложился эпизод, когда Иван сказал, что эта экспедиция может претворить в жизнь ее давнюю мечту: побывать в месте, где будет страшно и приятно одновременно.
Катя давно искала такое место.
Воспитанная в среде молодежи, жаждущей острых ощущений, она перестала быть обычной девочкой. Ее влекли тьма и мрак, безбрежье и пустота, хаос и безнаказанность. Годы ушли на то, чтобы найти сегмент, способный удовлетворить ее желания, и Катя наконец обнаружила, куда ее тянет. Точкой притяжения стал индустриальный туризм. Разрушенные здания, долгострои, военные сооружения, ветки метро и многое другое возбуждало в ней дикий интерес. Проблема заключалась в том, что в Новороссийске таких точек имелось не так много, да и те, что были, находились либо под охраной, либо в состоянии полной консервации.
В двенадцать лет Катя побывала в полуразрушенном здании бывшего ресторана «Семь ветров». После того похода она поняла, что, кроме удивительного вида с горы, смотреть там совершенно не на что. Чуть позже, в старших классах школы, она исследовала долгострой на территории Морской государственной академии. Было круто, но регулярные визиты курсантов, пьяниц и патрулей быстро исключили здание из списка ее интересов. Несколько лет назад Катя отважилась на марш-бросок через один из цементных заводов в восточном районе города. Попытка попасть за бетонные стены окончилась неудачей: домой девушку с компанией друзей доставила полиция, а их родители были вынуждены оплатить штраф за попытку вторжения на частную территорию.