Алекандр Гриневский
Кыш, пернатые!
© Гриневский А., текст, 2022
© Ренева М., иллюстрации, 2022
© Рябухина О., фотографии, 2021
* * *
События, случившиеся в наше время, в Москве, в Ростокино, постепенно захватывают новые пространства нашей страны и выходят за ее пределы в бескрайние степи Монголии.
Основной сюжетной идеей становится обострившееся неприятие всего чуждого, непонятного, необычного. И как следствие, очевидная назревшая неизбежность разделения человечества на прежнее и новое. Раздел проходит по человеку, живущему понятной обычной жизнью. Отбирается привычное существование взамен же дается красивая, непрактичная абстракция, реализуемая в образе полёта. Человек становится крылатым.
Автор поднимает вопрос сосуществования: будет ли найден компромисс или две ветви человеческого развития разойдутся?
На крылатых охотятся «ловцы», их преследуют компетентные органы, их пытаются втянуть в политические акции и запрячь в полукриминальный бизнес. Но приспособить новую возможность человека, летать как птица, никаким структурам не удается, потому что приспособить новое к старому невозможно. Это уже новый виток, требующий иного подхода.
Мистическое начало здесь не цель, а средство, помогающее раскрыть потаенные глубины человеческой души. Сочетание этого с созданием глубоко оправданных психологических образов героев и полноценного художественного мира произведения делает роман Александра Гриневского «Кыш, пернатые!» несомненно достойным участия в конкурсе литературной премии «Большая книга».
С. А. Надеев
Главный редактор журнала «Дружба народов»
«На берегу крохотного озерка, свернувшись калачиком, накрывшись крылом, как одеялом, спал человек. Был он голоден, гол и грязен. И был крылат»
Что делает человек, когда лишается рук, и на их месте вырастают крылья? Мне кажется, что герои романа по-новому восприняли свою жизнь, по-другому взглянули на тех, кто с ними рядом, осознали, что нужны только самим себе и своим близким.
«Нет в этой жизни никакого смысла, кроме её проживания» есть в романе «Кыш, пернатые!» другой смысл, кроме фантастичности сюжета и затеянного приключения.
Читая, ловила себя на мысли, что уже узнаю слог автора: он резковат порой, иногда обрывист, а бывает и необычно нежен и певуч, когда дело касается описаний природы и чувств между мужчиной и женщиной. Как всегда, это и происходит в произведениях А. Гриневского, напряжение нарастает к финалу, и тогда наступает невероятное облегчение, и долго ещё остаётся с читателем ощущение сопереживания и обретённого покоя.
Аппельганс Екатерина
Филолог, библиотекарь, автор интеллектуального контента
Мне понравилась тема и её реализация. Это очень талантливо. Собственно, на этом можно было бы и закончить, потому что всё остальное незначительная вкусовщина.
Два раза я думал, что угадаю, чем сейчас всё закончится, но при этом самого очевидного и единственно возможного конца не увидел. Зато почувствовал общую атмосферу какого-то апокалипсиса или даже уже пост при том, что никакого апокалипсиса нет и в помине. Ну и фирменный переход в финале из одного мира в другой, опять отлично написанный.
Виталий Полосухин
Российский писатель-прозаик, сценарист
Нас бьют, мы летаем
От боли всё выше
Граффити на бетонном заборе в Ростокино
Глава первая
Деревья они же как люди: болеют, умирают Правда, живут дольше. Но ведь не двигаются. На месте стоят. Это хорошо стоять? Так надо? Жить дольше будешь?
Если мимо магазина, автостоянки, библиотеки, потом между домов невнятных, то к гаражам, и узкая тропа между ними, загаженная, мусором заваленная, и в глухой забор упрёшься, которым Собянин все железки огородил, а там дыра, свободолюбивым народом прорублена, топорщит рваные края. Рельсы веером, и гравийная насыпь под ногами. Перемахнешь, оглядываясь, чтобы поездом не смело, и ты в Лосинке.
Не надо заходить далеко. Здесь же, на насыпи сесть, она ве́рхом идет, железка внизу, под ногами. Пенёк выбрать. Грязные они по осени, в грибах каких-то, в плесени обтереть и усесться. Банки с пивом в траву у ног. А теперь смотреть.
Сидеть на насыпи, глотать пиво из банки, ощущая металлический привкус, захлёбываться пузырьками и смотреть на поезда, как проносятся мимо.
Люди за окнами стремятся куда-то, живут Им кажется, что живут
Вон водочные бутылки и банки из-под пива пустые разбросаны вдоль насыпи эти уже выпиты.
А людям в поезде кажется, что они полные жизнью наполнены, и это что-то значит
И этих под насыпь. Со временем
Сижу, смотрю, о жизни думаю. Философствую.
Ну что я за человек такой? То, что неврастеник, это ясно. Врать себе не буду. Всё у меня от настроения зависит. Например, сегодня плохо! И ведь не поспоришь.
За полтинник уже И что? Работы нормальной нет. Денег нет. Капает что-то, конечно. Но мало. Больше хочется. По заграницам поездить, мир повидать, а не раз в год, зажимаясь. Осталось-то совсем ничего активной жизни. Машине десять лет, менять пора. Где деньги брать? Слава богу, со здоровьем пока тьфу, тьфу, тьфу. Но ведь это пока Старость подкатывает. Импотенция засветила. С женой уже не получается, да и не хочется. А главное, раньше бежал куда-то, стремился, чего-то добивался интересно было. Сейчас как будто свет приглушили: сумерки спать пора. Ничего не хочется, а если хочется, то как-то вяло.
С другой стороны, что ты ноешь? Семья есть, квартира есть. Деньги какие-то капают. Сын хорошо зарабатывает. Машина есть. Работа? А что? Извоз это тоже работа, и хозяин сам себе, не надо от звонка до звонка. Из Греции месяц как вернулся. Да ты счастливый человек! Знаешь, у скольких этого нет? Живи и радуйся!
Со спины подошел, я не заметил.
Вздрогнул. Испугался.
Разозлился сразу.
Бомжатник у нас в Лосинке. Они с весны до осени лёжки себе устраивают: коробки картонные, одеяла рваные, целлофан, тряпьё разное, бутылки, банки помойка, одним словом. Копошатся среди этого мусора, живут, костры жгут. С бабами, которых от мужиков не отличишь. У нас на «Яузе» даже турникетов на платформе нет, приехал шаг в сторону лес.
Что? говорит. Хочешь так?
Я на ворону смотрел, как она по ветру боком с берёзы снялась и её по диагонали ветром вниз, к гаражам вынесло, замахала, выправилась и пошла к домам рваный пунктир на синем. Свободная, ветром гонимая. А небо осеннее, бездонное, жестокое и ласковое одновременно, облачком белым, размытым, по краю украшенное.
Глянул искоса марку держать надо, но злюсь на него, на себя, что испугался от неожиданности вон адреналин ещё в икрах пощипывает. Стоит за спиной бомжара грязный, с рваным пакетом целлофановым цветным, битком набитым. Без возраста, щетиной заросший. Лицо одутловатое, желтизной отдаёт. Пальтишко на нём старое с меховым воротником, нараспашку. На ногах сандалии стоптанные, нелепые осень же.
Да пошёл ты! Двигай отсюда. Не звали.
А он уже усесться успел, чуть в стороне и ниже.
Давай, я сказал!
Как скажешь. Подниматься начал, медленно, словно ноги в коленях не гнутся, так собака, которую турнули, все равно надеется: вдруг хозяин передумает, позовёт. Подниматься-то поднимается, а сам на банку с пивом, что в пожухлой траве возле моих ног валяется, глазом косит я-то вижу.
Он вроде уже и встал но тут как-то нехорошо мне сделалось: чего я на него взъелся?
Садись уж, говорю. Ладно
Но вот уж хрен! Банку ты полную не получишь.
На! Протянул недопитую, которую в руке держал. Нечего на целую зариться.
Взял. Руки грязные, трясутся.
Сколько лет-то тебе, отец?
Да твой ровесник, поди
Пьёт, захлёбывается, шея дряблая, в волосках седых, под кадыком ходуном ходит.
А ведь, похоже и я мог бы так же сложись жизнь по-другому.
Дунуло ветром, согнуло берёзы, рвёт кроны, сорвало ворон, заметались стаей, перепутались мечутся, орут с десяток вырезает на синем круги. Тревожно стало, а тут ещё электричка пронеслась, загудела, словно воздух, пространство её сдерживает, не даёт прорваться.
Хочешь, как они?
Чего?
Как эти Голову вверх запрокинул, на ворон или на небо смотрит, и пена желтая, уже засыхающая, в уголках губ. Противно.
Ты пей! Что за хрень городишь?
Тяжко?
А кому легко?
Чего прицепился? На хрен ты мне нужен? Дали выпить пей и молчи в тряпочку.
Что же за день такой невезучий? С самого утра. Кофе хотел. Насыпал в чашечку, потянулся за чайником, задел ложечку, опрокинул. Кофе на пол, чашечка об пол, ручка в сторону. Любимая чашечка была, вкусная!.. И телефон сразу радостно так, задорно. Смолк. А на экране сообщение отменился выезд. Остался сегодня без заработка. И чёрт бы с ним, не впервой отменяют. Но ведь уже настроился А чем тогда заняться? День пустой.
Тут и жена встала. У неё выходной, значит целый день дома. И началось: это подай, то принеси, пол подмети, пыль протри, ей уже тяжело всё самой делать, она не только за домом следит, но ещё и работает, а помощи никакой, окна вот с зимы не мыты и поехало без конца и без края.
Разругались, естественно.
Да пошло всё! думаю. Пойду-ка за пивом схожу, посижу спокойно в одиночестве, на поезда посмотрю.
Вышел из подъезда, решил на машину глянуть. Подхожу твою же мать! Переднее правое спущено. На ободе кормилица стоит.
Тут я и понял не мой день. Ладно, думаю. Пиво, поезда и в койку, под одеяло. Заспать. Пропустить, не высовываться. С колесом завтра буду разбираться. Не надо сегодня ничего делать.
Пришёл к железке, на насыпь сел. Глотнул пива, смотрю на поезда. Я люблю на них смотреть. Куда-то едут Узкие, длинные. А тут этот Нет, точно не мой день.
Этот сидит, наблюдает, как я закуриваю.
На, говорю, и сигарету из пачки сам выковырял.
Спасибо, не курю. И тебе не советую.
Вот же праведник нашелся.
Хотя, продолжает, бросить всё равно когда-то придётся.
Философ, блин! Всё когда-то бросить придётся. Тоже мне, открыл Америку.
Электричка вдали нарисовалась. Затрубила. Светло-серая. Эта из Мытищ, без остановок шпарит. Смотрю, как надвигается.
Вдруг говорит:
А хотел бы поездом стать?
Я сначала не понял, подумал, что ослышался. Электричка мимо неслась. Грохотала по рельсам.
Что, переспрашиваю, сказал?
В поезд хочешь превратиться?
Меня аж оторопь взяла:
Чего?!
Представь, говорит, по рельсам, никуда не сворачивая, всё определено, по расписанию, леса мелькают, поля, люди новые
Смешно стало. Даже интересно. Вот чудик! Хотя поживи его жизнью, побомжуй, ещё не так крыша поедет.
Или в дерево? продолжает. Будешь стоять, ветвями качать, листвой шелестеть, птички там разные перепархивать будут. Не жизнь, а лафа! Никуда не спешить стой себе и стой, наблюдай за миром.
И так он это говорит Затягивает, как в омут, в эту ахинею словесную.
Подыграть захотелось. Один чёрт, посидеть в одиночестве не вышло. Посмотрим, что он дальше плести станет.
А ты что? Можешь?
Не то чтобы могу но вот если постараться
Уклончиво отвечает, куда-то поверх железки, на дома, на крыши, что вдалеке, за забором, в небо упираются, глядит.
Я решил с другого боку зайти.
А что, спрашиваю, в любое можно превратиться? И в одушевлённое, и в неодушевлённое?
А ты знаешь, что такое душа? Ты её видел?
Вздохнул. Руку в волосы запустил, башку чешет. И мне вдруг показалось, что ему скучно стало со мной разговаривать. Отстранился как-то
Помолчали.
Я банку новую вскрыл, говорю:
Подставляй свою, плесну чуток.
Засуетился сразу, протягивает.
Не я решил не сдаваться. В поезд, конечно, интересно Да и в дерево тоже Но уж если превращаться, то во что-то другое.
Во что же?
Ну, не знаю В птицу, например. Всё-таки полёт, и всё такое Вот как это летать как птица?
Что здесь непонятного? Всё просто.
А чего же ты сам тогда по земле ходишь? Раз угла не имеешь, где приткнуться, летал бы
Мне не надо. Я не для этого приспособлен.
Ха! А для чего?
Я по другому делу.
В тупик разговор зашел. Да что с ним, синюшным, разговаривать. Домой пора. Подмерзать начал. А этому в сандалиях хоть бы хны. Бормочет что-то себе под нос не разобрать.
Ладно, говорю, бывай! Не болей и не кашляй.
Он словно не слышит. Глаза на меня поднял и опять свою пургу гонит, про поезд.
Представь, тихо говорит, еле разбираю, что ты электровоз. Несёшься в ночи сквозь холод, сквозь темноту, и вот уже солнце встает, рассвет силу набирает, а ты сквозь туман утренний прёшь. Грудь железная, мощная, давишь на воздух, на пространство, что впереди тебя, пихаешь, раздвигаешь, разбрасываешь по бокам. Не остановить. У тебя тормозной путь ого-го какой. Не вставай на пути сметёшь и не заметишь. Станции, полустанки мимо проносятся сонные, утренние, солнцем освещенные. А ты дальше. Несёшься и несёшься вперёд Хочешь?
Смотрит на меня снизу вверх, будто надо ему очень, чтобы я согласился.
Совсем шизанутый! А поначалу нормальным казался.
Решил не связываться пускай себе бормочет. Повернулся и пошёл.
Услышал только, как он в спину выкрикнул: «Ну, в птицу, так в птицу!»
Иду по насыпи, по тропинке, чувствую, засиделся, поясницу ломит. Дай, думаю, пройдусь, разомнусь немного.
У нас, если по брёвнышкам Будайку перейти а она вот, в пятидесяти метрах от железки журчит, мутную водичку перекатывает, можно на большую поляну выйти. Там собачники обычно тусуются. Но это утром и вечером, сейчас никого не должно быть.
Нет понимаю что-то не так Уже не только поясница, уже и спина болит, и шею как-то вбок тянет. Не так что-то со мной. Нерв какой защемило, что ли?
И вдруг удар по всему телу. Тупой. Изнутри. Как будто по позвоночнику снизу сильно ударили. Но не больно.
На миг в глазах потемнело.
И тут же рукава у ветровки по шву, с треском.
Вывалилось что-то из рваных рукавов, и до земли
Мать моя женщина! Перья! Крылья!
Свисают по бокам, а рук нет.
Стою, не понимаю ничего.
Нет рук!
Пошевелиться боюсь. Голову повернуть. Замер. Страшно. Глазами из стороны в сторону. Деревья берёзы, ёлки стоят. Ветки сухие, трава под ногами. Ветер подул. Заиграли листья, зашелестели.
Ничего не меняется. Свисают по бокам.
Я глаза закрыл, а в голове пусто до звона. Ни одной мысли, темно в голове, как за закрытыми веками.
Лай собачий послышался. И тут словно сознание включили не должны меня таким увидеть!
Я глубже в лес, за деревья. Хотел быстро. Не получается. Не очень-то расходишься, если руки перьями обросли и до земли повисли. А пошевелить ими я почему-то боюсь.
Выглядываю из-за деревьев прошла какая-то тетка толстая с шавкой на поводке. И всё вдруг нереальным показалось, словно сон смотрю, откуда-то сверху, со стороны, а сам не участвую. Перемешалось всё в этом сне: и вороны, мечущиеся в синем небе, и электричка, вспарывающая пространство, и тётка с собакой, и кроны деревьев, гуляющие под ветром, и насыпь железнодорожная, и сам я на пеньке с банкой пива, и бомж, сидящий на земле чуть в стороне
Стоп. Это же он, сука. Из-за него. Убью гада!
Не до логики было. Скорее обратно к насыпи, вдруг он ещё там? Остальное потом. Разберёмся.
Оглядываясь, крадучись, через Будайку, по брёвнышкам.
Вот уже насыпь
Ну, если эта блядина там ногами забью!
Заспешил.
Пусто!
Пенёк, на котором сидел. Банка из-под пива, смятая, в траве.
Пусто!
Тропинка по верху насыпи к станции.
Туда ушёл! Некуда больше. Не в лес же Сколько времени прошло? Да минут десять. Догоню!
Засеменил по тропинке. Электричка со спины накатила, с гулом, с грохотом. Плевать! Пусть смотрят. Не останавливаться же? Скорее надо!
Скользнула тропинка с насыпи, побежала вдоль путей. Станцию вдали видно.
И никого Пусто! Или опоздал, или тот действительно в лес ушел. И что теперь делать? На станцию в таком виде не сунешься.
Ушел под деревья. Стою. Солнце скрылось. Листва, ветки, стволы перед глазами. Один.