Позвонить! Я же жене могу позвонить.
И так домой захотелось Там хорошо, там укроюсь, там всё по-прежнему будет
Не раздумывая руку в карман, за телефоном.
Вот тут-то и понял, что не всё так просто. То, что было раньше рукой, изогнулось и куда-то за спину пошло Вместо руки крыло. Пальцев нет! Как теперь?
Начал потихоньку этими крыльями двигать. Стою. Шевелю. Привыкаю.
Вытянуть вперёд могу, но не как руки, а совсем чуть-чуть. Могу в стороны широко развести. Там, где локти были, они сгибаются, но не вперёд, а назад, и в таком виде, сложенными, их легко за спину завести. Перья иссиня-чёрные, жёсткие.
Стою как дурак, крыльями шевелю так и эдак, понимаю телефон из кармана куртки мне не достать.
Ничего, успокаиваю себя. В панику не впадать. Сейчас что-нибудь придумаем
Подошел к поваленному дереву, примерился, зацепил карманом за сук дёрнул. Крепкий, собака, соскочил, не порвался. Я ещё раз, поглубже. Затрещал. Надорвался. Выпал телефон. Полдела сделано.
Теперь перевернуть.
Это уже легче. Пошерудил ногой, он и перевернулся как надо.
Я на колени опустился, выбрал веточку подходящую, листья пообкусывал, в зубы её. Распластался на земле, крылья в стороны раскинул для удобства и начал этой веточкой по клавишам тыкать.
Лежу, стараюсь, слюной захлебываюсь, шея затекает.
С четвёртого раза получилось, только взмок от напряжения. Хорошо, что телефон старый, кнопочный и громкая связь есть.
Заиграла мелодия, жена подошла.
Слушай, Маш, говорю, тут такое дело Неприятность со мной приключилась. Ты не могла бы подойти, помочь?
Спокойно говорить стараюсь, даже весело мол, это так ничего серьёзного.
Но мою не проведёшь. За тридцать лет совместной жизни я её изучил. Сразу затараторила.
Что случилось? Какая неприятность? В милицию забрали, что ли? Или подрался с кем? Ну, говори, не молчи! Вечно с тобой что-то случается. Куда идти-то? Деньги брать?
Слово не даёт вставить, заполошная.
Да не тарахти ты! Погоди! Знаешь, как через дыру в Лосинку выйти? Помнишь, когда на лыжах ходили?
Ну помню. Что случилось-то?
Подожди! Послушай! В дыру в заборе, через пути, потом через Будайку и на поляну. Поняла?
Да. Что случилось-то? Ты там живой? Избили?
Тьфу ты! Ну как ей объяснишь?
Маша! Всё нормально, никто меня не избил. Я не могу сейчас рассказать
Ой, не нравится мне это. Темнишь ты. Сейчас, посуду домою и приду. Или бежать надо?
Не спеши. Всё нормально. Только это Пальто помнишь у меня такое черное? Сто лет не надевал. Захвати, пожалуйста. И покрывало большое какое-нибудь которое не жалко.
О, Господи! Что там с тобой стряслось?
Всё нормально.
Сейчас приду!
Уф! я выдохнул. По крайней мере домой я сегодня попаду.
Запомнил дерево, под которым оставил телефон, потом с женой заберём, и отправился на поляну ждать. Пока шёл, крылья разминал, привыкал к ним.
Поляна пустая никого. Тихо. Береза, что посередине, замерла, ветвями обвисла.
А что, думаю: раз крылья есть, можно и взлететь попробовать?
Вышел из-под деревьев. Огляделся. Поднял крылья, махнул со всей дури.
Что произошло не понял. Если и оторвался от земли, то сантиметров на десять, как подпрыгнул. Что-то не то
Но ведь оторвался!
А если вот так?
Побежал и крыльями вниз и от себя, за спину воздух. И вдруг нет земли под ногами! Болтаются ноги в воздухе, а опоры нет. И воздух под крыльями стал не тугим, а податливым. Легко машется.
Лечу ведь. Коряво, низко, но лечу!
Перестал работать, раскинул крылья, спланировал к земле, пробежался и встал.
Обалдеть! Я летел!
Оглянулся назад метров двадцать пролетел, это точно.
Всё. Хватит экспериментов. Не дай бог, кто увидит. Да и жена должна вот-вот подойти.
Отошел под деревья. Встал в тени, жду. Разрыв мозга у меня. Крылья они, что? Теперь всё время будут? Как жить тогда? Даже подумать страшно. Не могу, не хочу в это поверить. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но я же летел!.. Вот только что. Я ещё могу!
Ладно об этом дома подумаю. Надо до дома добраться.
Вот только ссать я хочу! Терпежу нет после пива. Крылья эти мудацкие не расстегнуть штаны.
Ну, где она?
Идёт вон Торопится.
Дождался, когда поближе подойдёт, окликнул.
Как она глянула на меня, так и замерла. Сумку клетчатую, барахлом набитую, выронила и руки ко рту прижала. Сейчас заплачет.
А мне не до переживаний не могу терпеть больше!
Маша! говорю. Всё потом! Штаны мне расстегни скорее, писать хочу сил нет!
Подошла ближе. На крылья косится с опаской. Копается, ремень расстёгивает. Еле дождался. Ещё бы немного и всё Отошел на два шага, отвернулся. Блаженствую.
А теперь, прошу, одень меня.
Вот тут-то она и заревела. Обняла за шею, в грудь лицом уткнулась. Плечи вздрагивают. А я даже обнять её не могу. Не крыльями же?
И так мне стало нас жалко! И себя, и её. Вот напасть-то свалилась.
А она сквозь слёзы причитает:
Как же это? Откуда они взялись? Ой, Боженьки! Больно тебе?
Маш, говорю, пойдём, а? Я тебе дома всё спокойно расскажу. Не надо, чтобы меня таким видели.
Она отстранилась, слёзы вытирает.
Да! Да! Пойдём! А может, тебе в травмпункт сразу? Или скорую вызовем?
Маша! О чем ты? Какой травмпункт? Меня же сразу или в психушку, или в институт какой-нибудь закрытый поместят. Опыты будут ставить. Пойдём домой. Ты пальто принесла? Давай попробуем его на меня надеть, чтобы крыльев этих видно не было?
Домой! Конечно, домой! Сейчас! засуетилась. Присела на корточки, молнию у сумки рвет, смотрит на меня жалостливо, снизу вверх.
Пальто не подошло. Торчат крылья наружу.
Закутала меня в покрывало. Слава богу, без узоров, тёмно-зелёное, не так в глаза бросается.
И пошли мы с ней я впереди, в покрывало обёрнутый, она сзади, с сумкой клетчатой, на плечо повешенной, ну, чисто парочка бомжей. Смешно, а не до смеха
Через дырку в заборе, мимо гаражей, на улицу вышли. Люди ходят. Магазин «Пятёрочка». Мы мимо.
Я глаза не поднимаю, знаю, что пялятся. Иду, смотрю на асфальт под ногами. До дома недалеко. Лишь бы ментов не встретить.
Квартира малогабаритная. Я как в своём коконе зашел, так всю прихожую загородил.
Гляжу, у моей опять губы затряслись сейчас начнётся. Нельзя дать ей раскиснуть.
Давай, говорю, освобождай меня, режь куртку, так не снимем.
Подействовало. Туфли скинула, за ножницами метнулась.
Пока резала да стягивала с меня одежду, вроде и подуспокоилась. Носом продолжает шмыгать, но уже и перья погладила с опаской, правда, интересно ей.
Остался я в одних трусах. Зашел в комнату, сел на стул, крылья свесил. Она напротив, за стол села.
Ну, рассказывай!
Я всё и рассказал. И про бомжа этого И как взлететь пытался.
Слушает, слёзы кулачком вытирает.
А меня вдруг смех разобрал прямо распирает всего не могу остановиться.
Что ты смеёшься, дурак? разозлилась. Ты же сам ни поесть, ни в туалет сходить не можешь.
Меня ну прямо корчит. Хочу объяснить, а не могу.
Наконец чуть отпустило.
Ты только представь, говорю, я ведь запросто в поезд мог превратиться!
Глава вторая
Я решил уходить с монгольской группой. Не из-за того, что был ярый приверженец скрытого существования, а потому, что старший группы Валерий Палыч выглядел спокойным и, на мой взгляд, разумным и надёжным человеком. И ещё у него хороший проводник дочь. Это давало надежду на благоприятный исход многокилометрового путешествия. Для меня, правда, оставалось неясным, что мы будем делать в этих пустынных и необозримых степях. Хотя достаточно того, что не надо будет прятаться и постоянно бояться отлова.
Монголия была выбрана неспроста. В первую очередь, конечно, из-за пустых и необжитых пространств есть где затеряться. Во-вторых страна отсталая, со своей специфической религией, живущая скорее прошлым, чем настоящим, не говоря уж о будущем. Возможно, там по-иному смотрят (если смотрят вообще) на проблему перерождения.
Раскол, вылившийся в откровенную бытовую склоку, произошел на первом и, я подозреваю, последнем слёте. До чего же подходящее слово «слёт». Правда, большинство участников добиралось всё же пешим ходом. По воздуху единицы.
Собрались в удалённой части Лосиного острова, за кольцевой дорогой. Слетелось (до сих пор чураюсь этого слова) двадцать восемь человек.
Несмотря на вспыхивающую время от времени истерическую перебранку, этот слёт всё же был очень полезен и впервые позволил выявить важные закономерности.
Нас много. Двадцать восемь человек прибывших это только Московская область, Дмитров, Волоколамск. Значит, можно предположить, что на территории нашей необъятной нас куда больше. Косвенное подтверждение тому целенаправленный отлов. Если раньше это было скорее дело случая (повод примитивный обывательский донос), то за последний год ловцы активизировались, стало известно, что созданы специализированные группы.
Всё говорит за то, что процесс перерождения начался три года назад. Но, вполне возможно, это относится только к Москве и ближайшим областям.
Женщин среди нас нет. И детей нет. Одни мужчины в возрасте от сорока до шестидесяти. Почему так? Вопрос.
Три четверти прибывших на слёт имели проводников. Это говорит о том, что существовать без помощи нормальных людей мы пока не можем. Те, кто пытается адаптироваться и жить самостоятельно, видели бы вы, во что они превратились. Для них мусорный бак столовая, а уж как благоухают!
И самое главное: все без исключения познакомились с человеком в сандалиях! Одет он мог быть по-разному, повстречать его можно было где угодно, но сандалии неизменны.
Вы не подумайте, что это я сам так гладко научился анализировать и излагать. Это Валерий Палыч всё разложил по полочкам и разъяснил. Недаром кандидат технических наук.
Хотя Я тоже изменился. Спокойнее стал. Фатализм, молчание и одиночество. Что-то во мне сломалось. Уверенность потерял. А откуда ей взяться, если целыми днями дома, да ещё и занавески задернуты. И лишь иногда, когда уже совсем невмоготу, выведет жена ночью в Лосинку словно собаку выгуливает, порезвишься, полетаешь чуток.
Тогда Ваньку и встретил.
Жуткое зрелище, когда мимо тебя, летящего ещё с опаской как бы по неумению вниз ненароком не рухнуть, проносится в ночи чудище с растопыренными крыльями и свисающими голыми ногами. Ванька он голым летал.
Вот тогда я чуть и не рухнул. С перепугу даже не сообразил, что он такой же, как я. Заметался и вниз! А там деревья. Я сквозь ветки с треском, кожу обдирая. Сижу на земле, не двигаюсь, затаился.
Этот здоровой чёрной тенью накрыл ещё пару раз и исчез. Ну, думаю, пронесло. Что же это было такое?
Вдруг слышу, идёт кто-то, ветки трещат пробирается! Кричит: «Эй! Мужик! Где ты? Да не бойся, выходи! Мы с тобой одной крови!»
Тут меня и осенило: он такой же. Тоже с крыльями!
Познакомились и закончилось моё одиночество.
Пришли к нам домой, жена на кухню готовить, а мы с ним в комнату и будто языками зацепились. Меня как прорвало, не остановить. Почти год ни с кем, кроме жены, не разговаривал. Картинка, вообще-то, сюрная сидят за столом два голых мужика, крылья до полу свесив, жена этих голых по очереди с ложки кормит, а они с набитыми ртами всё говорят и говорят, перебивая друг друга. Про этого хрена в сандалиях, про жизнь исковерканную.
Оказалось, Ванька уже полтора года в таком состоянии находится. Жена три месяца выдержала и выгнала. Грозила, сука, что если не освободит квартиру, то заявит и упекут его, куда следует.
Промзона есть заброшенная в Лосинке, недалеко от станции Белокаменная, там он обретался. Хлебнул! Жрал по ночам на помойке. А куда деваться? Потом к бомжам пристал. Полегче стало. Этим безразлично, есть у тебя крылья или нет. Подкормили чуток. Но не долго продолжалось. Как-то спьяну отметелили ни за что. Просто под пьяную руку подвернулся. А крыльями-то не особо отмашешься.
Потом светлая полоса пошла, как в сказке. Только вместо красавицы принцессы одинокая старушка.
Ванька мужик весёлый, разбитной. И рассказывает про своё житьё-бытьё весело. Слушать интересно.
Представь, говорит, плетусь я как-то ранним утром, только светать начало голодный, оборванный. Пока темно было, по помойкам окрестным шарил. Всё, думаю, сдаваться надо. Пускай забирают, пусть взаперти держат, зато хоть кормить будут. Не могу больше. И иду уже открыто, не прячусь будь, что будет. Смотрю: на лавочке старушенция сидит божий одуванчик, хлебом голубей кормит. Чего в такую рань на улицу выползла? Батон крошит и перед собой разбрасывает. Голубей целая стая, жирные, возле её ног суетятся, подбирают крошки. Ненавижу птиц! У меня при виде белого хлеба аж слюна по подбородку потекла. Почему этих жирных подкармливают? Распугал голубей, встал перед ней, крылья свесил мол, я тоже птица! Она, вроде, и не удивилась. Словно всю жизнь мужиков с крыльями видала. Хлеб мне протягивает. А как я его возьму? Присел на скамейку, с ней рядом, она меня с рук покормила. Потом к себе взяла. Одинокая. Сердобольная. Так и стал я у неё жить и её пенсию проедать.
Несмотря на все передряги, Ванька оставался подтянутым красивым мужиком лет сорока кудрявый брюнет с широкоскулым улыбчивым лицом, в бороде и при обильной шерсти по груди и животу.
Он у меня тогда два дня прожил. На третий день домой запросился. Говорит старушка моя поди с ума сходит, думает, отловили.
Да я и сам уже понимал, что пора ему сваливать. На Машу он начал поглядывать, заметно стало. Она тоже расцвела, порхает по дому. Как же, новый мужик по квартире голяком расхаживает. И, чувствую, сравнение не в мою пользу.
Ванька он такой наглый немного, что ли Везде себя как дома чувствует.
Выхожу я как-то из спальни, а он:
Валя! Что у тебя с лицом? И глаза испуганно таращит.
Что с лицом? спрашиваю.
Да у тебя же клюв вырос!
Купился! В прихожую, к зеркалу метнулся. Моя стоит в дверях заливается. Весело ей! А этот довольный. Грудь волосатую выставил
С одеждой у нас жуткая проблема. Во-первых, она оказалось и не нужна вовсе. После того, как крылья отрасли, я совсем перестал мерзнуть, и жарко мне ни разу не было. Во-вторых, сам ни надеть, ни снять. Ну и в-третьих, прошу прощения, как в туалет ходить? Сначала жена всё старалась что-то приспособить то фартук напялить, то рубаху длинную. Неудобно. Да и не нужно. Чего жену стесняться? Не такое видели. Через пару месяцев и я, и она привыкли.
А тут Ванька мне признался, что у него женщины полтора года не было. Нет, думаю, пускай валит от греха подальше.
Договорились, где и когда будем встречаться, и жена его повела, ночью. Он возле «Маленковской» со своей старушкой жил, от нас недалеко.
Сижу у окна, в темноту гляжу, жену дожидаюсь, переживаю. А ну как они сейчас с Ванькой любовь закрутят, а меня по боку? Парень видный, по бабам истосковавшийся. Ну и что, что она старше на десять лет?.. Сейчас ему не до жиру. И такую я незащищенность почувствовал. Ведь пропаду без жены. Не выживу один.
Обошлось. Вернулась. Зажили, как прежде.
Нет. Вру, конечно. Всё по-другому стало.
Ванька меня ещё с тремя крылатыми свёл, что в Лосинке обретались: Димон-рыжий, Петрович и Дед. Но дружбы с ними как-то не наладилось, да и обитали они далековато не налетаешься.
Разными они были.
Димон действительно был рыжим. Странное сочетание залысина со лба, окаймлённая рыжими волосами, и угольно черное перо на крыльях. Димон он совсем безбашенный. Даже в дневное время летать не боялся. И ловцов ненавидел люто: убивать, мол, этих сук надо, не они нас должны отлавливать, а мы их.
Петрович тихий, пожилой, пришибленный. Ныл всё время, на судьбу жаловался. Хотя как раз ему-то жаловаться грех. В семье, и сын его пас. Летом на дачу на машине вывозили.
А Дед был натуралом, отшельником. Да и какой он Дед?! Не больше пятидесяти. Маленький, юркий. Но патлатый: волосы ниже плеч, бородища на грудь сползает. С первого дня, как крыльями оброс, с внешним миром порвал. Жил в лесу, ночевал (вернее дневал так, наверное, правильнее выразиться) на деревьях. Сыроед мясо сырое жрал. Охотиться навострился на мелких птиц, мышей. Кормушки птичьи ночами подчищал их много в Лосинке. Про себя говорил: «Я новая особь человекокрыл! А значит, и образ жизни у меня должен быть особый, наиболее приближенный к природе. Врасти в природу надо, слиться с ней». Но, глядя на него, врастать почему-то не хочется. Кофе я хочу по утрам пить, а не воду из лужи А что ногами вытворял! Уму непостижимо. Всё мог делать. Ну, или почти всё.