Нашего Бога, буркнул монах. Уберите это. Он указал на мертвое тело. И давайте следующего.
Наталья Ильина
Зверь из ада
И придет из града Змиева тот, кого люди нарекли Зверь из ада. Знак крылатый на вые его, и не страшит его огнь темный
Бояново пророчество. Стих третий
Волшан изо всех сил старался сдержать рвущегося наружу зверя, но уже сводило челюсти, и спину молнией прошила сладкая боль. Его выгнуло дугой, бросило на четвереньки. Толпа ахнула и отхлынула. Он лихорадочно соображал, как будет прорываться из городища, когда в глазах взорвалось ослепительное солнце и мир погрузился во тьму.
Не очухался? пробился в сознание грубый бас.
Шевелится, ответил кто-то.
Волшан приоткрыл глаза. В разбитом затылке поселились тягучая боль и нарастающий зуд (топором рубанули, что ли?), а руки и ноги оказались связанными. Он валялся в полутемном помещении с единственным окошком, забранным кованой решеткой. Да и то было прорезано в крепкой двери. Едва не усмехнувшись что волкодлаку дверь да веревки? Волшан попытался обернуться и сразу захрипел. Шею обивала крепкая цепь, которая не давала зверю выйти наружу она впивалась в мощную шею и душила огромного волка, в которого он превращался. Не в силах поверить, что мог попасться так нелепо, он повторил попытку дважды под презрительные смешки из-за решетки, а потом обессиленно затих.
Дверь распахнулась, и кто-то вошел, тяжело вбивая шаги в сырой пол. Волшан мог видеть только запыленные сапоги, остановившиеся совсем рядом. С усилием он приподнял голову, но не успел и слова произнести. Один из сапог с размаха ударил его в живот. И еще раз. И еще.
Нечисть поганая! рыкнул истязатель, и окованный медью носок сапога прилетел Волшану в лицо.
Кровь залила глаза, и он перестал видеть, по опыту зная, что промаргиваться не стоит только хуже будет. Боль заставляла зверя рваться наружу, а ошейник душил, не давая завершить оборот Пытка показалась бесконечной, но неожиданно в комнате появился кто-то еще.
Уймись, Збыня. Успеешь еще. Посторонись, я на него гляну.
Получив передышку, Волшан скорчился от нестерпимого зуда раны заживали на нем очень быстро, но расплатой за это была мучительная чесотка.
Эк его крючит, удивился пришедший.
Так на цепь три гривны серебра пошло. Самое верное средство против оборотня! самодовольно заявил тот, кого назвали Збыней.
Ты воды плесни, пусть лицо покажет.
Поостерегись, отец Мефодий. Он опасен, пока жив.
Нечего бояться, со мной Бог, ответил священник.
Холодная вода немного уняла зуд и позволила Волшану расслабиться. Он отфыркался и с трудом разлепил глаза. Так и есть над ним стоял низенький, расплывшийся под рясой монах, а рядом широкий в плечах, рыжеусый вой, недоверчиво буравивший Волшана тяжелым взглядом.
Ты откуда такой появился? спросил монах.
Волшан дернулся сесть смотреть с пола было неудобно. Монах и вой отшатнулись.
Ненашенский он, отрезал Збыня.
Может, и так, но где-то же обретался, пока не схватили? Ты что в городище делал? повернулся монах. Жертву высматривал?
Волшан шевельнул разбитыми губами. Они горели зудом, как и вся нижняя челюсть.
Какую жертву? просипел. Я вчера только в Змиев пришел. Заночевал в общинном доме, вышел осмотреться
Это мы знаем. Тебя конюх признал. Ты же, нечисть, двоих добрых купцов в общинном доме ночью задрал!
Волшан замер, уставившись на монаха. Ночь накануне он беспробудно проспал и ничего о купцах не слышал. На конюха, который вечером насилу успокоил коней, когда появился Волшан, наткнулся, когда с утра вышел посмотреть, что за шум-гам снаружи поднялся. Теперь произошедшее стало понятным, но встревожило другое. «Убьют!» без тени сомнения решил он. Серебряная цепь не жгла, как воображал истязатель-Збыня тут волшба старого жреца не подводила но и обернуться не давала, а в человеческом облике ему из темницы не выбраться.
Не драл я никого, обреченно вздохнул Волшан, и тут же Збынин сапог припечатал его к стене сильнейшим ударом.
Во рту засолонело, зверь снова рванулся изнутри, и Волшан захрипел.
Д-дурак, брызгая кровью с губ, прокашлял он. У тебя людей режут, а ты не того взял.
И добавил, без особой надежды:
Отпусти, я за то настоящего душегуба поймаю.
Вой расхохотался. Глухое эхо ударило в низкий потолок.
Видал, отец Мефодий? Нечисть и на колу осиновом станет за жизнь торговаться!
Волшан оскалился на Збыню:
А ты бы не стал?
Истинный зверь из ада, спаси Бог! перекрестился монах. Утром прилюдно закончим с ним. Людям надо знать, что церковь и дружина их защищают.
Порешили, согласился вой.
На прощание он засадил Волшану сапожищем так, что тот взвыл, скрючившись, чем развеселил Збыню и еще больше напугал монаха.
Кормить и поить его никто не собирался. Волшан привалился плечом к стене, с трудом шевеля пальцами связанные руки совсем затекли и начинали зудеть. Ему хватило бы и ковша воды, а вот зверь почти обессилел оборот забирает много сил, и волк вечно был голоден. Ведь меняясь, Волшан становился втрое массивнее.
Сознание медленно уплывало. В полузабытье вспомнилось, как его мальчишкой выхаживал да учил Семарглов жрец, уже и тогда старый, как идолы на его лесном капище. «Человеком ешь то, что человеку потребно. Зверя корми мясом да кровью, только человечину чтобы пробовать не смел, слышишь?» За этим «слышишь» последовала звонкая оплеуха, потому как Волшан отвлекся и почти не слушал старика. Годы годами, а длань у того была крепкой как лопата. В ушах звенело
в ушах зазвенело, и Волшан очнулся. В полумраке перед глазами плавали черные и красные кляксы. Он моргнул, но те не пропали, наоборот обрели полузнакомые очертания. До помраченного сознания оборотня дошло не привиделось ему и не бред это вовсе. Грань между Явью с темницей воеводиной и Навью проявилась как никогда близко, и кто-то двигался там в красном мраке, к Волшану присматриваясь.
«Ждет, вздрогнул Волшан. Как добычу стережет. Что же, скоро свидимся». От горечи сжалось горло.
Тяжелые мысли роились в голове. Сколько сделал для него старый жрец от людей уберег и над натурой звериной власть подарил Всего-то раз и попросил о помощи. По великому своему смятению, послал в Дикое поле, разведать, не идет ли беда. Надеялся, что приемыш его опасения отведет, а Волшан-то и не сдюжил. Не получит жрец вестей из Дикого поля. Не узнает, что вовсе не напрасны были его опасения А главное: так и останется неоплаченным долг Волшана перед стариком, заменившим ему семью.
Убьет его Збыня поутру, хоть виновен, хоть нет, тут и гадать нечего.
После сумеречного полумрака темницы утренний свет резко ударил по глазам, и Волшан скривился, щурясь. Это не помешало ему разглядеть последний отрезок своего пути. Несколько шагов от воеводиного крыльца по пыльной вытоптанной земле, к невысокому помосту напротив, в центре которого раскорячилась широкая колода. Он дернулся в сторону, но Збынины дружинники держали крепко. Площадь за помостом гудела, заполняясь людьми. Спотыкаясь и медля, под тычки в спину, он одолел всход на помост.
Зверь внутри него сделал очередную попытку вырваться, и у Волшана подкосились ноги. «Не сейчас! беззвучно взмолился он, сжимая челюсти, только хуже будет!» Только куда уж хуже? Из центра колоды торчал топор, каким необхватные деревья рубят. Длинное топорище, отполированное многими руками, блестело на солнце. Сбоку прислонился толстый осиновый кол, затесанный на конце до игольной остроты. Не кол бревно целое.
При виде пленника зеваки заволновались, взревели. Волшан пошатнулся от шквала ненависти, хлестнувшего из толпы.
Тихо, люди змиевские! прогремело с высокого крыльца.
Площадь не сразу, но затихла. Волшан поднял голову. Збыня, одетый как для битвы и серьезный, опирался на резные перила. Рядом встал отец Мефодий, со скорбным выражением лица.
Все вы знаете, начал воевода, скольких душ мы недосчитались в последние ночи. Вот он враг рода людского, душегубец перед вами! Пойман, обезврежен и ждет расплаты за свои грехи! Что скажете, люди добрые, должны мы казнить его сейча
Продолжение утонуло в многоголосом реве толпы. Не стой Волшан перед плахой, он восхитился бы воеводой, так ловко поднявшим себе цену в глазах змиевского люда. Прямо спаситель! Но мешал пот, заливавший лицо и грудь, холодный и едкий. Это вырвался на свободу животный страх, который Волшан всегда держал в узде, как и зверя внутри себя.
В отчаянии он обернулся к толпе. Со всех сторон тотчас посыпались угрозы, оскорбления и насмешки. Легко насмехаться над полуодетым и связанным пленником. Уже опуская голову, оборотень вздрогнул, натолкнувшись на единственный взгляд. Хрупкая девушка, возвышаясь над головами ближних к помосту горожан, стояла на пустой телеге, среди других баб и подростков. Бледная лицом, только она и смотрела с сочувствием. Ему даже привиделось, что светлые ее глаза полны слез.
Кто-то кинул камень, но неловко. Не долетев до оборотня, он ударился о помост рядом с дружинником и отскочил тому по ноге.
Полно! рявкнул Збыня. Не камнями побивать его будем. Самолично голову нечисти снесу!
Один из воев поддал Волшану под колени, другой надавил на плечи. Оборотень повалился перед плахой. Руки, крепко стянутые за спиной, выворачивали ему плечи. В толпе одобрительно загомонили.
Змиевский воевода не спеша засучил рукава и собирался сойти с крыльца, когда с другого конца площади полетело над головами змиевских горожан требовательное:
А ну, расступись! Дорогу дружине князя Мстислава!
Раздвигая толпу собравшихся посмотреть на казнь, через площадь двигались конные вои под малым княжьим стягом.
Волшан отполз прочь от колоды, но, почти лишенный воли, остался стоять на коленях, не в силах вытерпеть пытку затянувшимся временем. Уже бы завершили, что начали, и дело с концом! Он свесил голову на грудь, да так и замер, тяжело дыша.
Зазвенела сбруя, не в лад затопотали копыта, лошадиный храп перемежался с «ну, не балуй!» всадников. Лошади нервно плясали между воеводиным крыльцом и помостом, ощущая близкого волка.
Вокруг помоста засуетились, забегали, но Волшан так и не поднял головы, думая о своем, пока еще было чем думать. Не дождется своего посыльного старый Семарглов жрец. Только это и жгло сейчас ему душу, будто в последний миг жизни ничего важнее не отыскалось.
это большая удача, что весь люд на площади собран, услышал он обрывок разговора у крыльца. Сейчас указ Великого князя киевского и зачитаю, сообщил чей-то густой бас.
И знакомый голос Збыни, растерявший всю начальственную важность, выразил полное согласие.
А этот что сотворил?
Волшан сообразил, что говорят про него, и ожил. Голову поднял и шею вытянул, чтобы увидеть, кому любопытен стал. Княжий гридень высокий, в теле, на пузе золотая гривна сияет нависал над змиевским воеводой, который как-то даже в росте уменьшился, и только в глазах злое раздражение угадывалось.
Оборотня-душегуба казнить
Высокий бабий вопль оборвал ответ. Был он страшен и без смысла, а со смыслом даже у Волшана холодок по шее пробежал.
Уби-или-и! Убили-и!
Это еще что? грозно рыкнул гридень.
Волшан повернулся на крик. Да и все на площади всколыхнулись, задвигались, стремясь углядеть, что за шум.
Пузатый мужик, в шитой дорогим серебром суконной безрукавке поверх рубахи, чуть не на себе волок непрерывно голосившую бабу. У той расписанный красными петухами плат с головы сполз, глаза закатывались, но выть не прекращала.
Деян это, меняла наш. И жена его, узнал Збыня и велел дружинникам: Сюда их ведите.
С высоты помоста Волшан хорошо видел, как мелко трясутся у менялы перемазанные в крови руки и какой краснотой наливается лицо вот-вот сам упадет замертво.
Кого убили? посуровев, перебил бабий вой Збыня.
Та чуть затихла, хватая воздух ртом, а Деян просипел натужно:
Богомилу, дочку нашу. И девку ее прислужную. Только что! Сам зверя-оборотника видал, как он за порог выскакивал. Громадный! С ног меня сшиб! Спаси, воевода! Что же это?
Деяну отказали ноги, и он медленно осел в пыль, обнимая снова заголосившую жену.
Оборотень? Збыня с недоумением глянул на помост.
Поймав его взгляд, Волшан крикнул, собрав последние силы:
Говорил, не я это!
Площадь гудела. Приезжие всех Волшану было не разглядеть так и мялись у крыльца.
Ай! с досадой рубанул ладонью воздух Збыня и велел своему дружиннику: Ненаш, возьми воев, идите к меняле в дом и люд успокойте. Этого, он кивнул в сторону Волшана, уберите с глаз. Заприте, пока я с княжьим вестником разберусь.
Свечерело, когда снаружи затопотали и засов взвизгнул как пилой по наковальне. В темницу протиснулся молодой дружинник из местных, с треножным подсвечником в руках. Опасливо покосившись на Волшана, он оставил свою ношу и вышел. Появился Збыня и с ним еще трое: вчерашний монах и другой высокий, суровый, ясноглазый. Дрожащее пламя толстой свечи проявило резкие черты его худого лица да печать на груди, сверкнувшую чистым серебром; последним в дверях появился волох в дорожном одеянии кряжистый, крепкий, как вековой дуб. С его посоха сверкнула самоцветными глазками резная псиная голова.
Волшан насторожился. Не слышал, чтобы служители новой веры со жрецами бок о бок гуляли. «Кажется, мой конец будет пышным», мелькнула мысль. Незнакомцы выглядели уверенно и важно на фоне стушевавшегося Збыни и суетливого отца Мефодия.
Кто таков? без волокиты навис над Волшаном суроволицый монах.
Никто, прохожий, огрызнулся тот.
Терять было уже нечего.
Не похож на оборотня, хлипкий какой-то, обернулся приезжий монах к отцу Мефодию.
Збыня молча протиснулся вперед и не щадя ткнул мечом прямо Волшану под ребра.
Он замычал, мотая головой. Зверь рвался наружу, а Волшан, на остатках воли, не пускал. Получилось. Он сморгнул пот и затравленно посмотрел на монаха с княжьей печатью гляди, мол, как над простым человеком измываются. Тот недовольно покосился на Збыню.
В груди Волшана всплеснулась надежда. Если приезжие по виду важные, сами как князья не поверят Збыне с Мефодием, ведь могут и отпустить? Кто-то же сослужил ему отличную службу, зарезав дочку менялы, пока Волшан у плахи стоял? Желание освободиться и сдержать данное старому жрецу слово мутило ему разум.
Оборотись! негромко и четко повелел волох и стукнул посохом об пол.
Эти, простые на первый взгляд, действия на миг позволили зверю взять верх над человеком. Волшан дернулся, рухнул было на четвереньки, да связанные за спиной руки вынудили ткнуться лицом в пол. Он изменялся до тех пор, пока раздавшуюся шею не стиснула цепь. Тогда захрипел страшно, забился и замер. Снова обнаженным, связанным, покрытым коркой засохшей крови человеком. На спине, выше лопаток, чернел знак, не то выжженный, не то вытравленный, но точно не родимый.
Погодь! Волох шагнул к пленнику, приглядываясь.
Монах тоже приблизился. Оба склонились над неподвижным оборотнем, а он еле дышал, изнывая от разочарования и злости. Неожиданно его затылка что-то коснулось, и стало тепло. С одинаковыми возгласами волох и монах отпрянули. Волшан с трудом поднялся на колени, посмотреть, что стряслось?
Печать на груди монаха светилась, затухая. Такого он еще не видел, хотя видывал разное, отчего все, кто в комнате стоял, в землю зарылись бы. Волох с монахом переглянулись, и последний снял печать с груди. Волшан неловко заерзал по полу, пытаясь отползти, когда монах печать к нему поднес, но та не сожгла, не убила всего лишь вспыхнула ярче свечи да горячо кольнула в голое плечо.