А большим языком сказал, не имея никакого желания обидеть своих собеседников, может, даже наоборот:
Не каждый так может, как в вашей семье
Ну тогда какие претензии? развёл руками Дмитрий.
Я молчал. «Претензии!» Действительно: какие претензии?..
Радоваться бы безоглядно за них, за такую слаженную семью. Да что-то, что не сразу выразить словом, удерживает
Мстительница
Унылое это дело сидеть перед кабинами пенсионного фонда и ждать своей очереди. Чисто, уютно. Электронное табло высвечивает номер очередного посетителя. Всё чинно и упорядочено. Но народу
Рядом две старушки. Совсем пожилые. Ведут беседу. Ближняя ко мне, остроносенькая, лет за восемьдесят, божий одуванчик, рассказывает:
Теперь, когда моих всех давно нет уже, даже внучки, взялась я изучать и восстанавливать свою родословную. Много чего интересного! Как мы умудрялись ничего не знать! Прислали на мой запрос из Перми, что прадед мой, Михаил Леонтьевич, был крупный предприниматель и купец. В революцию отобрали у него много чего. Лошадей только около сотни. Коров, овец, имущества на двух листах перечень. А в конце, представляешь, указано, что забрали пуд золота.
И что? её собеседница, крупная, с мясистым носом, с трудом умещающаяся в кресле женщина, смотрит через толстые стёкла очков иронично. Обещали пару гнедых с тарантасом вернуть? И грамм сто золота?
Я об этом и не помышляю, говорит «одуванчик». Другое придумала! Я отомщу! Стыд! Сижу на такой пенсии!
Собеседница её повернулась к говорившей всем корпусом. Да так, что кресло под ней колыхнулось из стороны в сторону. Поинтересовалась:
Как же ты отомстишь?
А вот так! Возьму три миллиона рублей в кредит в государственном банке. И раздам студентам. Они у соседки моей живут. Насмотрелась. Без ничевошеньки маются.
А дальше?
Что дальше? Возьму отдам студентам! И помру. Взятки с меня гладки!
Соседка громко удивилась:
Голубка дряхлая моя, кто ж тебе даст-то? Три миллиона!
У тебя ж поручителей нет! Это раз! Кто поручится? Второе: нужен залог! А твоя однокомнатная хрущёвка кому нужна?
Не дадут? спокойно удивилась «голубка».
Не дадут! последовал уверенный ответ.
Наступила было значительная пауза, но «голубка» встрепенулась и пролепетала, будто прошелестела маленькими и лёгкими крылышками:
Тогда я приму свои категорические меры! Отомщу всё равно! За всех!
Какие такие меры?
Буду как можно дольше жить! И пусть маются со мной платят мне мою законную пенсию. Для меня оскорбительно маленькую, а для них сверхнепосильную!
Не надорвались бы, скороговоркой отреагировала соседка и забегала суетливо взглядом по ряду светящихся электронных табло, боясь пропустить свою очередь.
«Голубка» сидела неподвижно. Глядя остановившимся взглядом поверх голов рядом сидящих.
Что она видела? И о чём думала? Наверняка не о злосчастном пуде золота печалилась. Скорее, о том, чему нет цены, нет измерения: о загубленных в лихие годины жизнях печалилась
Петька-здвездочёт
На носу учебный год. Начали съезжаться в интернат его шумные воспитанники. Среди них неприметный четвероклассник Петька. Новенький.
Вечером отбой. А Петьки нет! Ушёл из интерната? Куда ушёл?
ЧП! Обыскали все помещения. Нет Петьки! Слышу какой-то шум на верху здания интерната. Я к пожарной лестнице! По лестнице наверх, к потолку! Вот он люк! Не закрыт. Я на чердак! С чердака на крышу! А там, вот он: сидит на шифере Петька. И смотрит
Ты чего тут?
Марь Ивановна, какая тут красота! Интересно так! Вот, посмотрите, и тычет пальцем в небо.
У него и в голове нет мыслей о том, в каком я состоянии.
Смотрите! Вон лес, а за ним горы А за ними что? И что за горизонтом? Это ж так интересно!
Я вытянула шею, смотрю.
В нашем посёлке все дома одноэтажные, а здесь! Как здорово! Я не ожидал такого Думал, скукота будет в интернате.
Встал, схватил меня за руку:
Смотрите, одна звезда за другой гонится!
Смотрю. И правда: две таких крупных звезды на небе! Летят вместе вниз. Гляжу и не могу оторваться: завораживает.
Марь Ивановна, темно ведь как! Они, наверное, разбились?
Их не стало А осколки куда подевались? Марь Ивановна? Их кто-то там за горами подберёт? Уже четыре звезды так упали. Как вы думаете, у нас что-то похожее на тунгусский метеорит может пролететь? Вот бы!
Вопросы сыплются, как горох. У меня вся злость пропала.
Вместе с ним смотрю на небо, как впервые вижу Стыдно стало отчего-то, будто стала взрослой и предала что-то в себе, а он обезоружил меня, поставил на место.
Посидели мы, посмотрели. Прижавшись ко мне, согрелся под боком Петька. Стал сонным.
Начали спускаться вниз. Спустились. Народ нас ждёт. Успокоились, пошли спать.
На другой день я распорядилась закрыть лаз на замок. Петя такими грустными глазами стал на меня смотреть. И я сдалась Полезет ещё по пожарной лестнице.
Вместе с ним украдкой несколько раз потом поднимались на крышу. Я трубу раздобыла Наблюдали за звёздами, за небом. Он так много хотел знать! Я ему помогала книжки по астрономии доставать. А он несколько раз доклады делал для ребят. Важный такой Поход с ребятами на крышу делали. Его все так и звали звездочёт.
Родители его переехали в Ульяновск, и наш звездочёт вместе с ними.
А мне грустно так стало, будто во второй раз с детством своим простилась.
На обочине
Опять этот старик на берегу Волги. Мы с ним говорим не один уже раз.
Вернее говорил-то больше он. Моё дело слушать.
Зовут меня Иваном Сергеевичем, как Тургенева, сказал он мне сегодня. Про вас я узнал. Вы книжки пишите. Мне про то пастух коровий Володя сказал. У него есть одна ваша, тоненькая такая.
«Вот почему, отметил я про себя, он назвал меня впервые на «вы»».
И сегодня в разговоре старик часто повторялся, как и прежде. Видно по всему, что постоянно думает над тем, что говорит. Пытается выбраться из плена, а всё ж не по силам.
Одному не по силам, вот опять попался ему я
Но от меня большая ли помощь?..
А он, кажется, на меня и не надеется:
Говорил, что тоже силишься понять жизнь? Такую какая есть, какой она стала. И почему она такая? Определена граница, двух твоих институтов не хватит Понял ли я, что такое жизнь, в свои восемьдесят лет? А как её успеешь понять, когда будто в одну дверь вошёл, а в другую тотчас вышел!.. он оказывается помнил наши разговоры дословно. Написать хочешь повесть о простом человеке? Но ведь была уже «Повесть о настоящем человеке»? По-другому хочешь сказать? Ну-ну
Старик было смолк. Но его тут же толкнуло изнутри, он встряхнул большой белой головой:
У нас на магистрали, на большаке сейчас кто? Скажи мне? он перешёл, не заметив на «ты». Молчишь! А я отвечу! Не сразу, потерпи.
Встал, чуть прошёлся, разминая ноги. Остановился около меня, заговорил нервно:
Жизнь наша Россия! Без России мы никто! А какой Россия стала?.. Помнишь, у Шукшина кино было? Там один мужик начитался Гоголя и придавил себя вопросом: «Если Россия птица-тройка. И мчится, как птица, то кто на тройке? Ответь мне?» Так, по-моему, спрашивал? Михаил Ульянов, ну, который играл этого дошлого мужика. Вон когда ещё накренились мы И домчались такими до конца двадцатого века. Перенесла Россия нанесённый удар, переживём и нынешние беды А пока у нас на самом виду Бога не ведающие люди. Торгаши! Разворовывают, растаскивают всё, что могут. По алчности. Не моргнув глазом, считая это за доблесть. успех любой ценой! и сколько тех, кто от безысходности, от нужды переступил черту?! Копошатся Многие на обочине оказались. Те, которые не торгуют ни ворованным, никаким Мильёны таких!.. Трудятся как и раньше. Или доживают своё, кто стар. И ненужным оказался Если их и видят пока, то смотрят на них, как на дефектных каких Вот тебе и матерьял для второго тома «Мёртвых душ». Бери его прямо из жизни. Черпай по полной Только душу не выстуди
Весна в интернате
В наш интернат брали из больших семей и где не было одного родителя.
Без интерната, не знаю, что бы из меня получилось в жизни
У мамы нас четверо, она неграмотная
В интернате были свиньи, коровы, огороды. Одежда всегда у всех аккуратная. Я до интерната никогда не носила туфли, откуда им взяться? А тут одели, обули нас. Всё как положено. Научили шить. За выходные я могла сшить два сарафанчика. Во как!
Кормили хорошо. Полдник. Сыр, масло, пельмени сами делали. А нас около трёхсот человек. Дядя Коля поваром был, такой добрый. А жена его Зина завхоз. Они часто брали меня к себе на выходные. Люди такие сердечные. Хоть и хорошо было в интернате, а в семью хотелось
Нас родители не брали на лето домой. Нечем было кормить.
Зато походы какие! На всю жизнь в памяти остались
У меня, кроме походов и рисования, ещё одно увлечение было.
Перед самыми окнами интерната был лесок: старые тополя, клёны, три огромных ясеня. А вдоль этого леска посажены молодые деревья, рядком. Я до сих пор хорошо помню. Слева направо: две сосёнки, клён, потом вяз, совсем от него недалеко дубок, затем три черёмухи (одна за одной), два куста сирени. И, наконец, последняя в ряду ива. Такая кустистая и развесистая. Плакучая.
Как я любила возиться с этими деревцами! Завела дневник наблюдений и старалась заносить в него всё примечательное. Тогда ведь не было ещё ни телевизоров, ни магнитофонов, ни сотовых телефонов, как теперь. Свободными были
Книги и природа!.. Экологически чистое детство! Так теперь я скажу.
Помню, весна пришла. Да такая скорая! К апрелю сильно разогрело. Лето! Весь апрель солнечный! И только к самому концу похолодало. Пошли дожди, да с грозами!
Промыло всё весенним дождичком. Чистенько так стало.
И небо ясное. Мы дня за три артелью весь лесок почистили, вырубку организовали. Красота! И скукожились! Что же это мы? В леске-то обычно соловьи в чащобе распевают, а теперь всё поредело. Прилетят ли певцы наши? Прилетели! В ночь на первое мая, в третьем часу запел первый соловей. Да так звонко! Как я проснулась, сама не знаю. Будто кто толкнул меня. Распахнула окно сказка!..
Выскочила я через окно в соловьиную ночь к сизой весенней зелени, освещённой луной, и не могла успокоиться. Смотрела на луну, на всё вокруг, ставшее под вязкой прохладой неба неузнаваемым, и готова была разрыдаться, сама не зная от чего. Странный свет луны, её многозначительное молчание и торжественность говорили о чём-то таком важном, чего днём мы не замечаем, не чувствуем Лунный свет будто давал сигнал того, что скоро дано мне будет понять сердцем
До конца соловьиной ночи я так и не смогла уснуть Как я в те годы любила весну! За то, что она приносила простор зелёного мира, море тепла, свободу светло-голубого, прорвавшегося из зимних холодов, утреннего неба Приносила тревожное ожидание чего-то неясного, смутного, обещающего такое, чего в твоей жизни ещё не было, но непременно должно быть Весенний свет вершил во мне какую-то важную для меня работу.
Первые дни мая. Солнце парит крепко. А зайдёшь в тенёчек холодно так! Земля от зимы ещё не отошла. Держит холод.
Всякое дерево по-своему оживает в такое время. Сосёнки хоть и зелёные, а обновления особого не чувствуется, кончики ветвей украсились мутовками, но всё сдержанно, суховато
Другое дело разрогатившийся клён. Весь покрыт листвой, совсем летней! У вяза своё. Толстый уже, почти в руку внизу, стоит с чуть ожившими почками. Еле-еле проглядывает из них тугая зелень.
А дубочек, чуть потоньше вяза, совсем будто неживой: почки набухают, а никакой зелени. Стоит стройный, повыше вяза, не похожий на своих сородичей в леске. Ему Колька Таликин уже два года обрезает боковые ветки, и он тянется вверх. Стройнее всех!
Я сделаю так, чтобы он был тонким и высоким, как тополь! заявляет.
Зачем? спрашиваю Кольку.
Мне интересно.
У черёмухи уже висят фонарики, но белые только наполовину.
К кончику такой фонарик сходит на конце маленькими, уменьшающимися в диаметре шариками. В каждом из них проглядывает цветок.
Цветочки, если взять в руки, уже едва уловимо источают свой удивительный запах. Не то, что цветки сирени, которые пока тёмные ещё совсем и пахнут только одной зеленью.
Зато плакучая ива царевна на всю округу. Её тонкие ветки свисают вниз, образуя девичью причёску. И каждая веточка, кроме изящных, тонких и узких листиков, украшена золотистыми серёжками. Их очень много, серёжек этих! Присмотришься и увидишь, что едва ли не из каждой почки, выпустившей свой листочек, выскочила и золотистая, извивающаяся, мохнатая, похожая на тонкую гусеницу, серёжка.
К иве нестерпимо хочется подойти и потрогать её или что-нибудь сказать ей. Но подойти очень близко не так-то просто. Около неё, вокруг, зеленеют вовсю ландыши. Боязно ступить ногой Нигде нет, а под ивой столько их, ландышей! Мраморных ландышевых колокольчиков ещё нет. Но, кажется, если проспишь, придёшь утром попозже, а они вот уже позванивают хрустальным, холодноватым звоном.
У вишни, которая в мой рост, цветки тугие и кругленькие. Вот-вот стрельнут бело-розовыми бутончиками Любопытно так!
В лес весна приходит раньше, чем куда-либо. Потому и тянешься к нему. Ждёшь чуда
Весна вся соткана из ожидания.
А кругом столько забот и игр! Надо побывать на холмах, поиграть в салки. Мальчишки гурьбой выливают сусликов То тут, то там гуртуются
Теплынь! Девчата в майках. Одно только мальчишки начали щупать девчат. Какая зазевается схватит до боли раз, другой и убежит тут же Девчонки идут жаловаться к Вере Ивановне. А она успокаивает, как может: «Мальчишки растут, и вы растёте. Ничего у вас тут вот не было, а теперь Что это у вас за бугорки растут? Как почечки по весне Им, мальчишкам, интересно».
Были у нас две девочки-близнецы: Лида и Таня. Их никто не различал. Заставили Лиду косички носить, а Тане короткую стрижку определили. Лиды уже нет. А с Таней я списалась недавно, она в тех краях так и живёт. «Озера, в котором мы с ребятами ловили раков и тут же в большом ведре варили, пишет, уже давно нет. Так, болотце осталось не узнать Ни раков, ни ежевики нет. Того дома, в котором интернат был, тоже нет. Кафе и бензозаправка теперь там».
А те, наши деревья, сообщает Татьяна, стоят. Вымахали! Больше пятидесяти лет минуло. Хочется съездить, посмотреть
Но с моими-то ногами как теперь?..
Враги
Перед самой смертью дед мой рассказывал, как каялся:
«Прибыл и к нам уполномоченный в 37-ом году.
От вас должно быть три врага народа, заявляет.
Да как это? У нас нет таких!..
В соседней Лобачёвке пятерых арестовали, а у вас вдвое больше народу и никого нет? говорит и смотрит поверх наших голов. Не вникнете в ситуацию, будем разбираться с вами лично. Укрывательство дело куда как серьёзное!..
Уехал уполномоченный.
Надо что-то делать Сидим, думаем. Я председатель сельсовета и ещё двое из активистов. Пётр Конкин из бывших балтийских моряков, безрукий. И этот, Кандауров Сашуня, вёрткий такой
Кандауров говорит:
Давайте Кичигина: у него отец, чтобы в гражданскую Чапаеву не давать коня, загнал животине в копыто гвоздь.
Пётр Конкин вскинулся:
Это ж твой отец, Сашуня, загнал коню гвоздь, мне рассказывали
Ну, мой, не мой! Их обоих уже нет. Чего ты хочешь? В Сибирь?
Молчит Конкин. Понял, кто перед ним.
А Кандауров дальше:
Второй Ванька Лашманкин. Он в колхозе украл гужи, чтобы валенки подшивать.
Было это? спрашиваю.
А ты проверь теперь! отвечает.
Вижу, Конкин какой-то другой стал. Лицо багровое. Потное.
Переживает, что ли? Проникся ответственностью.
Говорит бывший матросик:
Третьим пусть будет Мотькин Захар. Ходит, смотрит и всё время молчит! А вижу, ненавидит нас. Этот точно контра. От него всего можно ждать, затаившийся враг! В церковь ходит за пятнадцать вёрст в Петряевку.