Нужно больно, нам сегодня некогда, давай до следующего раза, согласен? предложил Кар.
А Мишка согласен? спросил Шурка.
А чего там, конечно, согласен. Договор дороже денег. Мишка с напускным спокойствием перебирал в руках удила. И уже удаляясь, совсем как маленькому, а оттого еще обиднее, скорчил рожу и пропищал:
«Семиклассник, а такой дурень», подумал с досадой Шурка.
Молодая пряха
Голос дедушки ровный и красивый всегда завораживал Шурку. Сейчас его дедушка сидел в горнице, на облитом солнцем полу на маленьком чурбачке и вязал сетку, вернее бредень, закрепив веревочки за дужку железной кровати.
Если два выходных еще повяжу, Шурка, то, глядишь, в апреле отводом поедем рыбачить новым бреднем.
А как это отводом? спросил внук.
Долго рассказывать. Поедем сам увидишь, отозвался дед Иван и вновь вспомнил о молодой пряхе:
Шуркин дедушка всегда пел негромко и неторопливо. Как бы для себя, будто вокруг никого нет. Ему не нужны большие компании. Он вечный единоличник, никогда не был в колхозе. А зачем ему колхоз: его постоянная должность конюх. В больнице, в нарсуде, в райсобесе есть лошади, значит нужен и Иван Дмитриевич.
Шурка любил, когда дедушка пел в дороге, в степи ли, в лесу Когда дорога впереди длинная, а вокруг ни души.
В прошлом году на маевку приезжал Волжский народный хор. Артисты выступали на самодельной сцене, сделанной около Осинового озера, где ровная площадка и от нее круто поднимается косогор, он и служил как бы трибунами. Вокруг луговая трава, озеро Подстепное слева, справа Осиновое и Лещевое, а дальше, где синева ложится большим широким пологом с белыми кудряшками на зеленую необозримо широкую ленту леса, прячется Самарка, от нее всегда исходил особый свет.
Когда объявили песню «Липа вековая», Шурка даже вздрогнул: «Дедова песня»!
Вышел бодрым шагом красивый артист и запел. Это была другая песня, вернее, слова были те же, мелодия почти та же, но другая. Певец был напорист и резок, он будто бы с кем-то спорил, доказывал что-то. А дедушка никогда этого не делал. Он пел спокойно, ровно, чаще всего под мерный бег лошадей, сидя на телеге или рыдване, от того-то песня удобно ложилась в монотонный топот конских копыт. Дорога чаще всего была знакома, лошади свои, цель дороги впереди ясна. Тревоги не было, было умеренное, установившееся приятие всего, что есть в пути и что еще будет. Была уверенная сила, спокойная и добрая
Певец кончил петь, все захлопали. Захлопал и Шурка, но неуверенно и растерянно. В красивых нарядах танцоров, певцов, в громких восклицаниях и припевках ему показалось что-то неестественное. Он не стал больше слушать, сел на свой велосипед и, направив его почти по прямой с откоса, вихрем независимо промчался мимо самодельной сцены и большой старой ветлы в сторону Лещевого озера там у него стояли пять раколовок, надо было до вечера их проверить и вернуться домой.
Отец приехал
Два последних дня Шурка ждал приезда отца. Баба Груня и деда Ваня уехали за ним на Карем, уложив в сани валенки, старую бекешу и огромный тулуп.
В Самару они поехали через Кряж, а обратно планировали через Кинель, чтобы при необходимости заночевать у лесников: в Мало-Малышевке у Репкова, в Крепости у Янина, дорога дальняя под сто километров.
Все, Шура, говорила мать, начинается у тебя новая жизнь. Ты уж будь умным, соображай что к чему.
А что, мам?
Ну хотя бы жить тебе надо бы теперь не у деда, а в своем доме, а то нехорошо как-то.
Хорошо, мам, но только деда с бабой на меня не обидятся?
Нет, не обидятся. Можно у них бывать, но ночевать лучше домой, ладно?
Ладно, соглашается Шурка, а сам знает, как будет непривычно, у деда всегда интересно: рыбалка, охота, разговоры разные, люди из соседних деревень, чтение вслух книг. Дядья Алексей и Серега с ними всегда здорово.
Я уж и не знаю, к лучшему это или нет, что Василия поехали забирать? Бабка твоя скомандовала: «Хватит и все, уморят там мужика, раз вставать стал заберем домой, скорее прилепится к жизни».
Матъ пристально посмотрела на Шурку:
Будешь его отцом звать?
Буду.
Он уже ждал, как об этом она ему скажет. Вышло не обидно. Это Шурке очень понравилось, ему стало как-то радостно за мать: она все чувствует, понимает, только не всегда все говорит вслух, он это давно заметил. Также заметил, что в отличие от многих, и особенно от его бабушки, она старается даже из грустного сделать веселое. Вот, например, если бы его бабушка и мама в отдельных комнатах рассказывали один и тот же случай, то в той, где бабушка, люди загрустили бы и задумались, а там, где мама, обязательно засмеялись. Такая особенность у Шуркиной мамы.
Мам, ты мне когда-нибудь расскажешь, как так получилось?
Что, сынок?
Что мы с ним неродные?
Расскажу, Шура, только немного тудылича, попозже, ладно?
Ладно, опять соглашается Шурка.
«Странно, думал он. Мы с ним неродные, а на фотографиях мы даже похожи, так разве бывает?»
Привезли отца поздно ночью.
Хорошо Степка Синегубый, его дружок, встретился под Крепостью, а то уже чуть не плутать начали, пурга такая, говорила бабушка, помогая деду Ване ввести отца в избу.
С отца сняли в сенях тулуп, при свете коптюшки перед Шуркой стоял невысокий человек, которого до этого Шурка помнил только лежащим в больничной кровати во всем казенном. Сейчас он был одет в бекешу. Костыли под мышками делали похожим его на большую раненую птицу. Левую ногу он волочил.
Принимай гостечка, хозяйка, задорно сказал отец.
Мать широко раскрыла дверь, чтоб не мешать костылям, и он, поддерживаемый дедом, вошел в дом.
Ну вот, а говорили: нас волки съедят! Подавятся, верно, Шурка?
Шурке стало радостно от такого вопроса, от морозного запаха, от того, что все вместе. Он помогал матери снимать с отца бекешу, а отец, проведя пятерней по Шуркиной голове, добавил:
Ну, с такими помощниками нас просто не возьмешь.
Шурка опять порадовался тому, как отец просто и ясно все говорит и делает. Под бекешей у отца оказались гимнастерка и галифе. Гимнастерка задралась на поясе, и Шурка увидел глянцевую упругую кожу корсета. «Ему еще не сняли корсет, отметил он себе, а как же»
Когда укладывали отца на кровать, чтобы поменять бинты, Шурка увидел гипс на левой ноге, выше коленки до ступни. Пока мать с бабушкой меняли бинты, Шурка с дедушкой отошли, и он спросил:
Деда, а как же его такого отпустили?
Василий настоял: выписывайте. И ни в какую. Железный человек, одно слово. Да и бабка Груня твоя чего стоит!
Пожар в школе
Спалось Шурке плохо. Снились какие-то люди в тулупах, лошади.
Под утро случился большой переполох. Часто захлопали калиткой, дверью в задней избе. Шурка, продирая заспанные глаза, встал и пошел на бабкин голос на кухне. Пол был холодный, и он старался наступать одними пятками.
Шурка, почему чулки не надел, иди скорее назад или коты вон возьми.
А что случилось, баб?
Школа горит, мужики помчались тушить.
Бабка уже растапливала печку. На шестке лежали сухие полешки, а на полу несколько котяков. В глубине печи горел маленький, как игрушечный, костерок. Пахло морозом, который прорывался временами через дверь, керосином и котяками.
Баба Груня взяла увесистую полешку, покапала на нее из бутылки керосином и ловко швырнула в затухающий костерок печка обрадованно враз засветилась, загудела одобрительно.
Кому сказала, что стоишь? Иди досыпай!
Значит, в школу сегодня не идти! обрадовано выскочило у Шурки, и он сам удивился этому.
Бабка Груня выпрямилась, взглянула в упор своими черными большущими глазами:
Разве так можно? Это ж беда какая! А? И укоризненно покачала головой.
Ему стало стыдно, и уже не на пятках, а быстро шлепая всеми ступнями, он засеменил в свой укромный уголок.
Утром при входе на школьный двор Шурка ужаснулся: левого крыла деревянной школы, где находился его класс и мастерская по труду, не было. Была куча хлама, гора каких-то неузнаваемых предметов и горелый запах на весь двор, от которого щекотало в ноздрях.
Учитель по труду Николай Кузьмич строгим голосом, по-военному, отдавал команды старшеклассникам, которые толпились кто с вилами, кто с лопатой на пепелище.
Все было и свое, и какое-то чужое, как в каком-то кино или во сне.
«Хорошо, что только одна бабка знает, как я обрадовался пожару со сна». Шурка не мог представить, что стало бы, если б все узнали.
Подошла умная красивая физичка Мария Ильинична и сказала спокойно:
Ничего, Саша, осилим.
А где же будем учиться?
Пока в нашей библиотеке, а с лета директор в Борск хочет ехать с десятиклассниками готовить сосновые бревна. Будем ставить новый сруб. Всем работы хватит. Вашему классу тоже.
Да, торопливо согласился Шурка.
Он словно боялся дальнейшего разговора. И, как бы оправдываясь, сказал то, что составляло только часть правды, но было все-таки правдой:
Ведь там была моя парта, которую мы с Николаем Кузьмичом отремонтировали, и я ее сам красил в этом году. Жалко как!
Новая Шуркина жизнь
С приездом отца жизнь в доме Любаевых потекла по-иному. Ничего, казалось, не ускользало от глаз отца. Как он все быстро замечал и успевал! Дня через три после приезда утром спросил Шурку:
У нас во дворе есть глина?
Не знаю, пап, растерялся Шурка.
Вот те раз, голова, кто же знает?
Есть, Василий, за нужником, летось привозили, теперь под снегом, вмешалась мать.
Надо наковырять в тазик и навозу из мазанки принести.
Хорошо, Вася, мать догадалась, для чего. Наверно, тряпки какие нужны?
Нужны.
После завтрака Шурка раскопал снег, ломом наковырял и принес два ведра мерзлой глины. Мать залила ее горячей водой, и пока глина отходила, отец, не дожидаясь, начал забивать тряпками трещину в стене у печки, через которую дул морозный ветер. Он делал все стоя, садиться или наклоняться ему было нельзя, поэтому тряпки Шурка положил на приступок у печи, откуда их отец и брал. Руками он работал очень ловко. Но каждый раз, когда отец выпускал оба костыля из рук и стоял на одной ноге, прислонившись плечом к стене, Шурка боялся, что он упадет. Так и случилось. Отец опрокинулся на рукомойник, висевший в углу, и вместе с ним с грохотом повалился на пол.
Боже мой, Василий!
Катерина бросилась к мужу. Он тяжело, опираясь на костыли, встал. Мать с Шуркой отвели его и уложили на кровать. Ложился он медленно, осторожно устраивал негнувшуюся в корсете спину.
Мать подняла левую ногу отца и, как чужую, не его, положила рядом с правой.
Ну вот, отдыхай, мы с Шуркой доделаем.
Да вот и беда, что вы, а не я, досадовал отец.
Через две недели гипс сняли, а еще через месяц Шуркин отец освободился и от корсета. Пугающе красивый из толстой темно-коричневой кожи, схваченный вдоль и поперек светлыми металлическими полосками, лежал он в сенях без надобности.
Кать, убери его к чертям подальше, сказал Василий. За цельный год он мне опротивел.
Уберу, с готовностью и радостно сказала мать. Сейчас, Васенька, поедим, и я выкину его.
После завтрака отец взялся ремонтировать костыли. Он снял резиновые наконечники и в каждый костыль для верной опоры вбил по толстому гвоздю без шляпки.
Так надежней, мне ведь не прогулки совершать с костылями, работать надо, значит держава, крепость нужна особенная, пояснил он.
Теперь, когда он встал и пошел по комнате, от гвоздей оставались отметины в полу.
А вечером приехал старый друг детства отца, Степка Сонюшкин.
«Синегубый» так его звали оттого, что все лицо и губы у него от контузии на фронте были в синих точках. Он привез две седелки, уздечки и просил за недельку подремонтировать, обещая ставить за это трудодни.
Знаю я твои трудодни, Степан, еще до войны. Ты мне лошадь, когда надо, дашь?
Дам, конечно, дам, говорил Степан, глядя невидящими от ожогов глазами, тускло и покорно. А ты сделай, у меня еще хомутишко один есть потрепанный, возьмешь?
А потник-то есть?
А как же! с готовностью ответил дядька Степан. Есть, неважнецкий, правда, но есть.
Когда ушел Синегубый, отец сказал:
Шурка, а знаешь, я ведь ловко так валенки до войны подшивал. Если взяться за это дело, не пропадем, точно говорю.
Мать радостно слушала эти разговоры и украдкой вздыхала.
Художественный руководитель
Сегодня перед уроком истории классная руководительница Лидия Петровна объявила:
Александр Ковальский, я тебя освобождаю по просьбе Валентины Яковлевны от уроков, ты ей нужен в постановке.
Шурка встал и под завистливые взгляды одноклассников вышел.
Ничего не поделаешь, Шурка артист.
По дороге в клуб он вспомнил, как впервые Валентина Яковлевна появилась в школе два года назад.
В тот день вначале ему не везло. На перемене у туалетов к нему привязался Толик Юнгов, и они подрались. Так, не зло. Как бы проверяя друг друга, обменялись тумаками. Но Шурка поскользнулся и припал на одно колено, прямо в грязную лужу. Зазвенел звонок, и Толик убежал, а он остался очищать грязную штанину. Когда вошел в класс, хмурый учитель географии Норкин Василий Иванович уставил в него не мигая свои карие, под навесом черных больших бровей глаза:
Опять дрался? Оттого и опоздал?
Нет, ответил Шурка, свято веря, что они с Юнговым и не дрались. Так себе И опоздал он не из-за драки, просто случайность поскользнулся и попал в лужу.
Лгать нельзя, обидно, как маленькому, сказал учитель географии, я все видел в окно. В наказание будешь стоять, пока не скажешь правду.
Где? с горечью выскочило у Шурки. «Неужели меня поставят в угол?» подумал он.
А где вот находишься сейчас, там и стой.
«Если видел все в окно, то что ему от меня надо? Ведь он должен понять, что все получилось случайно».
Шурка остался у двери. Незаметно продвигаясь, он оказался у подоконника. Стал смотреть на улицу. Правая рука, вернее, указательный ее палец ковырял потихоньку известку в оконном проеме.
Было обидно и неинтересно. Из окна сквозило, и Шурка два раза шмыгнул носом.
Ты что, герой, плачешь? Так знай, коммунисты не плачут!
В классе хихикнули.
Не сметь! грозно выкрикнул Норкин. Не сметь смеяться.
«Если я что-нибудь скажу сейчас такого, то все рассмеются и нас потащат в учительскую, надо молчать», подумал Шурка и повернулся к стене лицом.
Разрядило ситуацию удивительное событие. Открылась дверь за спиной Шурки, и в класс вошли Лидия Петровна и с ней незнакомая женщина. Классная руководительница извинилась перед Норкиным и представила классу незнакомку:
Ребята, сегодня у нас в гостях Валентина Яковлевна Плотникова художественный руководитель районного Дома культуры. Пожалуйста, мы вас просим, она как конферансье развела руками.
Шурка смотрел с удивлением на гостью. Он ее узнал, он видел ее несколько раз, но так близко никогда. У доски стояла осанистая, крепкая женщина в светлом костюме, ярко-красной кофте с большим отложным воротником.
Шурке эта необычная женщина давно запомнилась, хотя она даже, наверно, и не знала о его существовании.
Ребята, кто из вас хочет стать настоящим артистом, а? с ходу спросила она.
В классе воцарилась гробовая тишина. Всех, очевидно, сразила внешность этой женщины. Тряхнув крупной головой с короткими черными кудрявыми волосами, она сказала совсем непривычное в устах взрослых в этом классе:
Слабо? Да?
А что нужно уметь? спросила находчивая Ниночка Иванова.
Желательно все, опять энергично ответила гостья. Но для начала надо просто записаться и в пятницу после занятий прийти для просмотра. Мне нужны артисты в драмколлектив, танцоры в ансамбль, хористы. Наш хор народный. Мы уже записались на пластинку в Москве, приходите слушать.
Она пристально посмотрела на притихших ребят.
Талант рождается в детстве, а может, конечно, и раньше, понятно?
Она свободно и заразительно засмеялась. Так в школе никто не смеялся.
А я, как бабка-повитуха, помогу, как могу, если будете слушаться. Не теряйте момента!