И вдруг эту случайную хмельную идиллию прервал четко поставленный официальный голос:
Ваши документы?
Кирилл поднял голову. Перед ним стоял человек лет тридцати в черном костюме, белой рубашке и галстуке.
А почему, собственно?..
Вы нарушаете общественный порядок.
А ваши документы? совсем даже для себя неожиданно сказал Кирилл.
Человек вынул из левого нагрудного кармана пиджака документы и подал Кириллу. В полутьме были видны только красные корки. Кирилл вернул документ.
А ваши? человек вновь обращался к Кириллу, будто соседа его и не было.
Касторгин подал паспорт. Не раскрывая его, тут же переложив в левую ладонь, человек произнес:
Пойдемте, и зашагал прочь от скамейки.
Кириллу ничего не оставалось больше делать и он поднялся.
Я не понимаю, ведь никакого нарушения нет
Сейчас поймете.
Кирилл забеспокоился не на шутку, шли они куда-то, как показалось, не туда Вдруг человек скороговоркой проговорил:
Давайте двадцать пять рублей и я отдам ваш паспорт.
Как так? выдохнул Кирилл.
А так, не будете первому встречному выкладывать документ. Не дадите четвертак, рвану с паспортом в кусты и останетесь в чужом городе с носом. Хлопот не оберетесь.
Они шли по тротуару рядом. Как только попадались встречные, оба замолкали: человек с паспортом в руке оттого, что боялся огласки, а Кирилл опасался, что незнакомец убежит с паспортом от его неосторожного слова.
Решение пришло сразу, момент был улучен. Кирилл схватил парня поперек талии наперевес и оторвал от земли Они оказались на земле оба, Кирилл крепко ударился левой рукой о бордюр, но правой вывернул левую руку противника, и паспорт оказался в его руках.
Почувствовав слабину, противник вынырнул из-под Кирилла и сиганул на другую сторону улицы.
Слабак, несколько удивленно бросил Кирилл и пошел в сторону «Магнолии».
Конечно же, внизу Владимира не было. «Надо бы сразу идти в свой номер», подумал он, заходя в вестибюль. Руку саднило. В сторонке он снял пиджак, рукав рубашки был в крови. Задрав рубашку, Касторгин осмотрел локоть. Он был содран, с трехкопеечную монету круглый окровавленный кусок кожи, как клапан, болтался сам по себе.
Боже мой, как так можно?
Он повернулся. Перед ним стояла блондинка, вровень с ним ростом, крупноголовая, большеглазая, в светлом легком костюме. От всего этого внезапного чуда веяло элегантной крепостью и ухоженностью.
Вот можно, проговорил Кирилл, чувствуя, что с ним что-то сейчас происходит такое, что бесследно уже не исчезнет. В любом случае это начало чего-то
Она стояла от него в полуметре, а он ощущал обволакивающее тепло, идущее от нее.
Она, кажется, понимала его состояние. В ее прямом взгляде была смесь мягкой снисходительности и покровительства.
«Вот ведь, слету и попался», Кириллу показалось обидным, что его прямо голыми руками запросто берут, но он ничего не успел ни сказать, ни сделать. Она опередила:
Я врач, у меня на первом этаже номер, сбегаю, кое-что принесу, у меня есть
На следующий день он пришел к Светлане, так звали это чудо, на перевязку. В тот же день они направились на пляж. Так начинал раскручиваться их сочинский роман
Его вначале обескураживало то, что в самые интимные моменты близости она могла царапаться, кричать и кусаться. Светлана в такие минуты не владела собой. Ей нужен был экстаз любой ценой, она заводилась с пол-оборота, проявляя завидную выносливость на пути к желаемому и требуя этого от него. Он иногда терялся от ее буйного желания. И не вполне понимал, хорошо это или плохо, так хотеть женщине мужчину. Такой женщины у него никогда не было.
Уже потом, много позже, когда пошло повальное увлечение гороскопами и сексуальной астрономией, он к удивлению своему обнаружил, что женщины-Козероги (а Светлана была Козерогом) именно этим свойством и наделены. Он и удивился, и немного расстроился. Оказывается, все заложено в природе ее любви небесами, а он-то все-таки думал, что это он причина такого ее поведения. Значит, будь на его месте другой, небезразличный Светлане, она так же бы вела себя в постели? Поначалу ее чрезмерная самостоятельность во всем не давала ему покоя, но потом это как-то сошло на нет. Постепенно он свыкся с ее независимостью, с ее постоянным отстаиванием права на собственное мнение. Его влекло к ней. Кирилл даже упрекал себя за эту слабость.
У Светланы муж не мог иметь детей (они проверялись у врача), а она очень хотела.
Ты немка, а он кто?
Он русский. Мать мужа советовала, чтобы я прижила ребенка на стороне. Но я не могу, вот. Наконец развелась полгода назад и приехала отдохнуть от всей этой карусели, я в отпуске не была два года.
Приехала подыскивать мужа?
Наивный ты, здесь не мужей ищут, а любовников.
Так ты повеселиться приехала?
Глупый, отстань, сердилась она.
Как ты собираешься жить?
У мамы. Она одна, у нее двухкомнатная квартира в Свердловске. Ты бывал в Свердловске?
Нет, но я спрашиваю «как», а не «где».
А как все, и еще лучше! Хочешь, я спою тебе свердловский вальс?..
И она, встав в кровати в одних трусиках, начала напевать, раскачиваясь. Но на кровати было неловко и она спрыгнула на пол. У него от нее слепило глаза и в голове стучала кровь.
Я приеду к тебе и мы будем жить вместе.
Но я не собираюсь жениться, все-таки сопротивлялся он.
Ну и не женись. Найдешь где нам жить?
Кирилл не узнавал себя. Ему приходилось подчиняться взбалмошной подруге. Его как будто несло течением. До этого с ним такого не было.
Я твоя женщина. Я тебя вижу насквозь. Я сделаю тебе только хорошее. В тебе слишком много добродетели. Фу, это очень скучно бывает, понимаешь? Нужно хоть чуть-чуть куражу! Да!
«Да, да, я это понимаю, но я вот такой. Вот тебе мой кураж: если я женюсь на тебе, это будет отклонением от моих планов: оставаться холостяком до тридцати лет».
Однажды, когда они, утомленные, в очередной раз пришли с пляжа в ее номер, она, едва сбросив халатик, поймала его в свои объятья. Он и сам ждал этого момента, но она его во всем опережала.
Кирилл замешкался со своими тесемками на плавках, затянувшимися в тугой узел. Она, ловко выскользнув из-под него, схватила со стола ножницы.
Не могу смотреть, как ты каждый раз трясущимися руками развязываешь свои бантики! Что за дурацкие плавки Чик и готово. После я вставлю тебе резинку, ты что так смотришь? она бросила ножницы на стол.
Да нет, ничего, промямлил он. Ты очень деловая.
Такая вот тебе попалась.
Его много в ней смущало. И, как ни странно, еще больше притягивало.
Сколько у тебя было до меня? тусклым голосом спросил он.
Посмотри на меня, я красивая, молодая сейчас люблю тебя разве этого мало?
Да. Она была красива. Она была породиста. Его всегда манили такие женщины.
Дней через десять Кирилл начал собираться домой.
Ты от меня уезжаешь! неподдельно обиженно воскликнула она, и Кирилл почувствовал себя неловким подростком. Дело было еще в том, что у него просто кончались деньги и ему не хотелось в этом признаваться.
Когда же, наконец, он сказал ей об этом, явно смущаясь, больше боясь почему-то, что она сейчас примет его за беглеца, она решила этот вопрос просто.
У меня есть деньги. Нам есть на что здесь жить вместе хоть месяц. Месяц в Сочи это неплохо, а?
Как так? удивился он.
Я дам тебе их. Сколько: двести, триста?
Он был растерян:
Я не могу у тебя брать деньги, это черт знает что.
Возьми в долг. Потом отдашь, хочешь, с процентами, она весело расхохоталась, оба выиграем.
Когда отдам? удивился он. Где?
Логика ее рассуждений была, что называется, железная:
Ну, у тебя же будет время! Когда мы поженимся.
Что? выдохнул Кирилл. Ты, наверное, забыла, я тебе говорил, что собираюсь стать писателем, подготовил рукопись стихов. На следующий год буду поступать в Литературный институт.
Ну и зачем?
Чтобы стать писателем.
Миленький мой, жить надо. Жить. А уж потом писать, глупенький ты мой. Узнать жизнь, женщин, увидеть мир это же главнее всего.
Ты так уверенно говоришь об этом, удивился он.
Потому что не хочу становиться писателем, во-первых, у меня нет таланта, во-вторых, это скучно. Миленький, поступишь на дневное отделение ни денег, ни жилья нормального. Через пять лет выпустишь маленькую книжечку стихов: жены, то есть меня, у тебя нет, детей нет, будущее призрачно.
«Боже мой, безденежье и неопределенность однажды уберегли меня от женитьбы, а теперь те же доводы приводятся, но за женитьбу», думал он.
А Светлана продолжала:
У меня подруга кончила Литинститут, правда, заочно. Ну и что? Литсотрудник в заводской многотиражке. Гениально! И книжки еще нет своей.
Оставшись у нее ночевать, он ночью написал для нее стихотворение, назвав его «Встреча в Сочи».
Какой ты молодец! Умелый, опытный конспиратор! Я не предполагала. Ты, наверное, опасный сердцеед, только прикидываешься теленочком.
Почему? удивился он такой неожиданной оценке.
Все про нас и нигде нет ни моего, ни твоего имени. Ты так осторожен?
Я об этом совсем не думал, обескуражено проговорил он. Ты на все смотришь по-своему.
Какой же ты у меня ребеночек, ну какой же из тебя сейчас писатель. Писатели народ матерый и бывалый.
В одну из их встреч, когда они вышли из гостиницы и направились на пляж, она спросила:
Как ты оказался на заводе?
Не понял.
Ну ты же не технарь, ты гуманитарий.
Я, скорее всего, пролетарий. И ты убедишься в этом, если действительно приедешь ко мне. У меня общежитие, завод и больше ничего нет. Да больная мама, добавил он задумчиво.
Она, казалось, его не слышала.
Зато ты мне очень нравишься!
В другой раз, утром, когда он, отлепившись от нее после сна, потихоньку, чтобы не разбудить, встал и подошел к окну, она неожиданно сказала:
Ты не думай, что я нехорошая. Я хорошая! при этих словах глаза ее повлажнели. У меня, кроме мужа, никого не было. Правда, был один, но он ближе, чем на полметра, ко мне не приближался. Любил и боялся меня. Такой вот был. Может быть, ему и цены не было бы. Но я была совсем равнодушна к нему. А с тобой у меня все непроизвольно. Я нашла тебя. Ты мой мужчина.
Ну и ну, мотнул он головой, отходя от окна.
Что «ну и ну»? Она уже сидела на кровати, обхватив руками коленки.
Складно все, как в кино. Красиво, а по сути ты врываешься в мою жизнь.
Вот тебе!
И она запустила в него подушкой, вместе с ней в него полетели и ее, с белыми кружавчиками, светлые трусики.
Поднимая их с пола, она вздохнула:
Вот она, проза жизни!
Ты бесподобна, вырвалось у него.
Я знаю, воинственно выкликнула она и бросилась на Касторгина.
Через минуту они боролись уже в постели. Она визжала и делала вид, что вырывается Светлана не хотела ему уступать, желая все делать сама.
Я хочу забеременеть от тебя, а на дальнейшее мне наплевать, можешь и не жениться на мне, шептала она разгоряченно.
Я не женюсь на тебе и буду негодяй?
И все равно ты будешь годяй. Ты всегда будешь для меня годяй, потому что ты редкий, штучный экземпляр.
Улетал Касторгин из Сочи первым. Провожала она его с огромным букетом красных роз. А через неделю сообщила телеграммой: «Еду насовсем, встречай, подробности телефоном десятого вечером, если против телеграфируй».
«подробности телефоном Какие подробности? Какие телефоны? Я, кажется, сдаюсь. Пусть будет, как будет». Он с самого начала смотрел на семейную жизнь с ней как на некий эксперимент. А вдруг и получится, раз она так хочет. Признаться, он уже перестал понимать, какая жена ему нужна и когда?
И началась их совместная жизнь.
Вначале они сняли комнату. Вскоре Касторгина назначили заместителем начальника цеха и он получил вначале комнату на соседей в трехкомнатной квартире, а через некоторое время сразу двухкомнатную. К этому времени у них была уже Ирина.
Жена после работы собой заполняла все. О писательстве он давно перестал, кажется, даже помышлять. Когда же начал писать кандидатскую, она это восприняла очень одобрительно. Во всем старалась помочь.
А у Кирилла мелькнула мысль: «Вот, занимаюсь наукой, еще другую грань жизни узнаю научную, другой срез жизни». Он не писал, но был готов знать жизнь со всех сторон, будто верил, что ему это надо будет для чего-то обязательно. Его мозг, его память постоянно все откладывали на потом, на осмысление, на анализ.
Забавно то, что когда он вернулся из Сочи, в армию его по каким-то неизвестным причинам не призвали, в отличие от его приятеля Владимира, который пополнил ряды ПВО в Небит-Даге, где вскоре и женился на дочке командира полка.
Глава четвертая
Билеты на Высоцкого
Он планировал поехать за билетами с утра, но не получилось. Было уже четверть двенадцатого, когда Кирилл Кириллович подошел к троллейбусной остановке. Дома, собираясь, он вдруг вспомнил, что у него есть удостоверение пенсионера, это в пятьдесят три-то года. Он решил попробовать себя в качестве пассажира с пенсионным удостоверением.
«Чудно как-то, думал он, вот я войду в транспорт и буду кому-то показывать серенькую бумажку, в которой, как приговор, звучит: ты пенсионер, все отработанный материал, дальше некуда сливай воду. Жизнь к черту. И как компенсация всему этому вот вам: езжайте в пределах города, дорогой товарищ нет, теперь, господин бесплатно. Заслужили, господа! Господа пенсионеры?»
Он поморщился от внутреннего диалога, от картинности и ходульности происходящего. «Фанера, тьфу Какой я стал нудный Интересно, а сколько билет стоит, во сколько нас оценили, ну-ка, господа хорошие, сейчас узнаем».
Подошел маршрутный троллейбус номер 11, и он поднялся по ступенькам.
Вошедших было двое: он и бабулька, проворно подкатившая к кондуктору.
На-ка, милая, у меня руки заняты, на билетик-то.
По всему видно было, что бабка с села Рождествено едет торговать на Крытый рынок. Она держала деньги в левой руке вместе с трехлитровым бидончиком, в котором были либо сметана, либо творог. В другой руке у нее была корзинка с яичками. Кондуктор подошла и взяла деньги. Последующее действо развивалось, по оценке Касторгина, невнятно и суматошно.
Гражданин, а вы платить собираетесь? глаза приземистой крепышки смотрели дружелюбно и в то же время насмешливо. Бабуля и та платит, а вы?
Надо бы взять и заплатить, но он подошел к кондуктору и каким-то очень подозрительно проникновенным голосом произнес:
Знаете, у меня удостоверение пенсионера.
Крепышка удивленно округлила глаза:
У вас удостоверение? она с сомнением покачала головой. Он понял это так: «Ладно, мол, заливать, хотите ехать зайцем, черт с вами, связываться с каждым тут» Касторгина передернуло.
Что, не верите?
Да ну вас она не смогла подобрать слова, как хотите.
Как, как хотите? выдохнул Кирилл Кириллович, я ведь и сам не верю вот, он наконец-то нашарил удостоверение, вынул его и торжественно развернул, чувствуя, однако, смущение и какое-то непонятное чувство вины, будто он намеревался что-то все-таки украсть.
«Черт, меня заклинило, надо было взять билет, отец ведь всегда брал, а был инвалид войны, и никогда на сиденье не садился, стоя ездил, хотя и с протезом одна морока. Зато прошел полную апробацию», думал он, подходя к зданию филармонии.
У кассы филармонии была небольшая очередь. Когда он ткнулся в окошечко, кассир объявила громко, что остались всего два билета.
Мне хватит одного, резонно сказал Касторгин.
Ой, как же так, пискнул над его ухом голосок.
Он обернулся. На него смотрели черные детские глазки взрослой девицы, а рядом стоял стройный элегантно одетый ее спутник.
Ради бога, уступите нам, ну что вам стоит, мы ведь вдвоем, а вы всего один. Вы купите: и ни то, ни се один билет останется. Никому!