«Хуже, чем старичок, невесело усмехался он, помня слова матери. Как она может так угадывать? Ей дано от природы? Она это говорила не только в связи с моим холостяцким образом жизни, её беспокоит моё неверие в жизнь. Я порой так остро чувствую каждый день, уходящий в никуда, в бездну, безвозвратно. И от этого мне не только грустно. Тоскливо. Жалею уже те дни, которые не наступили, которые ещё не прожил. И только моё дело, работа захватывает. Если работа навязывает властно свой ритм, тогда, на время, забываю о зыбкости жизни. И, может, это самые лучшие моменты моего существования? Да ещё встречи с сыном».
Приняв, что счастье быстротечно и обманчиво, и необходимы, видимо, какие-то особые свойства характера, чтобы быть готовым к этому обману, он не постигнул того, чего же ему не хватает. Перестав верить в возможность счастья, пытался холодно понять: это его прорыв в некую суть бытия? И это положительно? Или ущербность натуры, и от этого многое теряется? Эта захватывающая душу размагниченность порой лишала воли к активной жизни. Но Александр знал: периоды грусти и тоски чаще всего предшествуют взрывам неодолимого стремления действовать, не жалея себя, чтобы потом радоваться зримым результатам! Таким тогда он себе нравился. Ему не нужны были похвала и одобрение окружающих.
* * *
В этот раз он приехал в село поздно. Уже смеркалось. Так хотелось увидеть сына!
Мам, я к Бочаровым.
Подожди, отца проводим в клуб на дежурство и сходим вдвоём.
Когда они вошли, Бочаровы чаёвничали в передней. Саша тут же выскочил из-за стола, чуть было не наступив на большого белого кота Колчака, растянувшегося около тёплой голландки. Повис на шее отца.
Во-во! сказал Бочаров-старший, восемь лет уже, а как маленький.
Не маленький. Я соскучился, отвечал внук, помогая отцу снять куртку.
Потом с курткой юркнул в прихожку к вешалке.
Как юла, радостно проговорила Екатерина Ивановна.
Говорит: не маленький, продолжал Бочаров, а дал ему вчера «тулку» стрельнуть в сороку, он курок не осилил нажать. Нашёлся мне большой
А зато я, заторопился вернувшийся Саша, в классе на линейке стою третий по росту. Нормально?
Ну-ну, неопределённо отреагировал Бочаров, одновременно освобождаясь от рук внука. Тот, балуясь, вынырнул сзади, прикрыл деду ладошками глаза.
Саша! строго посмотрела на него Дарья Ильинична.
Разве так можно?.. Садись
Внук сел за стол. Начал дуть на чай.
Да он уж десять раз остыл, сказал дед.
Мне интересно, как волны в чашке делаются!..
Ну, какой он большой? улыбаясь, обронил Бочаров.
На вот! протянул Ковальский свёрток.
Что это?
Смотри!
Рубаха! обрадовался сын. Белая!
Они пили чай, потом резались с сыном в шашки на «щелбаны». После четвёртой партии сквитались, получив каждый по два щелчка в лоб. Дед Бочаров в игру не вмешивался. Читал газету. А женщины вполголоса разговаривали на кухне, изредка поглядывая в сторону расположившихся на диване игроков.
Когда шли обратно, Екатерина Ивановна вздохнула:
Рубаха это хорошо, конечно
Мам, я немного денег оставил, каждый раз привожу
Без матери растёт, без материнской ласки
Мам, они его заласкали, по-моему, балуют.
И это верно, согласилась она. Но всё равно
Ты за старое, засмеялся сын. Меня непременно женить хочешь?
Хочу, Саш А то скоро уже твоего сына женить надо будет
Вот найду такую, чтоб матерью сыну стала женюсь.
Найдёшь ли такую? покачала головой Екатерина.
Надо, чтобы любила тебя и добрая была
Некоторое время шли молча.
Мысли Екатерины Ивановны перескочили на другое.
«Когда мне старик-то гадал на бобах, в войну ещё, то сказал, что без вести пропавший Станислав объявится, когда мне это уже не надо будет. Мне. А он на сына и внука посмотрел бы! Что старик имел в виду? Мне не надо будет это значит, вернётся, когда я умру? Или при жизни ещё? А мне бы сейчас хоть одним глазком увидеть. И всё! И чтобы Василий не знал»
Мам, вывел её из задумчивости сын, мне так хочется, чтобы Саша фамилию «Ковальский» носил. Ты-то вот, в своё время, настояла и мне фамилию отца записали, хотя вы и не зарегистрированы в браке были.
Кто же нас зарегистрировал бы: он иностранец и война шла
Саша даже не Бочаров, мне эта фамилия нравится. Он
Колесников, по мужу Анны.
А как по-другому могло быть? она пытливо посмотрела на него.
Сын стушевался и ничего не ответил.
Саша, а ты об отце-то, Станиславе, ничего так и не узнал?
Александр ждал этого вопроса. Не сегодня, так в другой свой приезд.
Он, как мог, занимался поисками отца, но результаты неутешительны.
Когда пришли, спать легли не сразу. Сидели за столом в передней. Был и чайник на столе. Говорили о Саше сыне Ковальского и его деде Станиславе, так внезапно пропавшем при освобождении своего родного города Варшавы.
В областном архиве Ковальскому сообщили, что за 19431945 годы никаких сведений о Станиславе Ковальском нет.
А до этого он перерыл в сельсовете кипы бумаг, пока не наткнулся на запись в похозяйственной книге за 19431945 годы:
«Ковальский Александр Михайлович г. рожд. 1919
Ковальская Екатерина Ивановна г. рожд. 1918
Ковальский Александр Станиславович, сын, 1944 г.»
Как же так, ведь известно же, что отца звали не Александр, а Станислав.
Ему пояснили:
Это ж похозяйственная книга, записи в неё вносились при обходе дворов. Ходили чаще всего школьники. Их приглашал сельсовет. Они спрашивали. Что слышали, то и записывали. Бабулька какая-нибудь сказала, вот и всё И всех на одну фамилию записали, хотя не были зарегистрированы
Ничего себе, удивлялся Александр, человек был, как песчинка. Затерялся и следа не осталось?
Время военное. Что взять? А кто из нас, сейчас живущих, думает о том, что будет через тридцать-пятьдесят лет? Кто кого искать будет? Мы все на глазах живём. Всё, вроде, знаем. Раз он иностранец, наверное, о нём в других местах сведения искать надо, а не тута, деловито говорила седовласая женщина. Старшая моя сестра хорошо его помнит. Симпатичный такой, говорит, был.
Ковальский долго не выпускал книгу из рук. В ней был след людей, которые, возможно, не видели отца, но жили с ним в одно и то же время.
А можно найти тех, которые сделали эту запись?
Ну, где же их искать-то? Их было много таких Да и что скажут нового? Ничего
* * *
В марте он узнал, что в профкоме завода есть туристические путёвки в Польшу. Александр загорелся съездить.
«Пускай у меня нет никаких достоверных сведений об отце, но я знаю, что поляки регистрируют родившихся в костёлах. Варшава сильно разрушена во время войны, но бывает же чудо! Один шанс из тысячи, а в данном случае, один костёл из тысячи, может, уцелел. В нём-то вдруг и окажется запись об отце! Надо постараться объездить все сохранившиеся старинные костёлы и проверить документы за 19181919 годы. Вот и вся стратегия поиска», так он думал, сознавая, что его намерения наивны. Но другого пути не видел.
Ковальский подал все необходимые бумаги в профком завода. Ему говорили, что всё в порядке. Но в самый последний момент, когда сделать было уже ничего невозможно, оказалось, что каким-то образом пропала часть его документов. Уклончиво пояснили: теперь уже не успеть, пустые хлопоты Александр понял, что кто-то просто не хочет брать ответственность на себя, узнав, что у него за границей могут быть родственники. Ватную стену прошибить казалось невозможным
Не верю я, что Станислав мог что-нибудь сделать худого. Добрый был, да и молоденький совсем ещё успокаивала после этого Катерина сына. Всё равно объявится, я верю всё больше и больше
IX
И началась у Ковальского в цехе, куда он пришёл, такая же стажировка, как и полтора года назад.
Сразу попросил, чтобы его направили в смену.
Исполняющий обязанности заместителя начальника Новиков оказался хорошим практиком знал цех превосходно. Начинал слесарем, закончил нефтехимический техникум. Теперь на третьем курсе вечернего института. Запасной вариант, если не потянет Ковальский. «Знание и умение должны работать, тогда они полезны, иначе легко превратиться в резонёра и завалить дело», вспомнил он напутствие Самарина.
Через полгода Ковальский уже работал самостоятельно начальником смены.
Всё бы ничего, да любил начальник цеха Ганин пошуметь. Это в кабинете главного инженера он был тихий, а в цехе его голос держал всех в напряжении. Если вызывал к себе в кабинет, то оттуда частенько приглашённый выходил красный, как варёный рак. А если это были женщины, то порой в слезах.
Ковальский понял, что стычки не избежать и ему.
* * *
Шло самое обычное сменное собрание. Ганин вошёл в красный уголок и сел в первом ряду.
Ковальский уже заканчивал, когда оттуда громыхнуло:
Нет! У вас всё спокойно так! А во вторую смену захожу в операторную, смотрю: нет обоих старших аппаратчиков одновременно. А вдруг что случится?
Наступила пауза. Ковальский посчитал, что надо ответить.
Но я пояснил тогда, что Алексей ушёл в буфет, а Ирина Владимировна отлучилась в бытовку, предупредив меня, напомнил Ковальский, совсем не ожидая дальнейшего бурного развития разговора.
А зачем мне ваши пояснения, пусть сами скажут.
Но я веду собрание. Я начальник смены, спокойно возразил Ковальский. Знаю ситуацию.
Ситуацию он знает! почти закричал Ганин. Много слишком знаете! В следующий раз накажу и вас, и их!
Ковальский оторопел. В зале двадцать человек подчинённых и на глазах у всех на него кричат.
Вам бы лучше не защищать, а спрашивать с персонала!
А вы бы троекуровщину не разводили, а в суть вникали: Ирине просто плохо стало. В бытовке задержалась. Мы потом «скорую» вызывали, ответил Ковальский и удивился своему спокойствию и тому, что попалось на язык это слово «троекуровщина». Можно было и без него.
Ганин вскочил:
После собрания ко мне в кабинет! и порывисто вышел.
«Разве ему к лицу так горячиться, он же первый руководитель в цехе», невесело думал Ковальский.
Когда рабочие расходились, старший аппаратчик Николай Румянцев, с которым он быстро подружился и уже несколько раз съездил на рыбалку, приблизившись, вполголоса под шумок обронил:
Не горячись. Начальника не выбирают. Пойдёшь к нему больше слушай. Он отходчивый.
Но к чему всё это?
Я тоже думаю, что, если бы криком можно было что-нибудь сделать, осёл каждый день строил бы по семь домов! Народная мудрость.
Ковальский не ожидал такого от Румянцева.
Они взглянули друг на друга и рассмеялись.
* * *
«Действительно, отходчивый, думал Ковальский, сидя у начальника цеха. Но странная какая-то отходчивость».
А хозяин кабинета, не глядя на приглашённого на ковёр, тусклым голосом монотонно поучал:
Все итээровцы цеха должны проводить политику своего начальника, в противном случае, дисциплины не будет и бучу на людях устраивать ни к чему
Ковальский попытался уточнить:
Василий Анатольевич, но я не устраиваю. Вы в такой форме
Опять за своё? Он повернул, наконец, к нему лицо и вскинул брови.
Наступила пауза.
Ковальский решил: «Если сейчас начнёт орать, уйду из цеха. Чего он хочет от меня?».
Но начальник не закричал, а неожиданно спокойно сказал:
Иди-иди и думай Ты самостоятельный
Александр встал и уже открыл дверь, когда Ганин произнёс:
Ты и инструкции, которые я подписал и утвердил у главного инженера, критикуешь на своих собраниях
Ковальский хотел, было, задержаться и пояснить, как и почему он Но, перехватив холодный взгляд начальства, передумал: «Прямого разговора не получится, тут то ли интрига какая, то ли дурь просто вожжа под хвост попала».
Вскоре пришёл приказ о назначении Новикова заместителем начальника цеха, а его, Ковальского начальником отделения.
«Не оправдал доверия, усмехнулся Александр, стоя у цеховой доски объявлений. Но чьё доверие? И почему со мной не поговорили?»
Он решил ни с кем из руководства назначение своё не обсуждать и ничего не выяснять.
Назначение всё-таки с Румянцевым отметили: уехали на его самодельной лодке, недавно оборудованной новеньким мотором «Вихрь-25», под Крутец любимое место Николая на Волге. Отвели душу рыбалкой.
Кто же под уху не выпьет? Только тот, кто весьма подозрителен. Они пили мало. Николай философ. Любил ясную голову.
Ковальский порой уставал от него. Больно уж темы глобальные брал Николай. Ковальский даже пообещал ему, что, как только появятся деньги, купит себе лодку, чтобы рыбачили вместе, но каждый в своей.
* * *
Самарин и Ковальский случайно встретились около заводоуправления. Заместитель главного инженера издали увидел Александра и задержал.
Послушай, всё хотел поговорить о твоём назначении. И после небольшой паузы: Не переживай. Ганин груб, я знаю, он из диспетчеров завода и в технологии слабоват. Но начальник цеха. Он попросил сделать такую расстановку.
Ковальский чувствовал себя неловко. Молча кивал согласно головой. Когда разошлись, почувствовал облегчение.
X
Теперь рабочее место Ковальского в кабинете, на втором этаже административного здания.
Они сидят с Новиковым в одной комнате друг против друга. В этом большое преимущество. Постоянно общаясь и находясь в курсе главных событий, они вскоре превратили кабинет в центр разрешения многих цеховых вопросов.
Новиков оказался деятельным работником. И аккуратистом. Инструкции, схемы, тексты распоряжений готовились тщательно и продуманно.
Поскольку должность Ковальского напрямую связана с остановками и пусками цеха и целых систем аппаратов, то он жёстко определил в этом порядок. Допустив к самостоятельной работе ремонтников, он сам отправлялся смотреть выполнение мер безопасности. Хотя это и входило в обязанности начальника смены.
Однажды он подошёл к бригаде слесарей, разбирающих фланцевое соединение аппарата. Слесари усердно работали ключами. За их спиной манометр с чуть подрагивающей стрелкой показывал рабочее давление взрывоопасного газа.
Вы что делаете?! закричал Ковальский. Смотрите! и указал на манометр. Восемьдесят атмосфер!
Ремонтников как ветром сдуло. Послышался звон обронённых на бетонный пол ключей.
Не помня себя, кругами заходили около аппарата. Бригадир, схватив ключи, начал затягивать гайки.
Когда с бледным лицом спустился с аппарата, произнёс:
Всего две успели отвернуть. Что это с нами случилось? Не понимаю В соседнем, таком же, цехе вот так в шестьдесят четвёртом году на действующем аппарате фланцы разболтили, цех под корень взлетел. Не верил, что такое может быть. Пять человек погибли, знаете?
Знаю, холодно ответил Ковальский. Бригадир молча скрестил руки на груди.
Ещё раз обтяните болты и через час ко мне. Всё! Ковальский еле сдерживался, чтобы не накричать.
Этот случай заставил его заново продумать режим работы в цехе.
Договорились с Новиковым одновременно из цеха не отлучаться. Ходить в столовую по одному. Всё, связанное с вскрытием аппаратов, трубопроводов, компрессоров, начинать только в присутствии Ковальского.
Чтобы не путать схожие, как близнецы, системы аппаратов, Ковальский организовал бригаду маляров и они нанесли красные разграничительные линии шириной в десять сантиметров на всех шести этажах цеха. На каждом аппарате дополнительно поставили крупно его номер и номер системы. Казалось бы, просто, но слесари оценили это по достоинству.
Попадал со своим рвением Ковальский в разные ситуации.
Пускали одно из основных отделений цеха. Предстояло принять с соседней теплоэлектростанции пар с давлением
100 атмосфер и температурой около 500550 °C. Чтобы достичь таких параметров в цехе, необходимо заранее часа четыре прогревать трубопровод, сбрасывая пар либо в закрытую систему, либо в атмосферу.
Рёв при этом неимоверный. Персонал в наушниках. Не работать же так и заводоуправлению? Поэтому к 8.00 сброс необходимо закрыть.