Повернувшись, Чуну увидел жнеца. Он был прекрасен. Выше даже Чуну. Стройная фигура. Изящный бантик полных губ. Густые ресницы. Алебастровая кожа, которая делала его похожим на высеченную из мрамора статую. Его красота казалась почти потусторонней. Хотя, подумалось Чуну, оно и логично: Хёк не принадлежал этому миру. Именно это изначально и привлекло Чуну к этому существу с юным лицом, но старой душой. Он напоминал токкэби о его собственных невзгодах. О его навсегда застывшем в закате подростковых лет теле и бремени вечности на душе. Хёка, похоже, бессмертие никогда не тяготило, и раньше Чуну тоже к этому стремился, пока не отказался от попыток обрести внутренний покой.
Хёк был одет с головы до ног в черное, и даже федора у него на голове попадала в тон. Будь он простым смертным, Чуну обеспокоился бы, что парень получит тепловой удар, но он знал, что чосын саджа чувствуют все иначе, даже когда посещают мир смертных.
Что ты здесь делаешь? Чуну попытался придать лицу нейтральное выражение. Жнецы никогда не умели распознавать людские эмоции; у них это получалось почти до смешного плохо. Но за то время, что они провели вместе, Хёк научился видеть Чуну насквозь.
Я думал, ты будешь ждать меня. Ты ведь встречал моего посланника?
Ну да, я заметил, как ты старался привлечь мое внимание, ответил Чуну. Чего ты хочешь?
Хёк неловко улыбнулся, но Чуну знал, что эта неловкость была вызвана лишь его неумением выражать эмоции.
Мне ничего от тебя не нужно, старый друг. На самом деле я явился, потому что хочу тебе помочь.
Как мило с твоей стороны, проворковал Чуну так сладко, что в его голос хотелось упасть с головой. Его терпение подходило к концу. И он знал, что Хёк поймет это тонкое предупреждение.
Похоже, что-то влияет на наши миры.
Что-то помимо обычных ужасных болезней? Чуну приподнял бровь.
Что-то происходит в Срединном мире. Нечто из мира живых создает разрыв.
В Срединном мире? переспросил Чуну. Он провел с Хёком много времени, но так и не научился понимать мир жнеца до конца.
Срединный мир это место, где обитают души, прежде чем смогут перейти в загробную жизнь.
Это звучало не очень хорошо.
Что-то вроде царства призраков? Что его может связывать с миром живых?
Именно это я и явился выяснить. Слишком многое изменилось. Призраки появляются в этом мире. И мои способности работают не так, как должны. Сегодня я следовал за одним из сбежавших призраков, и меня увидел смертный, хотя я должен был быть скрыт от его глаз.
Призраки и раньше просачивались в мир смертных, отметил Чуну.
Да, но на время и лишь там, где границы между миром живых и миром Срединным истончились. Однако, если призрак пробудет в мире смертных слишком долго, он начнет плохо влиять на живых.
Ну поразвлекаются они чуток в мире смертных, походят по пятам за людьми, на которых затаили обиду. Что в этом плохого?
Их долгое присутствие чересчур сильно влияет на психику живых. Смертные начнут медленно сходить с ума, а это может привести к фатальным последствиям, пояснил Хёк. Нарушится баланс жизни и смерти.
Чуну не понравилось зловещее предостережение, прозвучавшее в словах Хёка, но он никак не мог понять, причем тут он.
И что тебе нужно от меня?
Я мало что знаю, но могу сказать, что источник разрыва находится неподалеку отсюда. Словно некая нить энергии соединяет два мира.
Нить энергии где-то неподалеку. Нить, связанная с кем-то, кто еще недавно мог отойти в царство призраков. Сердце у Чуну упало: он вспомнил некую бывшую кумихо, которая буквально несколько месяцев назад потеряла мать и лисью бусинку. Но он оставил свои мысли при себе и просто пожал плечами.
Извини, не видал никаких нитей энергии в последнее время.
Ты забываешь: я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой. Мне кажется, тебе что-то известно.
Хёк никогда не играл в игры Чуну. Его всегда раздражало это в жнеце.
Полагаю, я мог бы предложить свои услуги. В конце концов, я живу в Сеуле уже несколько лет и занимаюсь поиском информации.
Непременно доложи мне обо всем, что услышишь, велел Хёк. Но будь осторожен. В Срединном мире есть не только призраки и неупокоенные души, но и сверхъестественные существа, попавшие в ловушку.
У Чуну екнуло сердце. Он резко втянул воздух.
Ее удерживает не один вид магии. Она не сможет освободиться.
Если можно заманить кого-то ловушку, то можно из нее и выбраться. Как бы глубоко и крепко ты в ней ни запутался.
Она не выберется, настаивал Чуну. Мне обещали.
Надеюсь на это ради твоего же блага. Мне бы на твоем месте не хотелось, чтобы на свободе оказался кто-то вроде нее, особенно если она мигом начнет за тобой охотиться.
Со своими проблемами я сам разберусь, огрызнулся Чуну. Мне твои советы не нужны.
Раньше ты так не думал.
Что ж, ты и сам знаешь: времена меняются.
Хёк кивнул, спокойно принимая отказ Чуну. Эта его черта всегда одновременно восхищала Чуну и разочаровывала.
Надеюсь, ты поймешь, что я имел в виду. В память о былых временах.
Конечно, кивнул Чуну прежде, чем отвернуться. Ты действительно думаешь Он повернулся обратно, но жнец уже исчез. Он разговаривал с пустотой. Чуну грубо провел руками по лицу, словно пытаясь стереть этот разговор.
Он не видел Хёка больше века. Но от встречи с чосын саджа все его чувства спутались в тугой клубок. Он знал, что жнец не является в мир смертных просто так. Вот почему его предупреждения так сильно взволновали Чуну.
Он медленно двинулся обратно в квартиру и остановился на середине лестницы, увидев, что навстречу ему спускается Миён с мешком мусора. Несмотря на тысячи одолевавших его забот, Чуну заметил, что она выглядит измученной. Бледный цвет ее щек ему не понравился.
Давай возьму, потянулся он за мешком, но Миён отстранилась.
Ккоджё [19], прорычала она сквозь стиснутые зубы. Однако усталость смягчила ее голос.
Вблизи Чуну увидел мешки у нее под глазами, которых раньше не замечал. Миён застряла в каком-то подвешенном состоянии, о котором он никогда не слышал за все столетия своего существования. Кумихо, которая потеряла свою лисью бусинку и больше ста дней не питалась человеческой энергией, но все еще ходила по земле. Он бы в это не поверил, если бы Миён не стояла перед ним. Бледная и растрепанная, с капельками пота на лбу, но определенно целая и живая. Одно было ясно наверняка: Миён не стала полноценным человеком. Она все еще была связана со сверхъестественным миром.
Иногда ему хотелось спросить ее, почему она это сделала. Почему она пожертвовала своей бусинкой, чтобы спасти умирающую мать? А теперь Йена все равно мертва, и бусинка исчезла вместе с ней. Стоило ли оно того?
Затем Чуну вспомнил, что сказал ему Хёк, и внимательнее присмотрелся к Миён. Было ли в ней что-либо, какая-нибудь аура, которая бы указывала на ее связь со Срединным миром? Узнал бы Чуну какой бы то ни было знак, если бы увидел его?
Как ты себя чувствуешь? рискнул спросить он.
Как будто у меня над ухом постоянно жужжит надоедливый жук. И сколько бы я его ни била, он не подыхает.
Ха-ха, сухо рассмеялся Чуну. Ты слишком много времени проводишь с Сомин. Твои оскорбления становятся все более ядовитыми.
Ты невыносим.
Миён-а, начал он, позволь мне помочь тебе. Он и сам не был уверен, говорит ли только о мусоре или о чем-то большем.
Нет, твердо отрезала Миён. Я не понимаю, почему ты все еще здесь. Ты притворялся, что тебе не все равно, получу ли я обратно бусину, но все это время тебя волновало лишь, что ты в итоге поимеешь. Что ж, тебе заплатили, и всего-то и нужно было предать меня да помешать мне найти Джихуна с мамой, пока отец их не схватил.
Это несправедливо, начал оправдываться Чуну. Я сделал то, о чем меня попросила Йена. Откуда мне было знать, что твой отец желал вам с Йеной зла? Он потянулся к Миён, но та низко зарычала она так и не избавилась от этой хищной привычки и оттолкнула его руку.
А затем остановилась.
Чем ты таким занимался?
Что? переспросил Чуну, не зная, как реагировать на ее подозрительный взгляд.
На тебе энергия смерти, тихо проговорила Миён. Словно гнилая ци.
Ты все еще чувствуешь вкус ци? удивился Чуну.
Просто ответь на мой вопрос, ощетинилась Миён.
Даже не знаю, пожал он плечами. Ему не хотелось рассказывать о разговоре с Хёком сначала он попытается разобраться во всем самостоятельно. Клиенты у меня порой бывают не самые вкусные. Может быть, ты учуяла одного из них.
Еще секунду Миён пристально смотрела на Чуну, а потом отвернулась.
А, какая разница, отмахнулась она.
Но, как только Миён начала спускаться по ступенькам, она споткнулась. Подвернула лодыжку. Вскрикнув от неожиданности, она полетела с лестницы вниз, и мешок выпал у нее из рук. Чуну бросился вперед, но кумихо уже приземлилась на землю.
Ее руки покрывали синяки, а кожа на ладонях была разодрана: она пыталась остановить падение.
Ее вид выбил Чуну из колеи: девушка, в прошлом бессмертная, теперь лежит на земле с кучей синяков и порезов.
Вся эта боль и зачем, чтобы не чувствовать вины за убийство нескольких душ?
«Стоило ли оно того?» снова задумался Чуну.
7
Снова оказавшись в лесу, Миён поняла: это происходит вновь. Еще одно осознанное сновидение. Она стояла у мэхвы [20], где установила мемориальную табличку в память о матери. На дереве не было листьев, и воздух казался по-зимнему холодным, хотя Миён знала, что в реальном мире летняя жара буквально сжигает город.
Она начала искать мать, прежде чем услышала шорохи среди дерев. Шелест листьев, как гром, эхом отдавался в ее ушах.
Омма? Голос у Миён дрогнул. Омма, если ты здесь, скажи что-нибудь.
Треснула сухая ветка, мелькнули тени, и Миён развернулась лицом к тому, кто появился из леса. Но там никого не было. И когда чья-то рука опустилась ей на плечо, она с криком подпрыгнула.
Почему ты продолжаешь возвращаться? в голосе Йены слышалась тревога.
Я не хотела. Миён задыхалась от испуга. Где мы? Во сне?
Не совсем, промычала Йена и не стала продолжать.
Тогда где? Разочарование вытеснило наполнявший Миён страх.
Тебе нельзя больше сюда приходить, сказала Йена вместо ответа. Это небезопасно. Они знают.
Кто знает? Миён осмотрелась в поисках таинственных «они».
Уходи. Йена отступила, ее лицо, становясь прозрачным, сливалось со стволом сливы. Не возвращайся.
Омма, подожди. Миён шагнула вперед, но земля под ногами как будто превратилась в зыбучие пески, и до матери ей было не добраться. Не уходи. Скажи мне, что ты имела в виду? Кто знает?
Йена не ответила. Ее кожа стала бледной, затем серой, фигура ее слилась с деревом. А потом она исчезла совсем.
Омма! звала Миён, отчаянно желая вернуть мать.
Ее голос эхом разнесся по лесу. По этому месту, которое было сном и в то же время им не было. Глубоко в костях Миён засел холод, словно она находилась там, где не полагалось. Словно это место отвергало ее, и, если она не уйдет, неизвестно, что может с ней произойти.
8
Сомин ненавидела ждать, но только это ей и оставалось делать после того, как отвезли Миён в больницу. Врачи разрешили Джихуну посидеть с ней, главным образом потому, что он попросту отказывался ждать снаружи. Но Сомин и Чуну отправили в большую зону ожидания, где перед большим телевизором, по которому крутили новости, рядами стояли десятки стульев.
Сомин притворилась, что смотрит в экран, но на деле даже не вслушивалась в обсуждение ведущих.
Тревожную монотонность ожидания нарушил Чханван, вбежавший в больницу и что-то спросивший на стойке регистрации. Наверное, пробормотал какой-нибудь бессмысленный вопрос.
Его направили в зону ожидания, и он поспешил туда.
Сомин-а, хён, что случилось?
Они все еще ждут результатов анализа крови, ответила Сомин. Она практически чувствовала волны тревоги, исходящие от Чханвана. Он плохо справлялся со стрессом.
Чханван-а, давай-ка ты лучше сядешь и вместе с нами подождешь? предложил Чуну. Его голос был мягким и спокойным. Кто-нибудь мог бы даже назвать его успокаивающим, но только не Сомин.
Я бы лучше что-нибудь поделал, отказался Чханван. Кофе хотите?
Нет, сказала Сомин.
Конечно, одновременно с ней ответил Чуну.
Чуну бросил на нее тяжелый взгляд, подразумевавший, что она не права. Сомин хотела упрямо настоять на своем, но, заметив, как нервно мечется взгляд Чханвана между ней и Чуну, поняла, что дело не в кофе. Просто некоторым нужно что-то делать, а не сидеть и ждать. А ведь буквально парой минут ранее она сама сокрушалась о том же.
Ладно, сдалась Сомин. Мне бы не помешало чего-нибудь выпить.
Договорились. Чханван отправился на поиски кофеина, в котором он сам явно не нуждался.
Послушай, я знаю: ты волнуешься начал Чуну.
Тогда тебе следует оставить меня в покое, потому что ты моим нервам не поможешь. Сомин отвернулась, чтобы пересесть на другое место.
Я все понимаю: я тебе не нравлюсь. Но я тоже беспокоюсь о Миён. У меня есть право быть здесь.
Ах вот как? Сомин снова повернулась к Чуну. У тебя есть право быть рядом с человеком, чью жизнь ты буквально четыре месяца назад перевернул с ног на голову своими секретами и ложью?
Это несправедливо. Я считал, что помогаю ей. В этой игре оказалось больше игроков, чем я подозревал. Чуну запустил руки в волосы и взъерошил их, и Сомин вдруг поняла, что впервые на ее памяти он выглядит не очень. Рубашка на нем была расстегнута, волосы растрепаны, а между бровями залегла тревожная морщинка.
И все же Сомин отказывалась давать ему слабину.
Мне трудно поверить, что тот, кто может, по его словам, выяснить все на свете, понятия не имел, что отец Миён вернулся и что-то замыслил. Ты мог бы предупредить ее. Мог бы защитить их обеих.
Да, я могу выяснить все что угодно, но не стану же я искать информацию, которая меня не касается. Я ищу только то, за что мне платят.
Сомин покачала головой:
Как скажешь. Делай что хочешь, только меня не трогай.
Да за что ты так сильно меня ненавидишь? вскинул руки Чуну.
Сомин насмешливо хохотнула:
Я же только что сказала.
Нет, ты вела себя так задолго до того, как с Миён что-либо случилось. Ты ненавидела меня с самой нашей первой встречи. Чуну приблизился, внимательно рассматривая Сомин, как будто собирал ее по кусочкам.
Мне просто не нравятся такие люди, как ты.
Такие люди, как я? Губы Чуну изогнулись в изумленной улыбке, и Сомин яростно захотелось стереть ее с его лица. Ты имеешь в виду дьявольски привлекательных людей?
Ну, слово «дьявольский» ты точно подобрал, съязвила Сомин.
Ты же знаешь, мы бы отлично провели время. Чуну заискивающе улыбнулся.
Сомин издала звук рвотного позыва.
Поверь мне. Мне противен твой типаж.
И какой же у меня типаж?
Ты из тех, у кого за внешней дымкой таится пустота. Ты хочешь, чтобы люди думали, что ты такой весь горячий и загадочный, но держу пари, что за всем твоим блеском и улыбками нет ничего, что могло бы подкрепить твои громкие слова.
Сомин привыкла к тому, что ее слова попадают в цель. Именно так она держала в узде школьных хулиганов. В конце концов, Чуну похож на них на ребят, крадущих у первоклассников [21] деньги на обед, настолько неуверенных в себе, что приходится прятаться за бравадой. Но ткни их пальцем и они сдуются, как старый воздушный шарик.
Но вопреки ее надеждам улыбка Чуну стала шире. Он наклонился немного ближе.
Просто признай: ты заинтригована, что может таиться за этой дымкой. Или ты боишься обжечься?
Я боюсь заболеть эмфиземой, ответила Сомин, скрестив руки на груди. Не позволяя ему увидеть ее истинные чувства, хотя пульс у нее участился.
Из-за угла показался Чханван, осторожно несущий три переполненных стакана с кофе, и Сомин использовала эту возможность, чтобы повернуться спиной к непоколебимой ухмылке Чуну. Чханван, должно быть, купил кофе в одном из автоматов, потому что крышек у стаканов не было, а зря часть кофе уже расплескалась и испачкала ему рубашку.