Матильда тянет меня за руку, и мы по лестнице спускается к ее классной комнате.
Удачного дня, солнышко! Я наклоняюсь и обнимаю Матильду.
Ты заберешь меня?
Сегодня тебя заберет папа, у меня встреча.
Ладно, пока.
Матильда вешает куртку на крючок и направляется к подружкам. Я задерживаюсь и смотрю ей вслед. Девчонки улыбаются, потом теснятся, принимая Матильду в свой круг. Я машу ей, а когда она машет в ответ, быстро выхожу из школы и, опустив голову, пересекаю детскую площадку.
«Главное, Матильде в школе хорошо», твердит Карл, когда я жалуюсь на других родителей. Потом добавляет: «Со мной они очень любезны». «Уж наверное», думаю я, но никогда не озвучиваю. «Просто нужно больше стараться», говорит Карл в завершение. Именно так он выразился сегодня утром, когда проверял Матильдин ранец и подписывал ей книгу для чтения. Я не спорила: вероятно, он прав. «Я заберу ее сегодня, пообещал Карл. Последний клиент у меня в два». Что же, мне одной заботой меньше.
Я успеваю как раз к отходу автобуса и устраиваюсь на сиденье между двумя колясками. У ног стоит мой черный портфель, а в нем записки по делу фотографии и страницы показаний, касающихся злодеяния, в котором за ближайшие месяцы мне предстоит разобраться лучше, чем во всем остальном в собственных мыслях, в своем браке, в своей материнской никчемности. Жду не дождусь.
Приехав в контору, я здороваюсь с секретарями и выкладываю записки по делу на стол. Усаживаюсь и невидящими глазами смотрю в окно. Пятнадцать лет я работала, чтобы получить свое первое «убийство». Начинала с заурядного с нетрезвых водителей, с наркозависимых несунов, с воров-рецидивистов в аду Бэлемского суда по делам несовершеннолетних, с жалких педофилов, трясущихся над непристойными детскими фотографиями; с преступлений, катящихся по наклонной от беспомощных горемык к неисправимым, которых даже мне порой хотелось навсегда упечь в тюрьму. На каждом шагу встречались мне неадекватные родители, плодящие детей с неадекватной тягой к алкоголю и наркотикам, обездоленность и отчаяние которых порой выливается во что-то вроде «Отдай телефон! Да, свой гребаный телефон, не то мозги вышибу / ножом пырну / сброшу с моста прямо под поезд».
Одно из любимейших у меня последнее дело об ограблении, доставшееся мне лет десять назад. Слушалось дело в Ноттингеме, многочисленные обвиняемые называли друг друга шантажистами и в итоге получили по пять лет каждый. А вот адвокаты в том процессе подобрались классные каждый вечер мы напивались в ближайшем к «Трэвелоджу»[10] пабе.
Итак, Мадлен Смит. Я листаю документы, пока не нахожу газетные вырезки с сообщением об убийстве, вскользь упоминающие информационные ограничения: дело находится в производстве. В самой большой статье есть фотография Мадлен, худой блондинки с усталым лицом и запястьями в наручниках, которую ведут двое полицейских.
«Сорокачетырехлетняя Мадлен Смит арестована после того, как ее супруга Эдвина обнаружили зарезанным на супружеском ложе. Эдвин Смит был главой американской управляющей компании Атера холдингс. Полицию вызвала уборщица, прибывшая на работу в дом стоимостью 3,5 миллиона фунтов на территории лондонского района Клапем. Согласно источнику, подозреваемая была обнаружена на полу возле трупа мужа и задержанию не сопротивлялась. Трагедия глубоко потрясла соседей. Она всегда была такой любезной и помогала проводить уличные праздники, которые мы устраиваем каждый год. Поверить не могу, что такое случилось, заявил местный житель, просивший не называть его имени».
Я делаю паузу и готовлю себе кофе на кофемашине эспрессо, которую подарила Карлу на прошлое Рождество. Он ни разу ее не использовал, повторяя, что капсулы это очень непрактично.
А вот какие факты в своей краткой сводке предоставило обвинение. В понедельник 17 сентября уборщица обнаруживает Эдвина Смита мертвым, а его жену Мадлен сидящей на полу рядом с телом. К тому времени Эдвин был мертв около двенадцати часов, смерть наступила из-за кровопотери. На шее и на туловище найдено пятнадцать колотых ран, очевидно нанесенных Эдвину во сне, так как оборонительных повреждений нет, равно как и признаков того, что он пытался остановить атаку или отбиться. Рядом с телом Эдвина валяется двенадцатидюймовый поварской нож, лезвие которого соответствует вышеупомянутым ранам. Кровь убитого пропитывает кровать и половицы, протекает сквозь потолок гостиной этажом ниже. Одежда Мадлен тоже в крови.
Полиция и «скорая» приезжают без промедления, хотя медицинская помощь пострадавшему уже не требуется. Мадлен аресту не сопротивляется, воздерживается от комментариев как сразу, так и впоследствии. Изначально ее отправляют в женскую тюрьму Даунвью, но две недели назад суд принимает прошение освободить ее под залог, и с тех пор она живет у сестры в Беконсфилде в условиях жестких ограничений.
Видимо, мне стоит ждать показаний уборщицы, поли цейских, фельдшеров «скорой помощи», патологоанатома, соседа, который якобы слышал крики, доносящиеся из дома Смитов в ночь гибели Эдвина. Не сомневаюсь, рано или поздно обвинение их предоставит. Так, а чем три недели назад в воскресенье занималась я?
Мы вернулись домой после довольно удачных выходных у моря. По крайней мере, Матильда получила удовольствие, а вот мы с Карлом пререкались и спали на разных сторонах кровати, явно созданной для страстных любовных баталий, а не для жарких ссор из-за неисполненных обещаний.
К запискам Патрик приложил отчет о передвижениях Мадлен в те выходные. По ее словам, домой приезжал Джеймс, их четырнадцатилетний сын, обучающийся в школе-пансионе, и воскресенье они с Эдвином отвезли его на вокзал Лондонский мост, чтобы он сел в поезд и вернулся в школу к вечерней службе. Имя Джеймса также фигурирует в списке свидетелей обвинения, хотя показания он еще не давал.
Мадлен вкратце рассказала солиситорам о себе. Сорокачетырехлетняя, она родилась и выросла в Суррее. Ее отец дипломат, и в детстве она много путешествовала. Она дипломированный бухгалтер, хотя уже много лет не работает. Матерью она стала в тридцать. Они с Эдвином прожили в счастливом браке почти двадцать лет. О роковой ночи ей сказать нечего. Совершенно нечего.
Приехав на вокзал, я замечаю Патрика раньше, чем он меня. Он стоит у стены, уткнувшись в телефон. При виде него сердце радостно трепещет, и я спотыкаюсь о свою же сумку на колесиках. Патрик отрывает взгляд от телефона и улыбается, по-настоящему, не только губами, но и глазами. Я смеюсь, радуясь тому, что мне рады, и на миг забываю, что мы с ним расстались. Когда приближаюсь вплотную, Патрик касается моей щеки. Я собираюсь поделиться с ним мыслями о деле, но звонит телефон, и он отворачивается, чтобы ответить. По пути на встречу с Мадлен мы почти не разговариваем, хотя Патрик, отвечающий на сообщения, то и дело касается моей ноги. Я заставляю себя отодвинуться: между нами все кончено. Сейчас Патрик, может, и любезен, но в пятницу любезен не был и во многих других случаях тоже.
Беконсфилд милый спальный пригород, усеянный бутиками и гастробарами. На такси мы едем от вокзала к дому, где сейчас живет наша клиентка, и ждем у закрытых электроворот. Рядом с огромным домом сад кажется маленьким. Дома по соседству столь же огромные, новые, красивые.
Из-за двери выглядывает женщина и внимательно на нас смотрит. Очевидно, удовлетворившись увиденным, она исчезает в доме, и ворота медленно откры ваются. Хрустя гравием, мы идем к парадной двери.
Она распахивается, Патрик переступает порог и пожимает женщине руку:
Рад встрече, Фрэнсин. Элисон, это Фрэнсин, сестра Мадлен.
Патрик отступает в сторону, и я пожимаю руку хозяйке. Пальцы у нее тонкие, рукопожатие крепкое. Фрэнсин жестом приглашает нас пройти в гостиную. Мадлен сидит там на диване, поджав под себя ноги, и поднимается навстречу нам.
Мадлен очень худая. Густые гладкие волосы блондированы, но корни отросли примерно на дюйм. На шее выпирают вены, на виске бьется жилка. Фрэнсин тоже худая, но более холеная, чем Мадлен: кожа и волосы у нее лоснятся. Фрэнсин нервничает, переступает с ноги на ногу, дергает полы кардигана. Рядом с ними я чувствую себя низкорослой, коренастой, эдакой крестьянкой, попавшей в дом к благородным. Обе сестры одеты в бежевое в светло-коричневые брюки и серо-желтые кардиганы, явно кашемировые. У Мадлен изысканные украшения бриллианты в ушах и на пальцах, а на безымянном массивное кольцо вечности. Я кручу свои колечки из белого золота помолвочное поворачиваю, чтобы спрятать крошечный бриллиантик, и он впивается мне в кожу.
О тюрьме говорить не хочу. Это сущий кошмар. Мадлен теребит кутикулу.
Мы вытащили вас при первой же возможности, деликатно напоминает Патрик.
С хрупкой Мадлен нужно разговаривать мягко, тщательно подбирая слова. Я не подозревала, что Патрик способен на такой тон.
Могу я предложить вам чай? спрашивает Фрэнсин.
Да, пожалуйста, киваю я. С молоком, но без сахара.
Это занятие может ее успокоить, снимет напряжение, пульсирующее вокруг нее, и мы сумеем разговорить Мадлен.
Фрэнсин бросается прочь из гостиной, и снова севшая Мадлен слегка вытягивает ноги.
Там постоянно кричали. Я пыталась спать, но не представляю, как можно уснуть среди такого Это ад, кромешный ад. В полицейском участке мне удавалось уснуть, а там нет. И так пять ночей
Мадлен замолкает и улыбается сестре, которая возвращается с подносом, на котором чай, молоко, сахар и три вида печенья.
Что-нибудь еще принести? спрашивает Фрэнсин.
Нет, этого достаточно, заверяю я, и мы все благодарим ее.
Я в полном порядке, Фрэнсин. Может, дашь нам поболтать? Мадлен улыбается сестре, и та наконец уходит, закрыв за собой дверь.
Что же, начнем. Патрик отодвигает чайный поднос и выкладывает на журнальный стол папки из своей сумки. Я достаю из своей записки по делу и блокнот. Давайте я познакомлю вас как следует. Мадлен, это Элисон Вуд, которая будет представлять ваши интересы.
Я киваю Мадлен.
Элисон занимается адвокатской практикой более пятнадцати лет. Она провела множество сложных дел и в суде короны и в суде второй инстанции, говорит Патрик, показывая на меня. Такое ощущение, что он описывает кого-то другого. Она выработает идеальную тактику защиты. Ваши интересы будут поставлены во главу угла.
Мадлен смотрит себе на руки:
По-моему, тут ничего не поделаешь. Преступление совершила я, и все тут.
Погодите! Для таких заявлений пока рановато. Сначала давайте получим предварительные сведения.
Вот это Патрик, которого я знаю, резкий, язвительный. Я рада, что он ее прервал, плохо, когда клиенты торопятся говорить о преступлении: они должны дожидаться наводящих вопросов.
Элисон, не объяснишь Мадлен, как события будут развиваться дальше?
Да, конечно. Ваше дело, Мадлен, перевели из мирового суда в Центральный уголовный суд в Лондоне. Далее состоится слушание о признании вины с рассмотрением обстоятельств дела. Тогда и подадите заявление о признании или о непризнании.
До этого еще несколько недель, верно?
Да, слушание назначат в середине ноября. Через пять недель. В настоящий момент обвинением предоставлено очень мало доказательств, но в ближайшее время они появятся. То есть я на это надеюсь.
Я пытаюсь перехватить взгляд Мадлен, но она смотрит себе на руки. Ногти у нее обкусаны до мяса единственный изъян в безупречной внешности.
Дождавшись кивка Мадлен, я продолжаю:
До слушания нам нужно изучить доказательства. Если вину вы не признаете, назначат дату судебного разбирательства.
А если признаю?
Вам сразу вынесут приговор.
Вот так я и поступлю.
Мадлен поднимает голову и встречает мой взгляд. Вид у нее спокойный, решительный. Даже слишком. Интересно, что она скрывает?
Мадлен, настоятельно рекомендую вам не принимать решений, пока мы не изучим все доказательства. Не думаю, что на данном этапе самое правильное занять принципиальную позицию.
Мадлен упрямо стиснула зубы, но, по крайней мере, слушает меня.
Я знаю, что́ совершила.
А вот я пока нет. Правовые аспекты тоже нужно учитывать, так что давайте не будем спешить.
Краем глаза я вижу, что Патрик кивает.
Мадлен встает, идет к окну, потом обратно. На миг мне кажется, что она сядет рядом со мной на мягчайший кожаный диван, но в последний момент она разворачивается и снова идет к окну.
Напрасно вы под залог меня вытаскивали. Мое место за решеткой.
Судимостей у вас нет, проблем с законом прежде не возникало, после небольшой паузы замечает Патрик. Суд согласился, что опасности вы ни для кого не представляете. Да и защиту в таких условиях строить гораздо проще.
Мадлен вздыхает, но с Патриком не спорит. Она снова усаживается на диван.
Все разговоры с нами, адвокатами, носят конфиденциальный и доверительный характер. Следовательно, разгласить их содержание нас не заставят. Проблема возникнет в случае, если при встрече с нами вы скажете одно, а во время судебного разбирательства другое. Возникнет профессиональный конфуз, означающий, что мы не сможем далее представлять ваши интересы. Вы меня понимаете?
Понимаю, кивает Мадлен.
Я достаю ручку и блокнот:
Пожалуйста, расскажите, что случилось в те выходные. Начнем с субботы.
Выходные мы провели с Джеймсом. Он приехал поездом в Лондон еще в пятницу вечером. Для субботнего ланча я приготовила сырные тосты, а ужинали мы в мясном ресторане в Клапем-коммон. Потом Джеймс отправился на вечеринку в Бэлем, которую устроил его школьный приятель, а мы с Эдвином на такси домой. Мадлен делает паузу, чтобы перевести дыхание. Я записываю услышанное и кивком прошу ее продолжать. Мы посмотрели фильм и легли спать.
Какой фильм? уточняю я.
Это имеет значение? Мадлен пожимает плечами. «Славные парни»[11]. Эдвину такие нравятся. Осознав сказанное, она вскидывает голову: Нравились. Мадлен прижимает ладони ко лбу, делает глубокий вдох, потом выдох. После этого мы легли спать. Джеймс вернулся около одиннадцати. То есть я так думаю, потому что очень устала и не слышала.
Я открываю рот, чтобы удивиться, подростку позволяют разгуливать по Лондону в столь поздний час, но прикусываю язык. Сейчас это в порядке вещей.
Джеймс часто ходит на поздние вечеринки?
Ходит, когда их устраивают. Насчет «часто» трудно сказать. Он то ходит, то нет за ним не уследишь.
Матильде, когда подрастет, поздние вечеринки не светят. Не пущу. Ни за что не пущу!
В воскресенье мы встали поздно. Я поджарила курицу, продолжает Мадлен. Потом мы отвезли Джеймса на вокзал Лондонский мост. Когда вернулись домой, Эдвин заявил, что хочет со мной поговорить. Он сказал, что уходит от меня.
Ручка едва не выскальзывает из пальцев: такого расклада я не ожидала.
На языке вертится вопрос, но Мадлен рассказывает дальше:
Я выпила почти целую бутылку джина и отключилась. Разбудили меня крики уборщицы. Подняв голову, я увидела, что Эдвин мертв, а у моих ног лежит нож. Мадлен говорит так тихо, что я едва слышу. Я не хотела Не помню, как у меня получилось. Простите
Мадлен бледна, но к концу рассказа на щеках у нее появляется тусклый румянец.
Пожалуйста, расскажите мне о Джеймсе, прошу я мягче мягкого. Думаю, проще начать с этого, а потом перейти к ее отношениям с Эдвином.